...Посвящается Снегу и Туману
Имя досталось ей от экстравагантной мамаши, которая хотела для дочки особенной судьбы, так как сама была наполовину состоявшейся художницей. Таким образом, зачатки творческого подхода к жизни проросли в сознании Васьки еще в глубоком младенчестве. Правда, мама не могла предположить, в какую сторону повернет дочка в непроизвольном поиске индивидуальности, как не могла предположить в те времена многого другого – Васька родилась в глухих семидесятых. Какая-никакая рождаемость была показателем того, что секс в стране все-таки есть, но слово «гомосексуализм», ввиду его тревожной экзотичности, многие путали с названием неизлечимого венерического заболевания.
Детская фотография, которая стоит у нас на холодильнике, рядом с деревянной коробочкой для хранения табака, изображает черноглазую беззубую симпатягу неуловимо монголо-татарской наружности. «Что характерно, - удивлялась она, разглядывая в зеркале китайское строение своих глаз и приподнятые скулы, - прабабушка по материнской линии звалась Матреной Калининой и родилась в деревне Загривково Тульской губернии, а предки по отцовской двести лет не выезжали из Питера. Азиатский вопрос, никуда не денешься…»
Еще ее часто принимали за еврейку, в конце концов ей это надоело, она освоила одесский акцент и так правдоподобно произносила в баре: «Шо ви себе думаете, Сара не пробовала виски??? Сара пробовала виски, и она скажет вам, шо это – не они…» что обслуживающий персонал, прислушавшись, уделял ей особое внимание, на всякий случай.
В баре мы и познакомились. Это была ее территория – она так обаятельно пролистывала меню, вскользь улыбалась официантке, смешно отгоняла дым жестом, абсолютно лишенным элегантности – что невозможно было встать и уйти к своему столику, к разговорам о личной жизни, о возлюбленных и мужьях. Общая знакомая представила нас, слегка запнувшись на ее былинном имени.
- Это…гм…Василина? – уточнила она у Васьки, - али ты у нас Василиса?
- Василина, блин, Василиса… один хрен… - отмахнулась она.
- Короче, это Васька. А это – Маша!
- Прекрасно! Идеально! – оживилась она.- Прямо как в сказке!
Она была настоящая мультяшка. Маленькие руки безо всякого маникюра, очечки и дружелюбная поза. Она не пыталась произвести впечатление и вообще не суетилась. Пила коктейль. Я спросила, что она пьет – в этом баре я была в первый раз, и мне требовалась консультация.
- Кровавую Мэри. Попробуй? – и она протянула мне высокий бокал.
Я посмотрела на бокал. Предлагалась одна соломинка. Я не буду загружать читателя своим отношением к индивидуальности. Моя бывшая любовь запугала меня до смерти отдельными полотенцами, персональными чашками и личным куском мыла. Однажды она увидела, как я докуриваю за ней бычок. Вскоре мы расстались…
- Пей, у меня нет кариеса, - сказала она. Я посмотрела на нее с благодарностью. Она улыбнулась. Я начинала влюбляться.
- Впечатляет, - согласилась она, когда я задышала с открытым ртом и оторвала на понюшку кусочек салфетки, - там двойная порция водки и тобаско. Я не алкоголик, просто люблю все крепкое, - и проиллюстрировала заявление, закурив голубой «Житан».
- Можно мне такую же Мэри? – попросила я.
Это была моя первая попытка угнаться за нею. Опрометчивая – потому что наутро моя голова раскалывалась пополам. Я лежала с мокрым полотенцем на лбу и постанывала. К тому же меня очень беспокоил катастрофический провал в памяти. Страшно было себе представить, сколько непредвиденных явлений могло затянуть в эту черную дыру. Дело в том, что в измененном состоянии меня несет. Я становлюсь такой оригиналкой, с ума сойти. Откуда-то из глубины моего подсознания прет агрессия, чернуха и самобичевание. «Тебя что, в детстве поленом по голове били?» - спросила меня моя бывшая любовь после того, как я разнесла детскую площадку и уснула на уцелевшей лавочке под проливным дождем. (« А что ты сказала мне?» «Чтобы ты от меня отстала») Неизвестно, как далеко могла занести меня после четырех Кровавых Мэри. Тягостные раздумья прервал телефонный звонок.
- Ахххыыы…- нечленораздельно выдавила я, держа трубку обеими руками.
- Похмелье можно вылеживать, вытруживать и выхаживать, - раздался непостижимо бодрый голос Васьки, - предлагаю последний вариант. Кроме всего прочего, прогулки на свежем воздухе способствуют пробуждению аппетита. А кое-кто приглашал меня обедать в Сбарро…
О Господи, Сбарро! Опять! Меня замкнуло на этой пиццерии с тех пор, как два года назад Инка (моя бывшая любовь, будь она неладна) затащила меня туда попробовать «настоящую Маргариту». У нее по всей Москве были рассеяны места с чем-то настоящим – настоящая текила, настоящий луковый суп, настоящее немецкое пиво, настоящий теннис, настоящая дискотека и так далее. Она был великолепно заземлена, моя прекрасная либсте фрау, сто одежек и все без застежек, я пыталась их снимать одну за другой, но ей становилось холодно и неуютно. Теперь я пожинаю плоды ее воспитания – приглашаю в Сбарро всех, в кого влюбляюсь…Фу, какая гадость…Главное, я терпеть не могу пиццу…
Однако я не могла не порадоваться тому обстоятельству, что в этот раз меня заклинило на обольщении. Васька сказала мне потом, что я была неотразима – пыталась купить ей цветы, шикарным жестом поймала такси (на котором она не поехала) и гудела, как иерихонская труба: «Ваааассяааа…Давай я тя до дома провожууу!»
- Ты была такая трогательная, - говорила она, - такая дурилка, что я сразу тобой вдребезги очаровалась…
Но это было потом. А сейчас я пыталась не ударить в грязь лицом и мучительно поддерживала имидж этакой удачливой прожигательницы жизни, непринужденно ( как мне казалось) излагая в трубку:
- Эм…ну да, кхе-кхе…Сбарро, там отличная пицца…кхе-кхе…настоящая, ы-ы-ы, как ее, кхе-кхе, “Маргарита” …
- Если ты хочешь произвести на меня впечатление, - выслушав эту пошлость, сказала она без тени иронии, - то это совершенно лишнее. Ты мне сразу понравилась. Тем более, что я не люблю так часто ходить в присутственные места.
Кровь хлынула мне в лицо, что было очень кстати – сосуды расширились и головная боль вмиг растворилась. Я растроганно молчала.
- Хочешь, давай оденемся как две бомжихи и пойдем в лес? – предложила Васька, - у меня Покровское-Стрешнево совсем рядом…Сосиски на костре пожарим…
- И пива, нефильтрованного, холодненького…- мечтательно простонала я.
Нас не миновал приятный во всех отношениях период ухаживаний, но он развивался молниеносно, ибо потребность друг в друге с самого начала была очевидна. Через несколько дней я положила ей в ладонь колечко с сапфиром и сказала: “Ты –привлекательна, я – чертовски привлекательна, так зачем же время терять?” Ответ был в том же духе, мол, «теперь я слышу речь не мальчика, но мужа…»
Меня, правда, терзали сомнения. «Ты правда любишь меня?» - повторяла я, стараясь поглубже заглянуть ей в глаза. «А что, ты сомневаешься? Перестань!» - посмеивалась она. Она даже не считала нужным меня убеждать. Для себя она все решила. Я была ее местом назначения, ее стойлом, гнездом, женой – кому как удобно называть такое положение дел…. А вот мне, чтобы это осознать, требовались значительные душевные усилия. Я была невысокого мнения о себе. Ну, кто я такая? За что меня любить? Здесь без старичка Фрейда не обошлось, ибо поленом в детстве меня, конечно, не били, но и не баловали, никаких «бусек в лобик» без повода, никаких заигрываний, все строго по регламенту. Всеми этими глупостями, по идее, должны заниматься бабушки-дедушки, но так уж вышло, что у меня их не было. Так что, как видите, я потерянный для общества человек. В восьмом классе я прочитала рассказ Брэдбери «Электрическое тело пою» и впервые затосковала. У меня обнаружился острейший дефицит любви.
Инка, изменница и лгунья, эти вовсю пользовалась. Сама-то она была домашним божеством, ее детство переполняли булочки с корицей, виолончель, английский и каникулы у сестры в Риге. Она усвоила, что я не из тех женщин, которых надо
завоевывать и уводить в полон. Я сдаюсь без боя, стоит только погладить меня по щеке. Когда она уходит, я просто впадаю в ступор…и «руки не заняты делом, и слово на губы нейдет…»
Материальных проблем я тоже решить не могла. Вот уже три года деньги появлялись у меня от случая к случаю, и я зарабатывала их в прямом смысле руками.
Тогда, три года назад, после ряда мучительных экспериментов, я пришла к голому выводу: я – как минимум, не бизнесвумен. Все мои попытки проституировать в сфере экономики заканчивались крахом. Торговый представитель, менеджер по продажам, агент дилерской сети, и даже скретарь референт – вот неполный список моих кругов ада. Сначала я думала, что я привыкну. Что я, хуже других? Потом засомневалась и решила, что я просто ленивая. В самом деле, на фига развивать дилерскую сеть насильственно? Пущай сама растет. А в один прекрасный день меня отчитала 20-летняя сявка, дура дурой без образования, но из породы далеко идущих, и я не смогла вовремя включить рефлексию, обложила ее кошмарным тюремным матом и хлопнула дверью так, что отвалилась дорогостоящая фурнитура.
В тот день я решила, что лучше буду голодать, чем нервничать из-за какого-то далекоидущего говна. Как говорится, за нами придут другие, моложе и лучше нас. И хер бы с ними. Страна ничего не потеряет, если я уйду из «большого бизнеса». Облегчение, которое принесла мне эта мысль, было огромно и сравнимо лишь с божественным озарением…Мама, правда, была не в восторге, и ее можно понять. «Двадцать пять лет кулёме, - ворчала она, правда, совершенно беззлобно, - и ни профессии, ни мужа…Удивляюсь я на тебя, Машка…»
Я уже готова была пойти на рынок торговать носками, но случай помог: подруга завела себе богатого дядечку, а тот оказался собирателем всевозможного старомосковского раритета. Новый год отмечали у него на даче. Я ходила по комнатам, открыв рот – везде, как в чудесном сне, были совершенно сказочные куклы. Ангел с библейскими крыльями, плачущий Пьеро, кокетливая барышня с кружевным зонтиком, красавица Коломбина, нахальный мальчишка в клоунском наряде. Некоторые из них были очень старые, некоторые – совсем новые. Я взяла одну из них – разухабистую Акулину с гармошкой – в руки и внимательно рассмотрела. Увидела аккуратные швы, нитки, погладила пальцем байковую ткань…и поняла, что тоже так могу. Вернее, хочу….Руки у меня всегда росли из нужного места, я прилично шила и рисовала. Я даже вспомнила, что в детстве ходила в кукольный кружок и где-то дома валяется собственноручно сшитый Ежик, кукла-перчатка. Остальное было делом техники и желания. Походила по выставкам, порылась в интернете и через месяц сшила своего первенца.
Я назвала его «Рыжий Ангел», у него были косолапые ножки, шкодливое выражение лица, голубые глаза и огромные скорбные крылья. Но что в этой истории было самое удивительное – Ангела взяли в первом же художественном салоне. А через неделю я получила деньги. Небольшие. Но я получила их за удовольствие делать то, что хочу, и это меня воодушевляло. Ангела я вспоминаю до сей поры с тоской и благодарностью…
С тех пор я, конечно, приобрела кой-какой опыт, научилась халтурить без угрызений совести - например, прибегала к серийному производству наиболее полюбившихся населению кукол. (Васька в таких случаях говорила на еврейский манер: «А шо делать? Кому сейчас легко?») В общем, если говорить честно, я была счастлива своим ремеслом. Процесс меня увлекал донельзя. Куклы вполне прилично расходились. У меня даже появилась своя клиентура. И главное, моим единственным начальством были вечно поджимающие сроки.
Моя бывшая любовь не воспринимала всерьез этот доморощенный «бизнес». «Это хорошее хобби, дорогая…но ведь ты не собираешься всю жизнь сидеть в четырех стенах, как портняжка?» - сказала она как-то, разглядывя мое очередное творение. Творение было еще голенькое, неодетое, жалкое, в общем, несовместимое с понятием «высокое искусство». Я могла бы рассказать, как сладостно делать из дерьма конфетку. Но Инка была человеком, нацеленным на паблик рилейшенс, и будни местечкового папы Карло ее не интересовали. Да и Бог с ней уже.
А Васька…Васька была родственная душа. На нас обеих лежала печать приговора «в семье не без урода». Правда, как она сама говорила, ее предки тоже были «большими оригиналами», но она-таки исхитрилась и всех переплюнула.
- У меня целая коллекция недостатков, - сказала она мне на том самом свидании в Покровском-Стрешневе, - но самый мой главный недостаток – это то, что я «ЖэПэ». Что означает – Женщина Пишущая. Ты потом поймешь, что это такое.
Если когда-нибудь в Московском метро вы видели женщину лет тридцати, которая что-то быстро-быстро строчит левой рукой на оборотной стороне проездного на 5 поездок и ведет себя при этом как мартышка, то есть кусает губы, почесывает лоб, грызет ногти и гримасничает – знайте, это была она, Васька. Это значит, что в голову ей пришла Удачная Строчка, а блокнота под рукой не оказалось. Почесывается она не от того, что плохо воспитана – просто она находится в состоянии священного транса, а кто себя контролирует в таком состоянии? Этот беспокойный процесс она называла вкусным словом «письба». Она вообще охотно иронизировала над собой и избегала громких выражений вроде «призванье» или «стезя». Какая там стезя! Она работала в вялотекущем издательстве и кормилась ходовыми статейками вроде «Евроремонт. Проблема или творчество?» Гораздо большее удовольствие приносили ей стихи и проза, за которые, конечно, денег никто не платил….
К тому же Муза ее была сволочной бабой, мучала, мучала, а замуж не шла. И мне не давала. Собака на сене, черти б ее разорвали. Ее приход я ощущала каждым отдельным нервом, потому что Муза эта ломала кайф. Васька начинала рассеянно улыбаться мне, теребить в руках мелкие вещи – она уже меня не слышала и не видела. Она уже была не со мной. Бегущая строка в ее глазах меня удручала. «Малыш, вкусный салат?» - спрашивала я, пытаясь спасти положение. «Угу»,- отвечала она, подняв на меня благодарный глаз. В такие моменты ее можно было кормить «Вискасом для котят». «Малыш, о чем ты думаешь?». «Угу». И все. И за компьютер.
Это могло продолжаться до глубокой ночи. Иногда она прерывалась, чтобы спросить у меня что-нибудь совершенно дикое, например: «Манюнь, что такое лимфа?» или «Манюнь, в каком году умерла Грета Гарбо?» Просила сварить кофе. Если в такие моменты звонил телефон, она плющила жалобную гримасу: «Подойди, а? Скажи, что я утонула в ванной…» Если звонили Васькины закадычные, еще институтские подруги, я всучивала ей трубку, и тогда она разговаривала с ними ласково и по существу, как доктор на утреннем обходе. Разрисовывая в Кай-Пауэре бедную Мону Лизу под хроническую алкоголичку, она кивала в трубку, подбадривала и успокаивала, но от процесса не отключалась. Она думала. Потом она начинала буцкать по клавишам в два раза быстрей – до тех пор, пока Музе не становилось скучно. Тогда Васька начинала зевать, потирать глаза, и наконец обращала внимание на меня. Если я уже спала, она просто выбиралась из одежды, оставляя ее лежать кучкой около кровати, и ложилась ко мне.
У Васьки были маленькие холодные пятки. Она подсовывала их под мои ноги, и в этом заключался единственный эротический момент, на который она была способна после пяти часов непрерывной «письбы». И, между прочим, этого мне было вполне достаточно. Потому что в этот момент я испытывала всю нежность, которая только возможна в жизни. Полчаса назад меня раздражало ее самозабвенное буцканье, бесконечное чирканье зажигалкой, замирание над клавиатурой в позе большого писателя… И вот, поди ж ты – нежность, и какая – плакать хочется…
Процессы, происходящие у нее в голове, были мне непонятны. Пытливый взгляд – это не из моего репертуара…Что я могла? Мне оставалось только любить ее со всеми этими ****скими музами, интернетом, холодными пятками и плохой памятью…даже процесс засорения квартиры должен был меня умилять. По идее. Нужно было всерьез всё это любить, чтобы не свихнуться в борьбе за собственную личность.
А в тот злосчастный день что-то нашло на меня. С самого утра я капризничала. «Кофе опять нет, почему ты не купила?» «У меня не получается кукла, я ее выброшу» «Позвони Дмитриевой, пусть возвращает фотоаппарат». И тому подобное. Васька сказала: «Понятно. Шлея под хвост попала» - и села за компьютер. В таких случаях она предпочитала помалкивать или отшучиваться. Ссоры она называла «говёным адреналином» и «гребаной романтикой» (как я уже упоминала, она любила все крепкое, в том числе и выражения) и говорила, что она в гробу видела такие развлечения.
Она тихонечко шлепала по клавишам, вся в своей Музе, причем Муза была с неофициальным визитом, потому что Васька писала что-то художественное. Я предложила пойти погулять. Она рассеянно сказала: «Ага, через часок, ладно?» Тогда я оделась, хлопнула дверью и уехала к друзьям курить кальян. Надо заметить, что вечера мы всегда проводили вместе, так сразу было заведено, опять же во избежание «говёного адреналина». Таким образом, я нарушала традицию…Но таково уж было наше свинское устройство – сначала доказать, что мы есть. А потом трава не расти. Утешим, обнимем, зацелуем…
Вернулась я поздно, благоухая яблочным табаком и коньяком «Дивин». Я надеялась, что она спит. Но она сидела на кухне во вдумчивой позе запившего Баталова из эпохального фильма и курила. Перед ней стоял ее любимый пузатенький бокал, который она стянула из какого-то клуба. Судя по цвету, в бокале была Кровавая Мэри.
Я встала в дверях.
- Почему – ты - уехала? – спросила она странным голосом.
- А потому! Я буду уезжать всегда, когда я здесь не нужна, - гордо высказалась я, получая от этого странное удовольствие. Что-то там, в детстве, правда, не досмотрели. А может, все-таки пристукнули один раз поленом.
И повернулась, чтобы уйти.
- А ну-ка, вернись!!!! – взревела она.
Я в изумлении обернулась. Я и понятия не имела, что она умеет так орать. Вот тебе и мультяшка…Она смотрела на меня так, что по спине у меня побежали мурашки.
- Значит, ты считаешь, - сказала она и встала во весь свой рост, 160 см, - ты считаешь, что я тебя люблю час-тич-но. Ты считаешь, что можно вот так уходить и возвращаться, да?
Я молчала.
- Какая-то фигня получается, Машк…- поморщилась она. – В чем ты копаешься, у нас что, других проблем нет?
Я хотела сказать, что копаюсь я всего лишь в себе - пытаюсь, во всяком случае – но желание бунтовать как-то сразу пропало. Собственно, мой эгоизм был вполне удовлетворен. Кто еще заставит Ваську кричать? Это был не ее стиль. Васька была отличным аналитиком, и прежде чем сказать, она долго думала. Сбить ее с толку было не так-то просто – логикой она владела не по-женски, цепко держась за первопричину и аккуратно продвигаясь к следствию. Иначе какая из нее женщина пишущая? Но сейчас все эти хитрые механизмы и логические ходы не имели никакого значения, потому что передо мной стоял всего лишь растерянный ребенок. Васька умела рассуждать, но терпеть она не умела. Мой малыш теоретик совершенно не знал, как объяснить тот простой факт, что его оставили одного.
- Вась, прости…- сказала я жалобно, - я тебя так люблю…
- Ты обкурилась своего кальяна, дура дурацкая, - ответила она, отворачиваясь.
- Дура, ага, - радостно согласилась я, - я больше так не буду!
- Детство в жопе заиграло, - пробурчала Васька, - гребаной романтики захотелось?
Сквернословие означало перемену климата. Я воспользовалась моментом и потащила свою «ЖэПэ» в комнату.
Под утро, когда мы решили немного поспать, я шепотом спросила у нее, будет ли она писать в своих мемуарах про меня.
- Вот еще…- сказала она, сладко зевнув и сворачиваясь рогаликом, - достаточно того, что я с тобой живу…