Письмо

- Вы тут все бумагой прикройте. Да, пол, шкафы, диваны. Мальца тоже закройте. Что это он у вас так ехидно склабится?
Я в ужасе открыл глаза. Мой взгляд сразу же воткнулся в нахально-пухлое лицо с бумажным чепом на голове. «Мать твою, кто ты? За что? За что, ты, жизнь, без предупреждения, постоянно бросаешь меня в эту жестокою реальность, к которой я не приспособлен». Бумажная рожа заглянула в мои стеклянные глаза и как бы в подтверждение того, что меня заметили, мне на щеку капнула влажная субстанция. Я некоторое время недоуменно моргал глазами, потом извлек из-под одеяла немощный кулак и потер загаженную щеку.
- Вы бы, молодой человек, поднимались. – бумажная голова наклонилась к моему лицу обнажая в улыбке щербатый рот. – Да кроватку заправили.
Что бы потянуть время, я еще с минуту вдумчиво тер щеку, потом искоса глянул на бумажную голову и поинтересовался:
- А не соизволили бы вы оставить меня на некоторое время одного. Мне бы не помешало одеться.
- Вот, блин, застенчивая натура!!! – бумажная голова улыбнулась, - Одеться ему не помешает! Не уж то я мужиков в трусах не видала!?
Со штуки в ее руке, похожей на детский совок, на паркетный пол капала белая жижа. Распрощавшись с последними остатками приличия, я рывком сбросил с себя одеяло, и, ступив босой нагой на основательно заляпанный пол, шагнул к шкафу. Я ощущал, как бумажная голова таращится на меня.
- Ты своей торчащей штуковины стеснялся или как?
Я, не обратив внимание на данное замечание, стал одевать потертые джинсы.
Голова потеряла ко мне всякий интерес и принялась изучать потолок. Я заправил кровать и потопал в ванную.
Ледяная струя насквозь прошила обессилившие руки и, ударившись об эмалированную поверхность, понеслась к водостоку. Некоторое время я зачарованно всматривался в свои ладони, потом наполнил их H2O и рывком поднес к опухшему лицу. Сделав повторов десять, а может и больше, стал лихорадочно соображать. «Чеп, совок, жижи – точно, маляры! Потолки красят» Взяв в руки тюбик зубной пасты, взглянул на себя в зеркало: «Может побриться?» еще раз посмотрев на свои руки, я решил ограничиться чисткой зубов. «Маляры, мать их. Какого хрена они так рано?» Зубы оказались на месте - «значит вчера не растерял». Основательно поорудовав щеткой, что бы изжить злачный запах перегара, я вытер лицо и, сплюнув в раковину, с размаху открыл дверь. Дверь ударилась во что-то твердое, по всем правилам не должное там находиться. Я остановился и осторожно посмотрел, кого зашиб. Из-за двери донеслось легкое поскуливание, а потом появилась бумажная голова - стоило догадаться!
- Ты, ковбой, поаккуратней. Не один, все-таки, здесь находишься.
«Еще не хватало, что бы рабочий класс указывал мне, как себя дома вести!» Но, приличия ради, я отвесил короткий поклон и, пробормотав извинения, поплелся на кухню.
Мамина спина пожелала мне доброе утро, я ответил ей тем же и плюхнулся на табурет, подперев спиной тарахтящий холодильник.
- Ты бы пошел, компьютер бумагой накрыл, а то заляпают. – ее руки шустро орудовали шумовкой – да и диван – недавно только купили, жалко будет, если испачкают.
Мама протянула руку к верхнему шкафчику, и достав тарелку, бросила туда пельменей.
- На, ешь. Опять вчера всю ночь сидел в интернете и пиво хлестал! Сколько можно!?
Не отвечая, я включил электрочайник. Он был почти пуст и поэтому быстро закипел. Склонившись на тарелкой с пельменями, я стал вглядываться в пузырьки, поднимающееся со дна чайника. В желудке зияла пустота, но забивать ее с утра пораньше пельменями, мне не хотелось. Мне больше импонировал несладкий чай.
- Ешь! – не унималась мамина спина, - А потом еще жалуешься, что у него сил нету!
- Я лучше чая, мам. – я поднялся и направился за кружкой.
Встретившись с мамой взглядом, я невольно отвел глаза.
- Напился опять! Разит, как от алкаша! Матери в глаза стыдно смотреть! Ты бы зубы почистил, а то перед людьми не удобно.
- Я почистил, мам. Не кричи.
Достав кружку и наполнив ее до половины заваркой, я вновь уселся за стол.
- И в кого ты такой!? – не унималась мать, - Отец –физик, мать - биолог, сын –алкаш!
- В соседа, мам.
- Я тебе дам «в соседа» - мама развернулась и, сорвав с плеча полотенце, влепила по и так болевшей, голове, - Извинись, быстро, перед матерью.
- Извини мам, - я хлебнул горячего чая.
Обжигая огнем мой ссохшейся пищевод, кипяченая вода стремительно понеслась в низ, и ударилась о дно желудка.
Допив чай, я отодвинул опустевшую кружку и направился к себе в комнату. Меня приветствовала бумажная голова, смотрящая с высоты стремянки:
- Чего хочешь, ковбой?
- Стакан виски и девочек. – я недовольно глянул на пухлое женское лицо и стал копаться в ящиках стола, ища тетрадные листы.
- ****ь, ты можешь меньше ронять на пол этого дерьма?
- Да ты, ковбой, я смотрю, нервный. Перебрал вчера?
- Слушай, твое какое дело, красишь и крась. – Я, наконец-то, нашел чистые листки и ручку, и опять отправился на кухню.
Мама уже покинула свой пост у плиты, так что я вполне мог рассчитывать на уединение. Налив себе большую чашку кофе, строго без сахара, я стал корпеть над сочинением письма.
«Почему ты ей просто не позвонишь, почему хочешь написать?»,- это проскользнуло во вчерашнем пьяном диалоге. Я сидел с одним старым приятелем в третьесортном кафе и нагружался дерьмовым пивом: «Почему бы тебе ей просто не позвонить, твою мать! Ведь это так просто: «Алло! Привет, ***-мое» ведь это так просто.»
- Это не оригинально! – я хлебнул дешевое пиво и оттянул, ставший вдруг тесным, воротник. – это не …
- Да, да, это не интересно, это не романтично, это не…
Я посмотрел на клетчатый лист и обхватил голову руками. Она походила на спелый астраханский арбуз, готовый в любую минуту треснуть. Кто-то закашлял у меня за спиной, я обернулся и чуть не уперся носом в дынивую грудь бумажной головы:
- Чего тебе? – я достал из заднего кармана помятую пачку сигарет. – Курить будешь?
- Не курю, ковбой.
- Ну и хрен с тобой. – я прикурил и поднес кружку с кофе ко рту. На черной глади бразильского напитка, плавала белая хрень. Негромко матюгнувшись, я брезгливо отставил кружку в сторону и вновь посмотрел на бумажную голову:
- Чего тебе?
- Да не кипятись, ковбой. Не обращай на меня внимания, пиши свои мемуары, я тебя не потревожу.
«Не потревожит, мать ее!!!» Забывшись, я снова потянулся к кружке с кофе и машинально отхлебнул… С минуту я отплевывался, забрызгав не начатое письмо.
- Твою мать! - Раздраженный, я подскочил с табуретки.
В свою комнату я не пошел, так как там толстым слоем лежала белая подстава. Для своих благих целей я выбрал зал. Утонув в огромном кресле, я вздохнул и снова принялся думать. Что если в духе милой глупости? Вроде как: «Привет, Малыш..» или «Как дела, цыпленок? Это я!!» Я положил перед собой лист, втянул в легкие максимальное количество воздуха и … запустил пятерню во взъерошенные волосы. Несколько одиноких волосков, медленно кружа, опустилось на клетчатый листок. Туда же, вслед за ними, шлепнулась белая дрянь. Пепел с сигареты завершил данную картину.
- Как дела, ковбой?! – бумажная улыбка нарушала мою грустную задумчивость. – Я смотрю, ты не многословен.
Я поднял красные от похмелья глаза и зло улыбнулся:
- У тебя еще осталась та замечательная белая пыль, которой ты так щедро осыпала мою комнату?
Бумажная дама воздвигла в центре комнаты стремянку и поползла на верх к звездам:
- Минуту терпения и здесь появятся громадные сугробы.
И в подтверждение своих слов, бумага стала бешено скоблить потолок. В ту же секунду комната наполнилась белой пыльцой, а я закашлял. Подхватив запачканное письмо я двинулся в свою комнату. Порывшись в груде неясного хламья, завалившего мой стол, я извлек почтовый конверт. Аккуратно сложив изгаженные листки, я затолкал их во внутрь, для пущей уверенности я вложил туда несколько кусков штукатурки. Запечатав конверт и накарябав адрес, я отправился на почту.