Я вбегаю в квартиру, чтобы схватить со стола бутылку портвейна. Родителям её все равно не осилить.
Все мои спят…
Дверь настежь – в коридоре темно и пыльно. С лестницы – тусклый свет заплеванной лампочки – белыми мутными полосами мелькнет по зеркалам и полированным поверхностям старых шкафов…
Вся квартира – на ладони…
Выглянет мама в белой ночной рубашке и что-то устало пробормочет.
Я на ощупь ищу бутылку.
Их много. Много бокалов.
Ну, как всегда что-то роняю. Попадаю пальцами в салатницу…. Салат не доели!
Нахожу пиццу. С ветчиной. Аккуратно беру ее, несу на лестницу. Пиццу тут же проглатывают.
Потом возвращаюсь и хватаю то, что мне нужно. Успеваю заметить, что шарики на елке блестят по-прежнему.
Те же шарики.
Как и в детстве.
Как когда мне было семь лет.
И тот же колокольчик еще времен маминого детства….
Все так же…. Как маленькие звездочки….
Мне почему-то хочется подбежать к елке и заглянуть под нее…. Какая-то глупая надежда, что кто-то настоящий, добрый принес мне подарок…. Подарок….
Пусть – маленький упругий мандарин, пусть – зубную щетку…. Рукавички….
Но чтобы подарок….
Знаю, Дед Мороз – это все сказки. Для детей. Ничего этого на самом деле нет….
Может, нет, потому что мы не верим?
Хм, старая философия!
Я ведь верила. Когда была маленькая. Верила не потому, что Он приносил мне подарки – я знала, что все игрушки кладут под елку родители…. Нет, верила, потому что знала, что есть кто-то, добрый, кто любит нас всех без исключений, перед которым мы все равны…. Слово Бог я не понимала. Для меня был дед Мороз, который следит за нами целый год и умеет награждать…. Подарком….
А если меня не наградил – значит, не заслужила.
Но Он есть, потому что по-другому быть не может.
Потому что есть справедливость, есть добро и зло…. Есть черное и белое…. И есть тот, кто защитит, кому можно верить, кого можно просить…..
И я верила. Верила же, черт возьми!
И… ведь, главное, о чем просила – все сбывалось…..
Внизу нетерпеливо сигналит Мишка.
Выхожу из комнаты медленно, чувствуя себя старой-престарой…. И бутылка портвейна ужасно тяжелая….
Да, в детстве все было черным и белым. Сейчас – серое-серое…. Как пыль в коридоре.
Мишка сигналит.
А мне кажется, что во мне огромная круглая дыра…. В районе сердца…. Совсем пустая дыра…
Друзья уже доели пиццу. Смотрят хмельными глазками. Вспоминаю, кого как зовут.
Потом снова смотрю в открытую дверь…. В свою квартиру, где я выросла….
В поле зрения попадает телефон.
Махаю рукой.
Друзья берут бутылку и влезают в лифт. Я закрываю дверь и подхожу к телефону.
Сейчас часов пять утра.
Что, впрочем, неважно….
Набираю по зеленым кнопочкам давно забытый номер. Слышу давно забытый голос. Голос спрашивает, кто я. Говорю, что я – Новый год. Говорю, что желаю ему счастья, здоровья и любви.
Голос кашляет и сопливо что-то бормочет. Значит, мои пожелания здоровья как раз в тему.
Я говорю, что только что поняла, как бессмысленна жизнь. Голос сухо замечает, что мне надо меньше пить. Потом снова спрашивает, кто я.
Я сажусь на пол обшарпанной кухни и смотрю в потолок. Кап-кап…. Капает вода….
Рвутся в небе запоздалые ракеты. В чужих окнах гаснут телевизоры. В чужих….
Голос умолкает и бросает трубку…. Я снова тупо набираю тот же самый номер….
Слышу отборный русский мат.
Молчу.
Это мой любимый голос. Просто он не узнает меня…. Уже много лет….
В раковине закисли столовые приборы. Так вот откуда воняет!
Я говорю, кто я.
Голос умолкает.
Я думаю, что он снова бросит трубку. Но, нет. Он поздравляет меня с Новым годом.
В небе летит самолет. Маленькая мигающая звездочка. Я думаю о тех, кто сейчас в салоне. У них тоже новый год….
На полу холодно. Я спрашиваю голос, как он. Беседа длится минуты две. Потом я вспоминаю, что в сердце у меня дыра. Говорю, что жить больше не могу.
Голос кашляет и замолкает. Я вешаю трубку.
И вспоминаю, что уже который год забываю сказать, что люблю его…. Или просто боюсь ему об этом напомнить….
У меня появляется еще одна дыра…. Уже в голове…. Она растет и растет….
Я боюсь думать.
Боюсь вспоминать….
Закрываю дверь на ключ и спускаюсь вниз.
На скамейке, под единственным фонарем, засиженным воронами и изъеденным дождями, сидят Машка и Михась. Машины нету.
Я устало подползаю к ним и прошу закурить. Они отвечают. Что я, оказывается, не курю.
Островки серо-бурого снега напоминают о зиме. Я говорю им об этом.
Михась ласково меня обнимает, и мы дружно падаем со скамейки.
Машка начинает смеяться и параллельно крыть матом наших, которые куда-то уехали на Мишкиной машине…. С моим портвейном….
Я вдруг трезвею и говорю, что во мне – две огромных дыры…. И что я уже умерла. Потому что так жить нельзя….
Потому что этот бурый снег посреди зимы, и эта помойка напротив моей парадной, и этот тусклый фонарь, и моя усталая мама, и то, что нет Деда Мороза – это все неправильно…. Что так не должно быть…. Что должен быть Новый год…. Волшебный….
Мишка целует меня пьяно и неловко и говорит, что потому и любит меня – за то, что я такая сумасшедшая….
Я чувствую, как у меня появляется еще одна дыра – в горле…. Сквозная и очень страшная…..
Я что-то шепчу про елку и шарики моего детства, про телефон и того, кого я люблю уже много-много лет и который не любит меня….
Я шепчу что-то про то, что любовь не должна быть такой….
Что это неправильно….
Машка тоже садится к нам на землю и начинает гладить меня по волосам….
Я замечаю, что плачу.
Мы сидим, обнявшись, посреди улицы, грязной и избитой, на нас падают окурки с верхних этажей и доносится вялое пение с нижних….
Деревья, изогнувшись, что-то ловят своими ветками….
Я плачу и спрашиваю, что же они ловят? Что?
Повторяю…. Повторяю: «Нельзя так больше жить….» Нельзя….
Мишка спрашивает: «Почему?»
Действительно, почему?