О, ЭТИ СТРАСТИ РОКОВЫЕ!
Человек живет страстями. Это понятно. А чем же еще жить? Источники этих страстей и их проявления удивительно разнообразны. Один человек рвет рубаху на груди и доходит до экстаза, выпив всего лишь два стакана водки. Другие теряют полностью контроль над собой, увидев кучу денег, золота или бриллианты. Правда, в нашей стране до перестройки увидеть все это было очень непросто, а большинству и сейчас не просто. Третьи заболевают один раз, зато неизлечимо на всю жизнь, упиваясь ароматами власти и стремясь к еще большей власти. Но, конечно, самый распространенный вариант страстей возникает в отношениях между мужчиной и женщиной. Этой фразой я вовсе не хочу оскорбить представителей сексуальных меньшинств и любителей групповых экстазов. Я хочу лишь привлечь внимание читателя к несколько необычным проявлениям тех отношений, которые людьми, государством и церковью принято считать более или менее нормальными. Если, конечно, нормальными можно считать самих людей.
Первые яркие впечатления о страстях я получил в 15 лет, поступив в мореходку. Ребята постарше вовсю хвастались своими подвигами на поприще Амура и Психеи, но тут и без бинокля было видно, что они просто врут процентов на 90, а то и более. Уже с первого курса по воскресеньям нас иногда привлекали к патрулированию по улицам славного портового города Невельска в качестве обычных дружинников с красными повязками. Согласно исходному замыслу вышестоящих начальников, доведенному до нас при инструктаже, наша задача состояла не в том, чтобы своими активными действиями вмешиваться в отлаженную жизнь города и частные дела его жителей, а в том, чтобы своим видом «предотвращать возможные безобразия». Этот вариант нас, безусловно, устраивал, хотя находились среди нас и такие, которые не прочь были и подраться при случае, давая естественный выход переполнявшим их молодым страстям.
Вот так я однажды и прогуливался теплым летним вечером в сопровождении еще двоих курсантов с повязками, которые пришли в нашу мореходку после армии. Темнота уже начинала сгущаться, город понемногу успокаивался от дневного шума и готовился ко сну, а мы предвкушали скорое окончание дежурства. Город наш по европейским масштабам небольшой, и расположился он подковой, простираясь вдоль морского побережья одним своим краем и упираясь в сопки другим. Наряду с многоэтажными домами его улочки вмещали огромное количество домиков частного сектора. Именно из подворотни такого домика и раздался вдруг истошный крик: «Помогите! Убивают!!!». Мы дружно рванулись на источник этого крика, с трудом протиснулись втроем сквозь узенькие ворота высокого забора, и нашему взору предстала несколько необычная картина, которая при иных обстоятельствах могла бы показаться сценкой из пиратского фильма.
Просторный двор около дома был покрыт густой травой, посредине двора стоял огромный чурбан для колки дров. Рядом с чурбаном преклонив левое колено стоял здоровенный мужик, обнаженный по пояс. Снопы света, вырывавшиеся из раскрытого окошка давали возможность рассмотреть фантастические картины со сценками из морской жизни, которыми было расписано все его тело. В правой руке мужик держал высоко поднятый топор, острое лезвие которого отбрасывало блики при малейших движениях руки. На кулак левой руки нашего «пирата» были намотаны длинные темные волосы женщины лет тридцати пяти, которая стояла на коленях перед чурбаном с выпученными от ужаса глазами и издавала эти самые, леденящие душу крики, которые нас привлекли. Мужик зыркнул в нашу сторону налитыми кровью глазами: кто это там вломился на его двор в самое неподходящее время? - и с досады изо всех сил метнул в нас топор. Все это произошло так стремительно, что мне до сих пор кажется, будто не мои собственные мышцы и рефлексы, а неведомый ангел-хранитель швырнул меня прямо на землю, и топор со свистом пронесся над моей головой. Мои спутники также распластались в траве, но через несколько секунд вскочили и, озверев от перенесенного стресса, начали пинать незадачливого полупьяного мужика. Я же вернулся в кубрик, вернул старшине повязку и заявил, что в следующий раз согласен на замену патрулирования нарядами на кухне. Вернувшиеся позже товарищи рассказывали, что они вдвоем не смогли извлечь топор из бревна, в которое он врезался с такой страшной силой. Соседи же потом им сообщили, что мужик этот такой вот сценой забавляется частенько, вымогая у своей супружницы трешку на бутылку. Вот и сравните: всем известный крайне несдержанный мавр и то Дездемону душил только один раз, если, конечно, верить Шекспиру.
Хорошенько покопавшись в памяти, многие из нас вспомнят не одну такого рода бытовую историю, перед которой бледнеют страсти, описанные в классических произведениях искусства. Я же не стану утомлять вас описанием множества других историй, которые я лично наблюдал в отношениях так называемых «простых людей»: шоферов, строителей, моряков. Количественный анализ не добавит нам ощущений новизны впечатлений. Поэтому я перейду тем страстям, которые переполняют ту прослойку нашего общества, которую принято было именовать «интеллигенцией» с явным или мысленным добавлением эпитета «гнилая». Какой именно должна быть та, другая интеллигенция, которая формировалась веками, мы уже не знаем, ибо ее уже успели основательно расстрелять или выпереть за границу, поэтому за неимением иной интеллигенции нам приходится терпеть эту. Но страсти у нее, как и века назад, действительно, порой сильно отличаются от народных.
Множество совсем новых комбинаций страстей и достаточно привычных, но в исключительно высокой концентрации породила, несомненно, перестройка., как и всякая крутая ломка обыденных и устойчивых жизненных ритмов. Одной из первых жертв этой ломки, происходящей на моих глазах, был молодой парень по имени Борис, который работал инженером в Институте ядерной физики. Сначала он выбрал меня руководителем дипломной практики, а потом прилепился к нашим работам, в поисках жизненных перспектив и с целью приработка. Семья его состояла из симпатичной столь же молодой жены и двоих пацанов-близнецов. Разумеется, оба молодожена знали уйму интереснейших деталей из частной жизни и творчества Сальвадора Дали, любили поэзию Иосифа Бродского - в общем, имели приличные интеллектуальные запросы. Жена работала где-то в институте секретаршей, то есть все, что она умела делать - печатать бюрократические бумажки. Как только перестройка набрала обороты, наука и многое другое в нашем обществе посыпалось. Быстренько обнаружилось, что в этом обществе много «лишних людей», и она была уволена по сокращению штатов. У мужа инженерская зарплата - кот наплакал. Так вот и приходят лихие времена тяжелых испытаний. В ИЯФе же мужика держала только очередь на трехкомнатную квартиру. Он был неплохим системным программистом, а это - профессия, с которой можно было найти весьма высокооплачиваемую работу в массе фирм, которые, как грибы, были взращены теплым дождиком перестройки.
Начало новой жизни было положено, когда жена устроилась на работу в малую фирму. Там не требовалось уметь делать что-либо эдакое: те же самые бумажки плюс телефонные звонки, факсы. Зарплата подскочила сразу раза в четыре. На деловых встречах и презентациях пили дорогое французское шампанское. В доме теперь не выводились фрукты и большие коробки шоколадных конфет. Была, правда, и оборотная сторона такой жизни, когда дети поначалу маялись животами, объевшись импортными «Сникерсами» и шоколадными конфетами. Но к изобилию привыкнуть легче, чем к голоду. Перестройка уже не казалась чудовищной, бандитской и бесчеловечной. Нужно было только проявить шустрость в этой жизни и повертеть шеей, а не ждать, пока Чубайс вас осчастливит «народной приватизацией».
Однажды Борис пришел к нам домой в меланхолическом настроении. Был какой-то праздник, мы выпили бутылочку легкого вина и разговорились «о жизни». Гость наш поведал нам, что он заполнил анкету на эмиграцию в Америку и бросил ее в ящик посольства. Мы начали задавать наводящие вопросы, и Борис признался, что сейчас он ищет, где бы снять недорого комнату, ибо он уходит от жены. Жена оказалась достаточно практичной. Устав от нищеты, она, она ушла от умного, но бедного к сильному и богатому. Иными словами, она стала любовницей начальника той фирмы, где работала. Все-таки презентации с шампанским и сауны за счет фирмы тоже что-то значат в нашей жизни, тем более, что нужно поднимать двоих детей, дать им приличное образование. Между супругами не было особо бурных сцен с синяками, переломами конечностей и грубыми матросскими выражениями. Хотя разговор с выяснением status quo состоялся. Главным вопросом обсуждения было положение детей. Жена сказала: «Дети вырастут и все поймут. Я их не собираюсь восстанавливать против отца, но сейчас для них важнее всего полноценное питание». Возразить тут было просто нечего, и Борис ушел, оставив счастливым влюбленным свою двухкомнатную квартиру и оговорив, что крутой бизнесмен будет оплачивать ему другую квартиру, которую он будет снимать.
Первое, что хочется проделать мужу с проклюнувшимися рожками - восстановить равновесие. Он начал приводит к себе «девочек» и немного попивать, ибо теперь заботу о семье принял более удачливый соперник, и свою зарплату Борис мог расходовать лишь на себя, да иногда на жвачки детям, которых он посещал по-выходным. С женой он не разводится, считая, что Фортуна переменчива, и выигрывает тот, кто умеет лучше ждать. Любовников тоже, видимо, пока такое положение устраивает. Наконец он получает от института долгожданную трехкомнатную квартиру и помогает переехать туда... так и хочется сказать «бывшей семье», но тут я окончательно запутался, поскольку Борис не разведен, детей посещает и с любовником жены даже иногда выпивает на кухне. Дети тоже ориентированы нормально: папу они, естественно, называют «папой», а другого мужчину - «дядей Игорем». С воспитанием их, конечно, не обходится без проблем, потому что детям свойственно шалить. Когда дядя Игорь, однажды потеряв терпение, шлепнул их по попкам, они сразу поставили его на место: «Ты нас не смеешь бить, а то придет папа, он тебе морду набьет. И квартира эта не твоя - ее наш папа заработал». В общем, здесь тоже нечего было возразить.
При переезде Борис узнал много нового о своем сопернике. Во-первых, тот оставил свою жену с ребенком. Жена работала в том же ИЯФе, была совсем не симпатичной и страшно углубленной в науку. С этой стороны также не было ни драм, ни слез, ни мордобоя с выцарапыванием глаз. Тихо так, по-интеллигентному. Мы же все с высшим образованием, и слово «жопа», к примеру, в обществе произнести не сможем ни при каких обстоятельствах. В книгах и то на этом месте ставили многоточие, а уж в жизни, тем более. Для переезда Борис пригласил еще одного приятеля, и таскать всю мебель пришлось им вдвоем. Оказалось, что любовник несколько лет назад получил серьезную травму позвоночника. Даже поносив легкие вещи, вроде подушек и стопок с книжками, он сильно устал и вышел в другую комнату прилечь, отдохнуть. Борис с приятелем выпили на кухне, приятель заспешил домой и откланялся, а Борис еще немного повозился в детской, помогая счастливым двойняшкам расставлять свои вещи. Затем он вышел в кухню попрощаться и увидел в полутьме чьи-то болтающиеся ноги. Однако не растерялся, перерезал петлю, и перенес несчастного любовника на диван. После чего он выставил жену на кухню и закрыл дверь изнутри на защелку. Влил в горло самоубийцы добрую порцию вина, сам выпил и выслушал долгую исповедь. Оказалось, у соперника тоже не все гладко обстоит в жизни. С одной стороны, в делах застой и сплошные убытки, какие-то акции падают, какие-то конкуренты клиентов отбили. С другой стороны на любовном фронте проблемы. Прежняя жена дает развод, а вот новая подруга - не спешит оформлять отношения. Он уламывает ее немедленно заводить совместного ребенка, который должен скрепить их союз, а она практично говорит: «Рано. Нам бы этих двоих бутузов поднять на ноги». Сам же он переживает больше всего за то, как бы травма позвоночника не превратила его в ближайшие годы в импотента. А тут еще дети со всех сторон: «Папина квартира! Какая хорошая папина квартира!».
Далее дела медленно, но верно стали разворачиваться в обратном направлении. Соперник уехал в Алма-Ату и открыл там юридическую контору. Законы в нашей стране менялись чаще, чем листики отрывного календаря, а полуграмотные казахские бизнесмены платили хорошие деньги за оформление любых юридических бумаг. Я видел издалека, как Борис провожал на вокзале всю семью. Элегантный бизнесмен, красивая женщина в дорогой шубке, двое деток в адидасовских курточках с американскими рюкзачками - приятно посмотреть. Борис казался рядом с ними провинциальным родственником в своих джинсах. Получив квартиру он уходит из института, устраивается в рекламную фирму, получает приличную зарплату, после обеда пьет дорогое немецкое бутылочное пиво. Словом, «забурел». Живет теперь в своей трехкомнатной квартире.
У соперника же дела тем временем шли все хуже и хуже, в Казахстане начались проявления национализма и «мягкого выталкивания» русских. Жена все настойчивее проявляет тенденции к возвращению в Россию, упирая на то, что детям в сентябре нужно идти в школу, а в Казахстане русских учителей с каждым днем становится все меньше. Наконец она уезжает. Бизнесмену же выехать не так просто, поскольку капитал «завяз», кредиты, обязательства перед клиентами и все такое прочее. Теперь бывшая семья живет снова вместе, как будто за эти годы ничего не произошло. Правда, когда Борис начал работать со мной по одному зарубежному контракту, он не допускал просрочки ежемесячных платежей более, чем на один-два дня. Объяснял он это так: «Вы же не хотите разрушить мою семью. А мне жена сказала, что будет жить со мной только до тех пор, пока я буду в состоянии содержать семью». Мои же заказчики задержали первый платеж более чем на 3 месяца, и для того, чтобы расплатиться с Борисом и другими исполнителями, мне пришлось продать квартиру своей жены, которую мы держали для взрослой дочери. Чего не сделаешь для сохранения семьи.
Для меня же эта история была характерна тем, что именно в этот период, когда перестройка что-то там такое круто перестроила в нашей жизни, я слышал со всех сторон еще множество таких же историй, отличающихся лишь незначительными деталями и именами. Я задумался над следующим вопросом. Что является верным из двух альтернатив: перестройка ли виновата в таких резких изменениях моральных устоев тем, что она чудовищным катком ломает нашу жизнь и возносит наверх самых молодых, хищных и наглых, или, может, наоборот - десятилетия гниения и застоя превратили общество сильных и умных людей в компост, перегной, на котором вырасти теперь может только то новое, хищное и наглое, разъезжающее в «тойотах», что следует назвать каким-то новым словом, и это было названо словом «перестройка». Потом пришел в выводу, что данный вопрос эквивалентен вопросу о том, что было раньше - курица или яйцо. Диалектика, едри ее в корень.
Партия десятилетиями тщательно оберегала нашу нравственность. Порнографические и эротические журналы, книги и фильмы в массе своей появились у нас, когда Запад уже устал от всего этого, выдохся и потерял интерес. Но и теперь мы считаем, что понятие «шведская семья» чуждо России, а если и есть «что-то кое-где у нас порой», то это отдельные гнусные извращенцы. Тут я согласен, как истинный россиянин: у России всегда был свой путь, и Запад нам не указ. Не так давно я оказался в самой гуще одной из таких историй.
С десяток лет тому назад я работал в одном из институтов. Ну, вы, конечно, знаете этот небоскреб за Вычислительным центром, где сейчас торгуют «Сникерсами» и бананами на каждом из 12 этажей. И был в нашей лаборатории скромненький такой инженер-программист Паша Елисеев. Как о программисте, я даже не знаю, что о нем можно сказать: руки у него были две и ноги тоже, кажется, не деревянные, поскольку плясал он лихо на наших вечеринках. А вот принципов у него особых не наблюдалось. Их заменяло простое правило: если выгодно - делай. В остальном же я могу сказать про него только хорошее: веселый, покладистый и с чувством юмора. А разве этого мало? Но вот приходит в нашу жизнь перестройка. Входит, кстати, без стука и без особых церемоний. Институт наш посыпался со страшным треском. Выяснилось, что наши суперкомпьютеры никому не нужны, и это начинает все сильнее сказываться на зарплате. Паша тут же рванул в какую-то малую фирму, торгующую компьютерами - сразу стало легче с пивом и сигаретами. Мы с ним даже коньячок попивали, плавно чередуя армянский «три звезды» с молдавским «Белым аистом». Повертел шеей, перешел в другую фирму. Но очень хотелось открыть свое дело, а не «горбатиться» на хозяина. Выплыл он в банке, заведующим отделом стал - второе лицо после директора. Нетрудно догадаться, что бывает с банком, когда приходят такие «специалисты» - банк лопнул. Но Паша тут же выплыл в другом банке. Лопнул и этот. Сейчас он работает в третьем банке. Как вы догадываетесь, работать в банке не просто безумно выгодно, но и безопасно. Сгореть в банке могут только деньги клиентов, работники же тонущего банка всегда снимут свои сбережения заранее и разместят их в другом, более надежном банке, куда они и постараются перейти. Так что с каждым переходом счет нашего банкира монотонно рос.
Когда денег у человека становится много больше, чем он сможет пропить и проесть, встает тяжелый вопрос: что с ними делать? Если ты деловой человек по призванию, ты разместишь свои деньги в выгодном деле и станешь его расширять. Однако, если обнаружится, что таковых талантов у тебя вообще-то не было, а ты только думал, что они у тебя есть, то дойдет до тебя эта простая мысль только когда ты уже все потерял. Поэтому осторожные люди ищут и другие пути траты денег. А самый верный из них - тратить деньги на женщин, ибо они способны истратить любые деньги, даже те, которые ты еще не заработал, но способен занять или согласен украсть. Когда-то Паша был добрым отцом и примерным семьянином. Женился по любви на женщине с ребенком, затем родился сын. Но женщина была очень разворотистой, деловой. Она была юристом высокого класса, а он... почти что «батальонный разведчик», вялый и безинициативный в столь сложное время. В общем, она ушла к пожилому интеллигентному еврею с литературной фамилией.
Вы можете сколько угодно рассуждать о карме, о Фортуне или еще о какой-либо мистике, но, так или иначе, а Паша познакомился с невероятно шикарной женщиной. Стройная, вертлявая такая егоза, на язычок остра, а уж бюст!.. Он то, может, и все решил. Правда, злые языки утверждали, что у нее бездонные глаза прирожденной «****и», но ведь они на то и злые языки. Катерина была феерической женщиной, и могла бы сделать карьеру в кино. Но была замужем за рослым и широким в плечах кандидатом наук, которого звали Леонидом. Это был ее второй брак, а от первого остался сын - студент МГУ, проживающий с бабушкой в Москве, и дочь, воспитываемая при матери. Конечно, такая яркая женщина была создана для яркой жизни. И дело было не только в скромной зарплате мужа, но и в той невероятной скуке, которая порождается однообразием моногамного брака. Энергия искала выхода и, разумеется, находила его, когда на какой-нибудь вечеринке в гостях, уединившись на минуту в кухне Катерина обсуждала очередной вариант со столь же темпераментной подружкой Ульяной: «Ну что, этот блондин тебе не нужен? Тогда я пикирую на него». А тем временем блондин лениво потягивал с гостями за столом бокал легкого вина и не подозревал, что его ближайшая судьба уже решена. Он и не должен был подозревать, потому что от него практически ничего и не зависело.
Итак, Катерина уходит от мужа к Паше, а следом в однокомнатную квартиру перебирается и дочь, разбитная девица на выданье. Жилищный вопрос резко осложняется. Однажды Паша заявляется к нам домой совершенно понурый, уединяется с моей женой на кухне и изливает ей свою душу. «Люблю,- говорит,- Катерину безумно. Я прожил со своей прежней женой 10 лет, но только сейчас понял, что такое - любить женщину и испытать кайф. Я знаю, что у вас сейчас есть свободная квартира. Сдайте ее нам с Катериной - вопрос жизни и смерти. Если не сдадите, не знаю, что я сделаю с собой. Хоть в петлю лезь». Когда читаешь про такие сцены в мелодрамах, хочется выбросить книжку на помойку, до того это все не натурально и театрально. Но когда такие слова говорит взрослый человек у тебя на кухне, как-то не хочется обвинять потом себя в том, что из-за твоей нечуткости человек полез в петлю. В общем, сдала жена им квартиру, а через пару месяцев встречают ее соседи по этой квартире, пожилая чета пенсионеров, отводят в сторону и говорят, краснея и отводя взгляды в сторону: «Вы нас, конечно, извините, но не могли бы вы поговорить с жильцами, которые проживают в вашей квартире. Нам самим неудобно, мы их совсем не знаем. Дело в том, что они, кажется, люди приличные, с высшим образованием, но уж больно они кричат по вечерам, мы даже заснуть никак не можем. Нет-нет, они не ссорятся и посуду не бьют, а кричат они, как в зарубежных фильмах, видимо, от страсти. Мы, вообще-то, тоже когда-то были молодыми, но, вы поймите, кругом маленькие дети. Надо же как-то сдерживаться маленько».
Надо сказать, что ранее и Катерина с Леонидом частенько сиживали у нас в гостях или звали нас к себе, и Паша также был тогда завсегдатаем в нашем доме. Продолжали они посещать нас и теперь, после этой «рокировки», и мы с некоторым смущением ожидали того момента, когда они вдруг пересекутся одновременно в нашей квартире. Момент этот наступил достаточно скоро - на дне рождения моей супруги. Леонид пришел пораньше, с цветами, в праздничном наряде. Подтянулись и другие гости, сели за стол, опрокинули по паре рюмок. Затем раздается звонок, и входит Паша с дамой. Вида, однако, не подают, садятся за стол. Леонид начинает откровенно надираться и подливает Паше: «Пей, банкир, не робей, конец у всех един». Фраза эта содержит в себе бездну смыслов. Банкир чувствует себя немного неуютно, глядя на почти двухметровую фигуру Леонида, и прикидывает варианты возвращение домой. И только Катерина совершенно беспечна и раскованна.
Ближе к концу вечера Леонид закуривает сигарету, пускает струю дыма в сторону соперника: «Ну что, банкир, пора домой, баиньки. Нам ведь в одну сторону, кажется». Моя жена отводит его в сторону: «Леонид, никаких эксцессов, иначе я тебя на порог больше не пущу». Тот заверяет охотно: «Какие тут могут быть эксцессы. Все будет путем». Они выходят, а мы с другом натягиваем сапоги, чтобы проконтролировать безопасность наших гостей. Выбегаем за угол дома, обходим кругом - никого нет. Возвращаемся назад и видим, как в кухне Леонид наклонился над раковиной и моет лицо холодной водой. Оказывается, когда они вошли в лифт, Леонид захотел сделать с Пашей такую шутку, которая называется «козья морда», а тот саданул ему в лицо из газового баллончика. Потом они выскочили из лифта, Паша стал нажимать все звонки на дверях подряд, вызывая жильцов свидетелями. Дама же пыталась отговорить его от этого. Пришлось нам подниматься наверх и успокаивать всех, говоря, что конфликт исчерпан и все немного погорячились.
Потом Паша приходил к Леониду извиняться с бутылкой, и тот, вроде бы, его даже не побил. Дальше наступил период сравнительно мирных отношений. Однажды жена моя восхитилась модным и дорогим костюмом, в котором небрежно щеголяла Катерина: «Ах, какая прелесть. Это же, наверное, безумные деньги стоит. Неужели Паша купил?». -«Ну нет,- отвечает подружка,- он, вообще-то скуповат. Я,- говорит,- не потяну такую вещь. Тогда я иду к Лёне. Спонсируй - говорю ему. Он в ужасе: ты же знаешь, какая у меня зарплата. Ну ладно,- говорю,- тогда спонсируй хоть половину. Вот так и купили мужики мои на паях». Жена моя вставляет шпильку: «Они и пользуют тебя, поди, на паях». «Вообще-то они оба мне очень нравятся,- отвечает та, не моргнув глазом,- Вот если бы они подружились еще, это был бы класс! Два в одном - представляешь, как здорово!».
Еще через полгода приходит ко мне как-то вечерком Лёня. Он сильно навеселе, и заявляет прямо с порога: «Я этого банкира сегодня убью». Поскольку двухметрового мужика так вот запросто веревкой не свяжешь, пробую иначе. Наливаю ему стакан, чокаемся, и приступаю к выяснению обстановки. «Представляешь,- говорит Лёня,- обнаглел совсем банкир. Киллера нанял за два лимона, чтобы, значит, меня ухлопать». «Да брось ты,- говорю,- какой там киллер? Глупость все это. Трепло какое-нибудь спьяну брякнуло, а ты - на дыбы. Сам посуди, кто за два лимона на мокрое дело пойдет?». «Никакое не трепло,- гнет свою линию Лёня,- верные люди сказали. А вот насчет двух лимонов ты это верно подметил. Я сразу тоже не поверил. Что я, пьянь что ли подзаборная, чтобы за два лимона меня шлепнули. Я этому паскуде сам позвонил. Верно ли,- говорю,- что ты за два лимона на мне крестик поставил, экономный ты мой? А он отвечает: верно. Да ты больше и не стоишь. Расценки теперь такие. За 10 лимонов можно и мэра ухлопать, а за пять - любого депутата местных Советов. Так что цена правильная». Долго я еще Лёне подливал, и уговаривал с таким делом не спешить, а потом проводил до дома. На всякий случай. Утром он проспался, и последствий не было. Может обида улеглась, а может цена показалась более или менее соответствующей.
Тем временем на Катерину пришли алименты в школу, где она работала. От того самого сына, которого она бросила на маманю свою. Когда приходят алименты на мужика - это еще понятно. А вот на мать - это бывает совсем редко и потому кажется крайне постыдным. Ездили они с хахалем в Москву утрясать этот вопрос. Лучше уж она бы ездила одна, поскольку вид чужого мужика на паренька подействовал не очень положительно, и разговор не получился. А еще через месяц Катерине сообщили, что сын ее покончил самоубийством. Вот тогда она запила по-настоящему.
Проходит еще полгода, и заявляется к Лёне Паша, тихий такой, как в воду опущенный. «Забери,- говорит,- друг, жену свою обратно. Я уже с ней замучился. Пьет она каждый день беспробудно, а сегодня сожгла мне мебель: диван и кресла. Совсем стала неуправляемой». Тут Лёня и почувствовал, что настал его звездный час. «Ты у меня жену увел? Семью разрушил?- говорит,- а ведь я ее любил. Сейчас же мы разведены, квартира разменяна, и ничего назад не повернешь. А ты хитрец, поматросил да и бросил. Нет, дорогой. Видишь, вон у порога топор лежит. Я тебе прямо сейчас за все твои проделки башку и оттяпаю... если мы, конечно, не договоримся. Как я понимаю, жить она с тобой не хочет. Мно-ого времени утекло, теперь и я с ней не хочу жить. А вот уважаю я ее все же больше, чем тебя. Поэтому ты, мокрец паскудный, снимешь для нее квартиру и будешь ей платить содержание, какое она назначит. А если она мне на тебя пожалуется, то... значит, мы не договорились». «Понял,- говорит банкир,- я согласный». На том и порешили.
Последний раз я видел Катерину пару месяцев назад. За это время Паша нашел себе тихую и симпатичную женщину с ребенком. Женился, все чин по чину. Вышла замуж и Катерина. Только оба раза, что она нас посещала, была она в хорошей «плепорции». Сидели, пили «Аморетту». Я видел, что ей очень нужен собеседник, и сидел, поддакивая, слушал ее историю. Сводилась она к двум тезисам: какой у нее замечательный муж, и какой мерзавец был Паша Херыч. «Он же безнадежный импотент,- уверяла меня Катерина,- хочется-то много, да не можется. Боже мой, чего я только от него не перенесла. Это садист и извращенец. Он в такие места пытался вилки засовывать, что ты ни в каком порнофильме не увидишь. А фифа его новая ему направо и налево изменяет. И правильно делает. Так ему, подонку, и надо».
O, tempora! O, mores! Раньше, конечно, были коммунальные квартиры. Там, говорили, можно всякое было увидеть. А вы спросите своих матерей и бабушек. Мне кажется, то, что сейчас совершенно спокойно обсуждают интеллигентные люди, тем и не снилось. А если что и было, то краснели и прятали поглубже. Может быть и обсуждали, только с глазу на глаз и шепотом. Нет, все-таки перестройка многое нам дала. Чувствуете, как она нас раскрепостила? В смысле тех самых страстей, ради которых мы только и живем, славяне.
Новосибирск, март 1997