Сестре моей Катерине посвящается…
Только никогда не задыхавшийся
не знает вкуса воздуха.
(Неизвестный мудрец)
Мне плохо.
Ты повторяешь эти слова, перекатывая во рту их горечь. Если ты мужчина - ты наливаешь в стакан старый органический яд, приносящий мимолетное забвение, если ты женщина - ты плачешь и пока ты плачешь тебе легко. Но все имеет меру. Бутыль пуста, слезы выплаканы, слова сказаны. Пустота. Тебя опять наполняет пустота, тебя - одинокое существо, тонущее в водовороте жизни.
Сейчас я вижу тебя таким.
Ты сердишь, ты злишься, ты не веришь мне, но в твоих глазах светится вопрос и в самом тебе зреет зерно сомнения. Ну что ж, иди со мной, если хочешь забыть молитву, начинающуюся словами "Мне плохо". Иди со мной...
Я сижу рядом с тобой у открытого окна. Я впитываю в себя этот воздух насыщенный осенью. И только одно, неверно сказанное, слово отделяет нас от расставания. Один шаг остается до края пропасти. Одна секунда внезапно наступившей тишины тянется целую вечность.
Я слушаю тишину, за которой приходит ночь.
Кровь
Попробуй закрыть глаза, и ты увидишь ее тень. Представь на секунду, что ты будешь видеть ее всю жизнь, только ее, и ничего больше и тогда ты сможешь понять, что же такое ночь, чья только тень уже внушает ужас. Ночь обманчива в своей мягкости и покое, ночь притупляет бдительность, ночь обволакивает, шепча на ухо нежные слова колыбельной, в которой даже самое чуткое ухо не уловит фальши.
Не каждый сразу почувствует настоящее дыхание ночи, которое в одно мгновение из ненавязчивой ласки теплого ветра превратится в мороз, продирающийся сквозь поры твоего тела к сердцу.
Ночь - не просто смена времени суток. Тебе кажется, что ночь ничего не стоит и когда ее первая волна накатывается сумерками, ты включаешь лампу, пытаясь продлить агонию умирающего дня. Ты, наивный мотылек в глубине тьмы, тянешься к этому мертвому свету, считая, что ночь тебе уступила. Ты представляешь себе ночь как разменную монету, как вещь, как любимую игрушку, рисуя ее себе податливой самкой, чье тело ты мнешь в окутавшей тебя тишине. Но это только мираж. Отдавая во власть ночи свой мозг, и получая взамен сны, ты глубоко прячешь свой страх, рвущийся из тебя наружу, режущий тебя дикой пульсацией вен и дрожью в руках. Ведь даже сон – это лишь прозрачная и шаткая стена, отделяющая тебя от ночи, которая уже купила твою душу, и только ждет момент, чтобы забрать ее себе или обменять на острые зубы крыс, бесшумно крадущихся по сырым подземельям больного города, на танцующие тени, на хрупкость огня догорающей свечи и терпкий запах прелой листвы.
Ей нужна твоя кровь. Дымящаяся, завораживающая своим алым цветом, бьющая из вспоротой бритвой артерии, расползающаяся гигантской розой в воде наполненной до краев ванны, заползающая в жадное
нутро шприца, запекшаяся на виске, черном от пороховой гари, стекающая тонкой струйкой из уголка разбитых губ, соленая как море, жидкость, которая не имеет цены. И ночь получает ее. Кто может помешать ей, не подчиняющейся ни каким законам? Ночь вездесуща, ее время - время игры со смертью. Ты видишь ее? Коснись руками своего лица и кончики твоих пальцев не встретят упругой шелковистости кожи. Они встретят твердость и резкость форм, глубину провалов глазниц и даже смогут ощутить цвет, слепящий своей лживой чистотой, белый цвет.
Самую невероятную жестокость и звериную ярость, зарытую в глубине твоего "я", вызывают чернила ночи. Она, как паук, расставивший свою паутину. Хватка ее мертва и она не делит нас на хороших им плохих, здоровых и калек, богатых и нищих. И будь ты дрожащим комком плоти, спрятавшимся от ночи за липкой от пота простыней, или, влюбленным в Луну, шизофреником, или, верящим лишь в блеск стали негодяем, жди, ночь придет. У нее свои правила и она даст тебе, то, что ты от нее хотел и никогда не потребует платы.
А теперь открой глаза. Краски и звуки этого мира вновь наваливаются на тебя пьяною гурьбой и в этой суете, ты забываешь, то что видел сейчас. И только где-то, в самом дальнем уголке сознания, шевелится понимание того, что день - это всего лишь занавес между сценами вечного спектакля, главный актер в котором - ночь. И все же ты чувствуешь незавершенность. Ты прав. Это мозаика. Это игра несмышленого малыша в кубики: одно неловкое движение и все начинается сначала, сначала и совсем по-другому. Непредсказуемое, неожиданное и совершенное в своей кажущейся простоте действие.
Зверь
Ты опять видишь ночь и не узнаешь ее. Ты, уже почувствовавший в ней врага, ощетинившийся против нее всем своим естеством, ловишь в ее голосе новые ноты, прислушиваешься и теперь отчетливо слышишь ворчание успокаивающегося зверя. Его глаза тлеют почти погасшими углями, его дыхание замедляется.
Вернись на мгновение назад. Посмотри на него. Вот он, летящий над гладью степи, и она, накопившая за день тепло, греет его сжавшееся от голода брюхо, подталкивая свои паром, словно поднимая над землей. А чуть позади, словно подгоняя его в этой гонке, плечо в плечо друг с другом, мчит его стая. Горячее дыхание, обнаженные клыки, напряженные мышцы, чуткие подушечки лап, вставшая дыбом шерсть - все сливается в одно движение, четкое и стремительное, словно бросок тяжелого копья, вперед, только вперед, туда, где так пахнет страхом добыча.
А добыча вон она - впереди и даже пьянящий запах трав не может сбить
вожака со следа. Вожак не имеет права не ошибку. Вожак не может быть слабым. Если дрогнешь, если промахнешься - ты ничто. А ведь для зверя голод - главный зверь. Сколь не скули, не вой на Луну, легче не станет. Но только встанешь, разомнешь мышцы, тряхнешь рваною шкурой, почуяв неведомую дрожь - и ты в силе. Живи, пока дышится, пей теплую кровь ночной добычи. И каждый в стае знает - ты мудр и силен, и сегодня даже шакалам достанется падаль.
Теперь зверь сыт и все же он не верит тебе, от тебя веет страхом и злом и он не понимает – толи ты добыча, толи ты враг. Но когда твоя ладонь касается его головы, теребя и перебирая жесткую шерсть, сомнение уходит. Он кладет голову тебе на колени, тяжело вздыхает, засыпая и ты, глядя на него, оскалившегося в неспокойном сне (наверно и во сне он вожак во главе рычащей стаи), вспоминаешь одну истину, извлеченную из старой детской сказки – мы в ответе за тех, кого приручили. И хотя ноги твои затекают, ты не шевелишься, ты не хочешь потревожить сон того, кто доверил его тебе. Что ж зверь прост - коль душу на него не потратишь да на добро не поскупишься, так и не ответит тебе он…
Город
Засыпает город, кутаясь, в приходящий с берегов реки, туман, такой густой и плотный, что его можно погладить. Ты улыбаешься своему отражению в темном стекле и идешь на слабое свечение голубого цветка пламени на кухне. Ты пробираешься туда как можно тише, не желая разрушать этот иллюзорный мир. И вот трепещущие языки пламени уже касаются закопченного дна чайника, и тот отзывается в ответ своим заунывным пением. Ты завариваешь чай, будто совершаешь какой-то древний ритуал и зажигаешь сигарету. Глубокая затяжка, глоток обжигающей гортань жидкости и ты уже наслаждаешься бледной и порочной красотой ночи, в которой не осталось солнечного света. А там, за горизонтом оконного проема, начинается совсем другая жизнь. Глаза, теперь уже привыкшие к темноте, начинают различать краски ночи, но небо затягивает серым одеялом туч. Тихо, словно крадущийся кот, спускается дождь. Те не закрываешь окно, подставляя дождю ладони, и он доверчиво ложится на них серебряной влагой…
Утро
Начинает светать, и ты трезвеешь. И хотя пузырь солнца только-только начал отрываться от горизонта, действие наркотика ночи проходит, проходит как все на этой земле. На земле, которая не знает одинаковых слов, с каким бы старанием и тщательностью они не ни произносились.
Теперь здесь сыро и пахнет грибами. Белыми. Ты никогда их не видел их, но точно знаешь - белыми. Знаешь, потому, что это как ощущение вкуса, вкуса всевозможных вещей, особенно тех, от которых зависит твоя жизнь. Только пережив холод можно научиться ценить тепло и только задыхаясь можно почувствовать вкус воздуха и только единожды любив можно научится ценить то, что называют любовью…