Парижские эскизы

Валентин Иванов
ПАРИЖСКИЕ ЭСКИЗЫ

    С Олегом мы были знакомы давно. Невысокого роста, коренастый, он был добросовестным советским инженером. Дело он свое знал неплохо, в начальники и на общественную работу не лез. А работал он в Вычислительном центре по обслуживанию графопостроителей французской фирмы «Бенсон». Поскольку в те времена мы не знали ни графических дисплеев, ни матричных принтеров, графопостроители, называемые за рубежом плоттерами, ценились в научной среде высоко, а фирма «Бенсон» делала одни из лучших, и Вычислительный центр установил с ней многолетние прочные связи.
    Неожиданно наши пути пересеклись с Олегом в Доме Ученых в группе Багаевой Гертруды Давыдовны, которая обучала французскому группы аспирантов, а также лиц, которым предстояло посещение Франции. Мои собственные интересы, правда, вовсе не были связаны с работой или поездками. Сначала я потратил полгода на изучение французского, используя двухгодичный польский курс с пластинками, чтобы избавиться от монотонности жизни и депрессии. Потом вошел во вкус французской лирической поэзии и решил изучить в оригинале наследие романтиков Верлена, Элюара, Рембо, Аполинера, Бодлера, а также куртуазную поэзию классика сонетов Ронсара и висельника Франсуа Вийона. С этой целью я и пришел в Дом Ученых. Раньше, когда меня начинали пинать на работе особо сильно, я брался изучать то латынь, то польский, то испанский. А вот Олега я здесь увидеть не ожидал, поскольку диссертацию писать и сдавать кандидатский минимум он, вроде, не собирался, а добровольных склонностей к языкам раньше не проявлял. Тут же все и выяснилось. Оказывается, фирма «Бенсон» пригласила советских специалистов в Париж для обмена опытом. А поскольку самыми универсальными специалистами у нас всегда являются начальники, то они и включают себя во все такие поездки, ну а заодно с собой они прихватили и Олега.
    Гертруда Давыдовна была, несомненно, совершенно уникальным педагогом. Мало того, что она владела французским получше приезжавших к нам французов, она очень темпераментно проводила занятия, просто не оставляя времени для уныния и скуки. В случае приезда гостей из Франции или наших туристов, их приглашали на заседания французского клуба, где мы могли узнать свежие новости и впечатления. Разговаривать там, как и на наших занятиях, можно было только по-французски. Понятно, что мы с огромным интересом ждали рассказа Олега, когда он вернулся из трехнедельной поездки в Париж.
    Вернулся он распираемый впечатлениями, как перегретый паровозный котел. На занятии мы в нетерпении уставились на него, однако Олег долго скреб макушку пятерней, как бы собираясь с мыслями. Сложность момента состояла в том, что лексикон Олега был довольно скуден, прононс немыслимо рязанский, в то время как колорит впечатлений и глубина мыслей совершенно не соответствовали знаниям, поэтому он еще некоторое время сопел, пыхтел, а потом выдавил: «Да ну вас, ей богу! Давайте так: если хотите от меня услышать что-то путнее, я вам обскажу это все по-русски, а иначе ничего не получится. Я к этим мыслям ни одного французского слова приставить не могу». В виде исключения ему было разрешено для начала рассказать на русском языке, а потом составить обстоятельное описание письменно по-французски. Рассказ Олега был действительно необычным.
    Прилетели мы, значит, в Париж. Нас встретили трое французов от фирмы и неторопливо повезли в центр, давая возможность по дороге осматривать наиболее примечательные архитектурные сооружения. Из их комментариев я почти ничего не понимал. Во-первых, они балаболят, как ненормальные, как будто они хотят высказать все, что не успели, поскольку через час их расстреляют. Я подозреваю, что, разговаривая с нами, они еще замедляются. Во-вторых, они используют множество совершенно незнакомых нам слов, которые я не находил даже в словарях - видимо, жаргон. Еще в России я готовился к встрече с этим миром легкомысленных мужчин и обольстительных женщин, поэтому первую неделю я не переставая вращал шее на улицах, высматривая признаки типично французской красоты. Разочарованию моему, однако, не было предела. Такого количества буквально «крокодилов в юбках» я нигде не видел. Конечно, они, большей частью, худющие, с фантазией одетые и с искусным макияжем на мордочках, зато сами мордочки!.. Не дай бог, приснится такое.
    Эмансипация у этих французов по нашим меркам зашла слишком далеко. У нас ведь как? Вся инициатива у парня. Он и знакомится с нагловатым видом, и вызывается проводить, и целоваться лезет, а то и потискать норовит, если обстановка подходящая. А у них? Стоят эти парнишки, лениво прислонясь к стенам или заборам, такие вялые, полусонные. А девки на них буквально виснут, тормошат: «Проснись, Жан. Ты что, не видишь, как я тебя люблю?». А тот брезгливо так отбрыкивается: «Ну что еще ты хочешь, моя прелесть? Разве я не сводил тебя сегодня на дискотеку?». В общем - вырождение, кранты.
    Дальше все устаканилось. Начальство все больше по раутам, да своим бабам за шмутками, а я сижу за изучением документации, технику новую щупаю. Сильно-то не напрягаюсь, как, впрочем, и мои друзья французы. А через неделю фирма за свой счет приглашает нас в жутко дорогой кабак. «Лидо» называется. Я так понял, что самый дорогой ресторан у них «Марсим», а этот, значит, на втором месте. Тут про французов ничего плохого сказать не могу - насчет пожрать они великие мастера, а насчет выпить - совсем отдельный разговор. Мы-то у себя как привыкли: обычно берем, что подешевле да покрепче, ну, разве что на Новый год или там на день рождения возьмешь что-нибудь дамское. А у них на этой почве - совсем шиза. Заходишь, скажем, в винный отдел. Выбор, конечно, не тот, что у нас. Смотрю: бутылочка красненького стоит 12 франков - подходяще. А тут же за стеклом бутылочка этого же самого красненького стоит уже за 125 франков. Я сначала глазам не поверил. Да нет, все правильно, марка та же, этикетка в точности такая же, а цена - в десять раз больше. Что за черт? Спрашиваю своего француза, а он мне пальцем тычет в этикетку: эта, что за 12 франков урожая 1985 года, а та, что за 125 - урожая 1983 года. Тот год, оказывается, какое-то особое сочетание солнечных дней и дождливых было, и у вина получился уникальный букет. А чтобы недотепы, вроде русских, не прихватили по ошибке не того года букет, дорогую бутылку и прячут за стеклянной витриной. Ну, скажите, не извращенцы ли!
    Привезли нас в «Лидо». Французы все в смокингах. Мы тоже парадные рубашечки надели. Тут бы самое время рассказать, что там за обстановочка внутри, но, ей, богу, это просто невозможно. У нас и слов таких-то нет, поэтому вы уж соображайте сами. То, что я вам опишу, все равно будет лишь бледным отражением того, что я увидел. Зал по объему будет не меньше, чем в нашем цирке. Самое непонятное то, что и потолок теряется где-то в такой же высоте, как у нас в цирке. Я только потом понял, зачем это нужно. В центре зала нечто, вроде сцены, на которой постоянно идут представления. Это и театр, и варьете, и что еще - не понять. Но все это без грубого разврата с тотальным раздеванием. Сели, приняли по фужеру чего-то, возбуждающего аппетит, и французы начали обсуждать меню, а рядом неведомо откуда уже гарсон возник, как чертик из преисподней. Гляжу дальше. У нас ведь как? Либо уютные отдельные кабинетики с различными вариантами нехитрого интима, либо сидишь за столиком в огромном зале, чувствуя себя маленьким жучком, пришпиленным булавкой в огромной коробке с большой коллекцией других жуков. А здесь столики расположены ярусами, так что сцену видно с любого места. Легкая музыка звучит не с потолка, а льется из рядом спрятанных где-то динамиков, цветные прожекторы под потолком крутятся без устали, а вокруг каждого столика свой неповторимый интерьер: у одних пальмы в кадках, у других фикусы или лианы свисают, у третьих ковер из натуральной травы. Самое необычное. Что этот интерьер непрерывно меняется. Чуть закрыл глаза, опрокидывая рюмку, открываешь - совсем другая картина. Оказывается, полы раздвигаются, один интерьер опускается вниз, а другой всплывает наверх совершенно бесшумно.
    Я уже ориентируюсь немного в французской кухне. Первое правило тут такое: если понравилась тебе, скажем, холодная закуска, не ешь ее до отвала,  оставь место, поскольку у них будет не меньше тридцати блюд. Всего едят совсем помаленьку, как бы пробуя. Увлекся я едою, расслабился, совершенно бдительность потерял. На сцене какую-то пьеску разыгрывают о том, как похитители в масках сперли из Лувра Джоконду. Я, конечно, улавливаю это лишь боковым зрением, поскольку при такой выпивке и закуси ни на чем ином невозможно сосредоточиться. И вдруг... Вы не поверите: откуда-то сверху влетает настоящий вертолет, да ка-ак даст из всех пулеметов. Пороховая гарь все ноздри забила. Я, грешным делом, чуть не обмочился. Так и подумал, что какой-нибудь местный Мишка Япончик со своей бандой налет на ресторан сделал. А французы ничего - жуют да запивают. Оказалось, никакого шухера. Этот полицейский вертолет есть лишь часть того театрального действия, что на сцене, для пущей, значит, реальности. А ведь непривычному человеку и обделаться можно.
    Кстати, сразу вспомнил я и об этой надобности, а то ведь уже два часа сидим. Повертел я шеей, ища французские аналоги знакомых букв «М» и «Ж», но ничего похожего не обнаружил. Потом вижу, в дальнем конце зала висит огромная бархатная портьера, и туда время от времени шмыгают месье и мадам. Направляю свои стопы к этой портьере, подхожу ближе. В моем воображении за портьерой должен быть коридорчик, «М» - налево, «Ж» - направо, или наоборот.
Захожу и обомлел. Я-то думал, что после этого вертолета меня уже ничем не пронять, ан не тут-то было. То, что я там увидел, просто не помещалось даже в самом буйном воображении. В чистеньком помещении, сплошь отделанном кафелем нежнейших оттенков, вдоль одной стены размещен ряд кабинок. Между кабинками небольшие такие стеклянные или пластиковые перегородочки, высотой не более полуметра, а спереди кабинок такие же дверцы. Самое непонятное, что дверцы-то прозрачные, а за ними уютно расположились на очках эти месье и мадамы и оживленно переговариваются: «О, мон шер Жан, передайте мне, пожалуйста, туалетной бумаги, будьте любезны». «Ах, Клодин, нет проблем, держите. Вы сегодня просто очаровательны!».
    Тут я вижу, что все на меня начинают смотреть с любопытством, поскольку я буквально онемел от удивления и стою, как придурок, уже забыв, зачем пришел. Конечно, никому на людях не хочется ощущать себя варваром. Думаю: «Да хрен с ними, если им нравится сидеть вместе в туалете». Отошел я маленько от столбняка и пристроился скромно в уголочке у писсуара, только вынул свое хозяйство, как вдруг влетает в туалет стайка молодых людей, и одна девица падает прямо на меня. Я со страхом пытаюсь сообразить: «Что же ей надо?», а руки у меня заняты - не отбиться. Слава богу, она просто запнулась при легком опьянении, а не пыталась меня при людях изнасиловать.
    Вернулся я за столик в полном изнеможении от увиденных сцен и для снятия стресса засадил полный фужер коньяка. Французы тут совершенно обалдели, поскольку они одну рюмочку коньяка мусолят весь вечер, и спрашивают озабоченно: «Что случилось, Олег? У тебя все в порядке?». Я закусил лимоном и отвечаю: «Теперь все. Но вот в сортирах вашего ресторана, я извиняюсь, такое можно увидеть, что у нас и в сортире на Ярославском вокзале не встретишь, хотя там тоже многое удивляет порой». Они с трудом поняли, о чем я им толкую, а потом заахали: «Ну, что ты, Олег. Это цивилизованное общество. У нас так принято. Все привыкли». «Ладно, чего там,- говорю,- хоть пожрать-то у вас прилично можно».
    Нам, кстати, денежки неплохие выдали на текущие расходы, хотя и кормили нас всюду они бесплатно. А утром заезжают за нами в отель и отвозят на фирму. Время летнее, но утро выдалось какое-то промозглое, даже чуть моросит. Едем мы в машине с открытым верхом, и как-то стихийно возникает желание завернуть в ближайшее бистро перехватить по рюмочке, чтобы согреться. Главное, шофер с нами идет. У них пара фужеров вина за рулем - это не считается. Только зашли, у нашего столика уже гарсон вертится: «Чего изволите?». Тут я решил хоть немного отблагодарить наших друзей по-русски за тот шикарный вечер, что мы провели в «Лидо» и говорю, естественно, по-французски: «Угощаю. Всем по сто пятьдесят». У гарсона глаза становятся квадратными, он побледнел и лепечет: «Простите, я Вас не понимаю», а французы мои замахали руками: «Ты что, Олег, решил с утра надраться? Мы же работать едем». Тут я потерял всякое терпение: «Вас, французов, не понять. Как сортир общий с бабами - это нормально, а по сто пятьдесят для сугрева - это аморально, видите ли!».
    Но ничего, так-то они ребята неплохие. Любезные и доброжелательные, хотя бы внешне, а в душу лезть у них особенно не принято. Подружились мы с Николя, и он в следующее воскресенье меня к себе домой приглашает. Домик у него двухэтажный, чистенький и уютный, расположен  в пригороде. Чем-то мы с ним похожи: обоим чуть меньше сорока, у него также двое детей, примерно одинакового с моими возраста, только домика у меня нет. Кроме того, оказалось, что он миллионер. У Николя оказалось два хобби: он коллекционирует вина и пластинки с музыкой.
    Внизу у моего хозяина был уютный погребок. Вдоль стен здесь располагались стеллажи с дубовыми бочонками, а в центре сидели мы за столиком и дегустировали вина под приятную музыку стерео-комбайна. На каждом из бочонков был медный краник и наклейка с указанием сорта вина и года выдержки. После десятка рюмочек, я уже по-свойски похлопывал Николя по плечу:
   - А что это за бабенка тут все время вертится? Кто такая?
 Он отвечал невозмутимо:
   - Да это же моя жена Марго. Я вас уже знакомил, ты что, забыл?
Я ему подмигнул понимающе:
    - Между нами, брось свистеть. Я же вижу, что это любовница, с которой вы знакомы не больше месяца. То-то она все жмется к тебе, то на коленочки присядет, то погладит. Вон уже всего облизала с головы до ног на три раза. Так с женой не бывает, чего скрывать-то?
    Николя спросил отупело:
    - Я тебя, Олег, не понимаю. Почему ты мне не веришь, что это моя жена? Зачем мне тебя обманывать?
    Тут уже настала моя очередь удивляться. Я как представил, что моя Марья усядется при гостях ко мне на коленочки своими необъятными бедрами. Да она же раздавит мигом мои коленочки, а уж хохотать будут с неделю не только мои гости, но и дети. Тем временем Николя чего-то там сообразил и задает наводящие вопросы:
    - Твоя жена работает где-нибудь?
    - Что за вопрос? Мы на две-то зарплаты кое-как детей тянем. Да у нас почти все женщины работают.
    - Ну вот видишь, а моя Марго никогда не работала. Потому она и облизывает, как ты говоришь, что видит во мне хозяина, единственного кормильца и опору семьи. Твоя, кстати, сколько получает?
     Я хотел отвертеться, что, мол, раз на раз не приходится, иногда и больше меня приносит, но все же промолчал. Ну их к лешему, этих французов с их странными нравами. Моя-то Марья меня из лужи вынет и на плечах до дома донесет, если я чего лишнего выпью, а вот если тебя с работы выгонят, твоя худосочная, поди, к любовнику убежит, бросив тебя. Нет-нет, я не осуждаю тебя и не завидую тебе, Николя. Каждому свое.

Новосибирск, март 1997