«- Не бойся, я вернусь, я обязательно вернусь. Быть может через много лет. Но этот день придет. И ты увидишь меня вновь, спокойного и радостного, пришедшего к тебе, единственной, кто верил в мою невиновность – произнеся это, Даниель обнял Розмари и запечатлел на ее устах прощальный поцелуй»...
Бредятина какая-то. Опять ничего путного в голову не лезет. Зачем сидеть-высиживать, выдумывать-вымучивать. Пора проветриться, подруга. Весна на дворе. Погода – класс, на плятки так и тянет. Так и тянет. А ведь не с кем. Или, стоп, все-таки есть?
-Алло, Маруся-руся, это Варвара-вара. Как на счет того, чтобы?
-Как, как. Да никак. Деньгов нету.
-Нашла, чем удивить, деньгов никогда нету. Зато есть план.
-О-о-о. У нас есть план. Как приятно вновь помолодеть. И что на этот раз?
-Максимум интеллекта и минимум алкоголя.
-А наоборот никак?
-Пока никак. Есть два билета в арт-салон. Художник по фамилии Давинчев. Вход бесплатный, плюс по бокалу шампусика.
-Понятно.
-А что так вяло?
-Цели у нас пионерские. Скучно.
-Ничего, разнообразим. Иногда по салунам приличные экземпляры попадаются.
-Ладно, уговорила. Давай подгребай. Жду.
Да, Маруся, мы с тобой уже не те, что были. Стареем, стареем. А ведь планов было – громадье. Уже тридцатник на дворе, а мы все как беспризорники. Бес призору. Смотреть за нами не кому. Ладно, раз за нами некому, так хоть мы посмотрим.
***
Как тошно мне! Как все мне надоели. Как скуден ваш душевный мир.
Я гений, вами я не понят. Как я жестоко одинок.
***
-Ой, Варвар, смотри, вон там, в углу стоит. Наверно сам творила. Смешной такой, в костюмчике.
-Удивила. Здесь все в костюмчиках.
-Да, но он в оранжевом. Он, что, гей?
-Может быть, а что такого? Ему же по профессии положено.
-Слушай, всю жисть мечтала соблазнить гея.
-Мечтай дальше.
-Ну что ты такая злая? Хочешь долакать мой шампусик?
-Спасибо, сами пейте такую кислятину.
-А тебе только бы сладенькое, да вкусненькое. Ой, Варь, «оранжевый» с места сдвинулся. Слушай, по-моему, к нам направляется. Что делать, а?
-Ладно, благословляю. Только не забудь позвонить.
* * *
«О, дайте, дайте мне свободу…» Как там пел дальше князюшка Игорь? «Игорь, Игорь, Игорек, не садись на свой пенек». Где ты теперь, с кем, для кого? Жаль, что тебя нет рядом. Одиночество – первый признак старения. Старая я, старая. И совсем одна, одинешенька. Не надо было мне тогда аборт делать. Сейчас бы не сидела, и не куксилась. А с киндерком водилась. Кашки-малашки, пеленки-зеленки. Блин, тошно-то как. Хоть бы позвонил кто-нибудь. Все спать, завтра рано просыпаться, на работку отправляться. Где же Руська? Загуляла, наверное. Да тут и не грех. Тот, «оранжевый», на мордочку вроде ничего был. Да и судя по картинам - талантливый представитель. Надо было запомнить, как его зовут. Как его зовут.… Ой, кто это так поздно? Неужто Руся вернулась?
-Алло, могу я поговорить с Варварой Матвеевной?
-Матвеевой. Это фамилия.
-Очень хорошо. Вы – писатель?
-Писательница. А кого это интересует?
-Вы сегодня были на моей выставке. С подругой по имени Маруся. Он дала мне Ваш телефон. Мне надо с Вами встретиться.
-Прямо сейчас?
-Нет. Сейчас я занят. А вот завтра, в часиков девять-десять утра – самое то.
-Хорошо, но только где?
-У меня дома.
И положил трубку. Блин, каков наглец, каков нахал.… Заинтриговал, понимаешь, девушку на ночь глядя, и адреса не оставил. И что мне теперь делать? Федеральный розыск, прикажите-с? Ладно, сейчас баеньки, а с утра что-нибудь придумаем.
***
Какой таинственный портрет. Ведь рисовал я не тебя.
Твои глаза, твоя печаль. Твоя душа меня чарует.
***
Доброе утро, любимая. Давай вставай, отрывай попицу. Пора работать. Сегодня день великих свершений и начинаний. Да расступятся тучи над моею головою, да ослабеют злые помыслы врагов. Ух ты, надо записать. Неплохой эпиграф. Или эпитафия. Интересно, если я помру, что Руська мне на могилку сочинит? Блин, Руська.… Как же я так позабылась-то? Странно, телефон молчит. Неужели она не доехала. И на нее напал маньяк? А все этот «оранжевый». Как же нам его достать? Где же адрес разыскать? Стоп, а приглашение на выставку? Правильно, глупая. Мыслишь ты плохонько, за что и страдаешь, непомерно.
***
Приди, приди, приди ко мне. Быть может, ты меня спасешь.
Как я устал. Как трудно мне. Приди, приди, приди ко мне.
***
Дверь как дверь, но могла бы быть и помассивней. Хотя, может он бедный, недоедает, скитается. Ну да, а на заказ костюмы шьет, оранжевые. Да, мать, тупеешь ты не по дням, а по часам. Неужто влюбилась? Кто я? Да ни за что. С этим покончено. Хватит, набаловалась. Дзин-нь, дзин-нь. Эй вы, сонные тетери, открывайте-ка мне двери.
-Кто там?
Опаньки, женский голос.… Вот вам и «одинокий творец-скиталец».
-Это Варвара. Мне назначено, на девять.
-Подождите минутку – я не одета.
Как мило. Позвал девушку, а с другой еще не закончил. Уж не ревнуете ли Вы, сударыня? Вроде, нет. Пока нет. Та-а-к, и что мы видим? На пороге лысое нечто с сережкой в носу.
-Проходите. Извините за задержку. Ленечка Вас ждет.
-А Вы кто? Жена?
-Да Боже Вас упаси! Я натурщица, утренняя.
-А что, еще есть и дневные?
-И вечерние. И даже ночные. Ленечка ведь по ночам не спит - работает. Талантливый, пропасть. Ну, я пошла. Закрывайтесь.
Иди, иди. Мы уж тут как-нибудь сами. Не спит, говорите? Бедненький... Хотя в такой обстановке вряд ли уснешь. Повсюду окна, окна. И никаких штор.
-Я ненавижу темноту.
Господи, так ведь и инфаркт подхватить можно.
-Извините, кажется, я Вас напугал.
Стоит себе в дверном проеме, сама невинность в сиреневом костюме. Из шелка. Как в лучших домах Ландона.
-Как Вы меня нашли?
-Ну, во-первых, здрасьте, а во-вторых, где Маруся?
-Ваша подруга ночевала у меня. Утром я отправил ее на такси.
Вот это номер! Да, подружка, молодчинка, пять с плюсом тебе и пирожок. «Оранжевый», вернее «сиреневый» подошел так близко и давай дышать на меня шампанским:
-Еще раз спрашиваю, как Вы меня нашли?
-Не скажу.
-Почему?
-Послушайте Леонид, я, конечно, понимаю, что Вы – творческая личность с собственным графиком работы. Но у меня в десять встреча с редактором. Так что … нельзя ли побыстрее изложить суть дела.
-Я нарисовал портрет Маруси.
Так вот вы чем занимались.… Разочаровал. Или обрадовал?
-Замечательно. А чем я могу помочь?
-Вы должны на него взглянуть.
Дожили, только вот искусствоведом я еще не была. «Сиреневый» подхватил меня под локоть и повел в другую комнату. В центре возвышался огромный мольберт с портретом чуть ли не в два метра. Быстрехонько, однако, он по ночам творит.
-Почему Вы молчите?
-А что я должна, по-вашему, сказать? Как это Вам так удалось в одном лице двух женщин изобразить?
-Значит, мне не одному показалось… Мистика какая-то. Ведь я рисовал Вашу подругу, но не Вас. А получилось.… Это знак свыше.
-Не верю я в мистику. И вообще, не завтракамши мы. Так что, давай, либо корми, либо выпускай. Если я на встречу опоздаю, редактор, знаешь, как разозлится. Он у меня пунктуальный, до жути.
-Зачем Вы так, Варвара?
-Как «так»?
-Так грубо. Ведь Вы не такая, как все. Вы – другая. Вы – избранная. Вы – Идеал. Вы - само Совершенство.
Стоп, где-то это мы уже читали. Ах ты, плагиатор недоделанный. Это же из моей предыдущей повести. Как подло соблазнять даму ее же методами. Как подло, но как мило у Вас это получается. Только не надо так проникновенно на меня смотреть. Мы это уже проходили. Я же говорю, не надо так на меня смотреть. И приближаться. Да, да, я Вам говорю, не приближайтесь. Ну, разве что чуточку. Какой прохладный шелк.…И что за глупая привычка пить шампусик по утрам?
***
Любимая моя, как ты прекрасна
Как жаль, что суждено тебе состариться одной...
-Эй, что ты там бормочешь?
-Да?
-Я спрашиваю, что ты там себе бормочешь?
-Так, ничего. Позвони редактору, осталось пять минут.
-И что мне ему сказать?
-Ну, скажи, что у тебя сегодня выходной.
-А у тебя?
-В смысле?
-Я подумала, что ты захочешь провести этот день вместе со мной. Мы бы куда-нибудь сходили, развлеклись. Ведь я тебя совсем не знаю.
-Меня никто не знает.
-И, правда. Откуда ты такой загадочный?
-Не сейчас.
-Что не сейчас?
-Ты все узнаешь, но чуть позже.
-Когда?
-Не сейчас. Не заставляй меня повторяться.
Что-то Вы сэр начинаете меня бесить.
-Если я тебе мешаю, скажи, я уйду.
-Ты мне не мешаешь, просто… просто после секса мне надо побыть одному.
Как после «секса»?!? А… впрочем, что ты хотела? Чтобы это была любовь с первого взгляда, вернее с первого раза? Видимо, мне пора. Где же моя гордость? И колготки вместе с ней.
-Я пошла.
-Хорошо.
Действительно, а что плохого? Маленький утренний перепихон. Натощак. Да еще с гениальным художником. Автограф, что ли попросить?
-Леонид, закройся.
-На двери замок с защелкой.
Более чем понятно. Как там в песне? За что вы девочки, красивых любите.… Или лучше так: за что вы мальчики, доступных гоните?
Пошла, пошла, гонимая, пошла, пошла, несчастная, но!
***
Прости, любимая, прости! Я знаю, я подлец бесчестный.
Но в этом нет моей вины. Когда-нибудь узнаешь ты.
***
Варя-я… Тихий такой женский голос. До боли знакомый.
-Варь, ну хватит уже лежать, вставай.
-Мне плохо.
-Не ври.
Мне действительно было плохо. Голова моя головушка вот уже пятый день трещала так, как будто бы мы с Руськой вновь праздновали диплом. Но я ведь точно знаю, что мы не пили. Я даже в офис не ходила. И не звонила. Редактор меня убьет. Или уже «убил». И фиг мне не новая книжица. На что же я буду жить-питаться-одеваться?
-Русь, мне плохо. Мне действительно плохо.
-Может ты траванулась?
-Может.
-В туалет часто бегаешь?
А что туда бегать, вон он родимый – рукой подать. Да, пора менять квартиру, так сказать расширяться. Где бы только денег наскрести.
-Слышь, может тебе имодиум тогда принять?
-Какой на фиг имодиум? У меня же голова болит. И поташнивает.
Внезапно трубка разразилась диким хохотом:
-Эй, мать, да ты же беременна! Только вот от кого…
Руся, Руся, знала бы ты, что я натворила. Сказать или нет? А вдруг она и с этим разноцветным тоже «художествами» занималась? Как погано-то. К врачу тебе надо, милая, к врачу. Только силов нету.
-Слышь, Русь, может того, пронесет?
-Ну не знаю, надо тест сделать. И потом, чем ты думала?
-Чем, чем. Известно, чем: «Все было так спонтанно, но прекрасно»
-А я его знаю?
-Нее-ет.
-Ой, мать, ну ты дура. В твоем-то возрасте. Он хоть не женат?
-Откуда я знаю, чего пристала? Лучше бы приехала, подругу от смерти спасла.
-А что спасать, тебе же пить теперь нельзя.
-Это еще почему?
-Ну, как почему? Ты, что, опять абортничать вздумала?
-Русь, мне двадцать девять, я безработная старая женщина. Кто нас будет кормить?
-Ой, прям война на дворе и она вся оглодала. Драгоценности бабкины продашь. Шубу норковую.
-Этот «коврик» никто не купит. И может… может я и не беременна вовсе. Может это ранний климакс.
-Скажешь тоже. Короче, когда шалила?
-Недели три – четыре назад, может больше.
-А поточнее?
-Я не помню.
-Ладно, что с тебя сейчас взять. Скоро приеду – жди. И не вздумай пить, мать-героиня.
Как ночь длинна. Луна не в радость. Остались считанные дни.
Чего я жду? Итог известен. Меня не сможешь ты спасти.
***
-Слышь Варь, а рожать больно?
-Больно. Но надо.
-Еще бы. Совсем одной быть плохо. Особенно в старости. Некому водички подать, газетку принести.
-Не переживай, нарожаешь еще, успеешь.
-От кого, Варь, от кого? Я же не могу так, как ты, от «одноразового». Хоть бы имя сказала. Должно же быть у парня отчество. Да и потом, ребенку нужен отец. Хоть алкоголик, хоть ворюга.
-А сумасшедший?
-Если только не буйный. Вон гении всякие, они ведь тоже немного того, с приветом. И ничего, живут, размножаются, творят, так сказать, на благо истории.
-И что хорошего?
-Почет, слава, почитатели. Выставки всякие, даже посмертные.
-Посмертные, говоришь.
-Ой, Варь, что ты вся серьезная такая, радоваться надо, у тебя теперь сынулька есть.
-Сынулька да ты, вот и вся моя семья.
-Ну не хнычь, выкрутимся. Меня-то ведь не уволили.
-Да Русь, выкрутимся. Чем мы хуже гениев. Да к тому же не живут они долго. Сгорают. Как бабочки. Вспыхнут на день, другой, и погаснут. Какая от этого польза.
-Как какая? Красиво же. А красота – штука вечная. И полезная. Она мир спасает.