Уже в наше время, когда незадачливые комсомольцы собираются на традиционное вече и ломают свои с фасонной стрижкой головы над повесткой дня; когда лысеющий авангард нашего ученого братства, измученный возней взаимного очковтирательства, сходится на семинары пропагандистов, чтобы, наигравшись неваляшками громких фраз, с новыми силами толочь вилами воду; в это самое время Валентин Власыч принес как то раз и показал нам фотографию времен давно прошедших. На ней построились три шеренги геройского вида мужиков, одетых разно: были среди них закованные в кожаную броню и стянутые портупеями эсминцы далекой Революции, были в кудрявых папахах с нечесаными бородами казаки, из-под буденовских шлемов вызывающе смотрели на нас худые лица подростков, особенно выделялись двое громил в потрепанных бушлатах с патронными лентами вместо ремней.
Гуляющий по институту народ стал очень любопытствовать на эту фотокарточку, а Власыч, лихо выглядывая поверх очков, тыкал пальцем и говорил, волнуясь:
- Вот этот вот... Да не тот, а этот вот... Мой батя!
Не зная, верить или нет, народ крутил карточку в руках, а Власыч вдруг встал и сказал таким тоном, будто не верят только дураки:
- Это снята личная охрана Ленина в Кремле. Там написано - девятнадцатый год.
Это совсем осложнило дело. Тогда Власыч по-простому вывалил на стол весь арсенал доказательств. Пришлось разглядывать годовалого Власыча в пеленках и сравнивать с каким-то перепуганным пацаном в кустах, затем искать связь между ними и старушкой у обгоревшей избы. Долго смотрели на старушку. И только когда выплыл эдакий усатый юнкер, прозвучало душеспасительное:
- Вот здесь уже похоже...
- Это дед,- пробурчал Власыч.
Покопавшись еще изрядно, все согласились признать всеобщее сходство и даже кто-то сказал:
-Так у тебя, Власыч, вся родня легендарная! А мы то все думаем, в кого ты такой?
Действительно, когда порой требуется встряхнуть усопшую профессиональную гордость сотрудников и открыть их взору необъятные просторы возможностей человеческих в области познания, приходят до Власыча партийные боссы, приводят его в надлежащий вид и волокут на собрание вышеупомянутых сотрудников. И говорят:
- Все мы с вами видим Власыча живого и здорового...
И все как один, ехидно прищурившись и хмыкнув, начинают готовиться к чему-то необычайному.
-И подумать только, - говорят боссы, - Ведь сколько прошло лет...
-А при чем тут Власыч! - сыпятся со всех сторон предложения, - Давайте не будет валить все на Власыча! Человеку скоро на пенсию, что с него взять...
-Да что-то вы не о том, - говорят серьезные боссы, - вот мы с вами сидим, ничего не делаем, ничего не хотим знать. А Власыч еще с войны помнит японский язык. Вот вы проработали с ним тридцать лет - знаете вы этот факт?
-Нет, - говорит один, - Первый раз слышу.
Тут Власыч с треском расправляет свои засохшие крылья и делает заявление:
- А еще я могу морзянку со слуха читать! - И начинает что-то барабанить пальцами по столу.
- Может-то он может, это верно... - поспешно затыкают знающие люди тот бездонный кувшин, в котором сворой кичливых джинов сидят удивительные способности Власыча, которые, если разбирать на партсобрании, то может неловко стать.
- А с кем мне говорить-то по-японски? Я один только и знаю. С кем? Я-то могу... - Власыча терзает чувство превосходства, слишком обременительное для него в такой ситуации, а боссы сворачивают мероприятие и остаются очень довольны результатом.
В другой раз, когда весь отдел поднимается по тревоге и толпы разбуженных сотрудников ищут какую-нибудь паршивую бумаженцию, без которой лишится основания вся научная работа, ведь никому в набитую голову не приходит, что любые поиски закончатся на письменном столе у Власыча, который представляет собой единственный в мире полюс всеобъемлющего гипнотического магнетизма.
- Все перерыли! - говорят в таких случаях, - А она у Власыча на столе!
- Если бы не ты, Власыч, - вздыхают с благодарностью и разводят руками, - Все пропало бы!
А кое-кто из дотошных, каких правду сказать мало, нет-нет да и задаст каверзный вопрос:
- Что же ты, Власыч, молчал? Если знал, что она у тебя?
- Если б! - возмущенно произносит герой дня. - Приносят тут всякие разные бумаги, кладут мне, ничего не говорят...
Власыч и сам искал два дня по всему отделу то, что лежало у него на столе. Люди, сами грешным делом забывчивые, соглашаются на том, что:
- У Власыча ничего не пропадет. У него как в Греции!
Шутки, однако, шутками. В жизни нашей, между тем, случаются и трагические минуты.
Что может быть важнее в наше время для пожилого человека, чем репутация?! И что делать такому человеку, когда над его репутацией сгущаются тучи? Вы не знаете? А вот Власычу довелось...
Дело в том, что человек может иметь только две степени свободы: материальную и духовную. Но только по отдельности. На работе человек имеет материальную степень - он ни за что материально не отвечает, однако обязан действовать в соответствие тому-то и тому-то. Вне работы человек может делать все, что ему вздумается. Это - духовная степень. Но при этом он за все расплачивается сполна.
И вот выдался теплый майский вечер под праздник Победы и, действительно, чего только не пожелал Власыч, все удалось ему осуществить в этот трагический день. Ему и его друзьям. Всего им хватило и место было укромное, и никто не помешал. Дома, вероятно, предполагалось продолжение, и поэтому Власыч спешил. И спешил он неосторожно, поскольку решил идти напрямик - через дощечку! - двусмысленно перекинутую через канаву. А может и не было другого выхода? Как знать...
Очутился человек в яме. Все остальное в полном порядке, как у всех людей - праздничное расположение духа по всему телу, новые ботинки и белая рубашка. Единственное отличие - что в яме. И не может вылезти. И поблизости - никого.
Власыч первым делом позвал на помощь, но вышло как-то вяло, коряво, от волнения не гнулся язык. Потом получилось громче, но получившиеся звуки были навряд ли доступны пониманию граждан. И показалось Власычу, что вот так он и просидит в этой яме до второго происшествия и когда его наконец найдут, то без воды и пищи он может быть и не дождется своего последнего часа!.. И тогда, честное слово, Власыч нашел длинную палку, намотал на нее свою рубаху и, размахивая ею, стал выть, как говорят, благим матом!..
И именно такого, голого по пояс и запятнанного глиной, с палкой в трясущихся руках и со слезами на обезумевшем от ужаса лице, его вытащили из ямы двое плечистых парней в форме. И вытащили, как понял Власыч, только для того, чтобы спросить документы, где живет и адрес на работу.
И вот на следующее утро Власыч пришел на работу совсем не такой, какой последний раз уходил.
- Что случилось, Власыч?! - грянули все хором.
- Да ничего не случилось, что вы каркаете!
Тут все поприкусили язычки и покомкали свои улыбочки. Только должен был поеживаться Власыч под перекрестным огнем недоумения и любопытства. Должен был. Но не ежился. Он сел за стол: спинка - прямо, ботиночки - вместе, локоточки - на парте, ручоночки - лодочкой. Сидел напряженно, будто повторял по себя невыученный урок и был готов в любую минуту встать и ответить на любой, на абсолютно любой... И пойти куда угодно, абсолютно куда любому угодно...
Кроме того, на нем был новый кремовый костюм и галстук тоже новый, и даже очки другие, и весь в орденах, медалях, значках, среди которых был даже комсомольский! И все это начищено до блеска по всей груди...
- Ты чего нацепил-то?!
- Молчи и не каркай! Просили же!
Так и просидел Власыч до самого обеда. И ничего с ним не случилось.
В другой раз, после подобной же истории, телега из отделения все же пришла. Тотчас за шкафами собрали партбратию и все облегченно вздохнули, услышав, что секретарь начал обвинительную речь словами:
- Товарищи! Мы сейчас собрались, чтобы по-товарищески разобраться в одном случайном недоразумении, которое произошло с Власычем, которого мы все прекрасно знаем и по работе, и так...
В самом деле, Власыча знают все, кто с ним знаком. Быть незнакомым Власычу означает жизнь одинокую и скучную, лишенную как дня вчерашнего, так и завтрашнего дня. Знать Власыча - значит жить у родника немыслимых притч и анекдотов, переходящих из уст в уста и опровергающих мнение о Власыче, лишь как о ленивом инженере Центра Электронной и поэтому Вычислительной Техники, лишь как о человеке с жидкой замусоленной сединой на смуглом и сморщенном затылке, пьющего весь день на работе кофе с сухарями и стреляющего чужие сигареты, как о человеке собравшемся на заслуженный отдых раньше заслуженного срока.
Тут недавно чуть боком не въехала Власычу эта популярность. Сверху спустили распоряжение и в отделе стали решать относительно Общества Трезвости. Желающих в него вступить, естественно, не оказалось. И тогда абсолютно логически не понятным образом Власыча выдвинули в председатели трезвых и общество, таким образом, стало насчитывать одного кандидата.
Конечно, пошли дрязги:
- Власыч и Общество Трезвости? Чушь собачья...
- Ведь его же знает весь институт!..
Однако, идея многих порадовала и выдвиженца единогласно утвердили. Но, что самое интересное, Власыч согласился с большим энтузиазмом, что еще раз подтвердило его легендарное происхождение. Теперь он Председатель и хрен что ему теперь скажешь. Теперь он пыхтит и рисует целыми рабочими днями всякие плакаты с алкоголиками, с бабами да с бутылками. Выходит у него очень похоже и видно, что нравится ему это. Только пыхтит он как-то вяло и чаще все-таки спит.