Ее губы мягко и заботливо обволокли мои – поцелуй был доминирующим, обнимающим, окружающим -,горячий остренький язычок нежно скользнул внутрь моего рта и закружился, затанцевал, подобно персту торнадо. А потом они отступили, ушли, оставив на губах густую, холодящую и чуть сладковатую слюну, а еще еле уловимый запах, такой знакомый, такой любимый, возбуждающий. Я с некоторым сожалением открыл зажмуренные глаза и увидел ее свежее румяное лицо, немного заспанное, и потому еще более прекрасное; моя сонная красавица с восхищением и некоторым любопытством разглядывала только что подаренный ей букет из семи крупных алых роз, и я взасос пил отдачу ее наслаждения.
-Какой красивый! Серега, ты бы хоть его в газету завернул, что ли, на улице ведь мороз жуткий, а розы такие нежные, быстро завянут…
Поток прервался, Олины раскосые глаза, словно таящие и индицирующие тонкую хитрость, с упреком врезались в мой взгляд, с почти шуточным, ласковым, но упреком. Вот уж действительно не догадался, балда…
Я приблизился, ее точеная талия оказалась в моих цепких объятиях, один из шипов проник сквозь кофту и больно уколол в плечо, но я не обратил на него никакого внимания, но нежно поцеловал ее горячую, покрытую мягким пушком щеку, и сказал, что розы не завянут, потому как сейчас, как только она поставит их в вазу, я заколдую их. Оля засмеялась, сочтя это за шутку, но оставила розы в ванной и пошла за большой вазой. Потом мы размозжили кончики черенков и поставили букет в теплую воду, отнесли его в комнату и, оставив на столе, упали на огромную постель.
-Так ты у нас колдун! Может быть, наколдуешь мне курсовик по черчению? – стала подтрунивать надо мной Оля, и я даже чуть пожалел, что открылся.
Вместо ответа я сказал ей сидеть неподвижно и, положив на голову колоду карт и как можно эффектней изобразив руками какой-то невнятный жест, сбил карты коротким несильным импульсом, и те брызнули фонтаном и опустились на пол, подобно падающим осеним листьям, но опустились не беспорядочно, а образовав колоду, и когда потерявшая от удивления дар речи Оля стала рассматривать колоду, оказались упорядоченными по возрастанию и по мастям. Минут через пять, справившись с удивлением, она сообщила, что больше не станет играть со мною в карты. А цветы уже были зачарованы; пришлось создать между мной и ними некий трансферный канал и поить своей энергией, и я отчетливо видел созданную связь мутноватой пляшущей ниточкой, похожей на ветвь молнии, исходящей от моей головы (я впервые делал подобное, и потому был очень рад и доволен собой, что все так легко получилось).
-Убедилась? – улыбнулся я Оле, поцеловав уголки ее отзывчивых розовых губ. – Я вдохнул в эти цветы вечную жизнь, и они никогда не завянут, если всегда будут стоять в свежей воде и… еще при одном условии… - и улыбка моя снова прикоснулась к ее губам. -… еще при одном условии… Они не вынесут лжи, они умрут сразу, как только ты соврешь мне. Но, думаю, им это не грозит… так ведь?
Не знаю, почему вдруг мне в голову пришла такая идея… Но теперь все только начиналось. Еще один короткий приказ цветам, этакий детектор лжи. Я мог все, и это тоже было нечестно… Конечно же, она согласилась…
Прошла неделя. С тех пор я был у Оли три раза. Наверное, оба мы давно уже забыли о загадочной природе ничуть не увядших, а только шире распустившихся и даже пустивших за это время корни роз. Каждый день я просыпался и видел ставшую уже привычной протягивающуюся от моего лба в сторону ее дома электрическую ниточку, та стала моим компасом, вектором моей мечты, тоски и скучающего одиночества, если мы долго не виделись, напоминанием и предостережением.
И вот однажды, после телефонного разговора с Олей, ниточка эта принесла мне предсмертную грусть и знобящий холод, одеревеневшую агонию умирающих цветов, когда-то вскормленных мной на возможное бессмертие. Я тихо лежал на диване, я и без сигнала зачарованных роз отлично знал о том, что она солгала мне, это было очевидно как и солнечный свет, как и боль в порезанном пальце, как и радость наслаждения любимого существа. Она совсем не умела врать, а может быть, просто не утруждала себя созданием правдоподобия. Она солгала мне…
Я не стал рвать ниточку до самого конца, я видел, как если бы стоял в метре от, как красивые, дышащие жизнью розы осунулись и посерели, потом увяли и осыпались, обратились в семь засохших шипастых палочек и осыпь серо-коричневого праха умерших лепестков…
Через полчаса она перезвонила мне. Она не плакала, не стала просить прощения.
-Наши цветы завяли…
-Я знаю, милая.
-Ты не хочешь наказать меня?
-Нет, не хочу. Ты уже наказала себя.
-Я люблю тебя! – мне показалось, что розы вот-вот оживут, но смерть необратима.