Туся

Тусю в мой дом привела Маша Мотова, долговязая девушка с большими печальными глазами и тонюсеньким безжизненным голоском, диссонирующим с ее спортивным длинным телом.
Она частенько приходила ко мне в те месяцы, когда мы с моим мужем только начали жить вместе, излить свои девичьи страдания. Я была великодушна к несчастным и обездоленным, считая себя баловнем (ну не баловницей же!) судьбы, и охотно кормила гостей обедами, сочувствуя им и слегка угрызаясь, что мне так хорошо. Тусю она тоже привела, чтобы отвлечь от переживаний, еще более горьких, чем ее собственные. У Туси тогда умер отец, и она отдалась скорби со всей страстью: не мылась, не причесывалась, беспрерывно пекла пироги и обреченно поедала их, жалуясь, что толстеет.
В связи со смертью отца, она была великодушно прощена подругой за все прошлые обиды, прервавшие на время их общение.

Главное преступление Туси состояло в том, что как-то раз по пьяной лавочке она улеглась практически в Машином присутствии в постель с ее любовником. Вот так: веселились, веселились, собирались заночевать у Туси, Маша отправилась душ принять, да зубы почистить, возвращается из ванной с мокрым полотенцем, и на тебе – пластический этюд из четырех голых ног!

Я эту историю знала, и, ожидая визита Туси с Машей, рассчитывала увидеть женщину-вамп. В дом, однако, вошло жалкое неуклюжее создание в светло-серых замшевых брюках, натянутых на животик старого холостяка и толстые X-образные конечности. Тусина голова виновато кренилась с жирной холки, за очками угадывались близорукие вслепую размалеванные глаза, а самой характерной частью лица был своего рода «шеебородок» - тяжелый монолит, сращивающий подбородок с грудью. Мое априорное негодование, направленное в адрес Туси, уступило место недоумению. Я пыталась понять, как угораздило Машиного любовника польститься на это асексуальное существо.

Между тем, знакомство развивалось, как водится, на кухне. Еда Тусю явно вдохновляла. Потихоньку она стала размякать и отходить от паралича, в котором поначалу пребывала, и вожделенно накинулась на приготовленные мною баклажаны по-грузински с большим количеством чеснока, кинзы и грецких орехов. Вскоре стало ясно, что у Туси - то ли чеснок, то ли кинза, то ли баклажаны, то ли грецкие орехи, то ли вообще все эти ингредиенты - вызывают зверскую аллергию. Ее жирная дебелая шея покрылась красными островками и материками, лоснящееся лицо покраснело тотально, глазки сузились, и из-под очков потекли слезы. Это не мешало Тусе восторгаться моими кулинарными способностями и продолжать свое занятие. Я чувствовала себя преступницей, но жертва, словно, наслаждаясь собственными муками, анестезировала себя разве что удвоенными порциями алкоголя.

Вскоре мне и Маше было сделано ответное приглашение. Мы поехали к Тусе на дачу, где с не меньшей страстью к еде Туся выступала уже в роли хозяйки. Гости ели, пили, хохотали в темноте огромного лесистого дачного участка. Свежий воздух, осенние звезды на прохладной черноте неба, разбитные Тусины подружки - открыли моему сердцу радостную возможность и впредь с удовольствием принимать Тусины приглашения.

Вскоре Туся собралась замуж.
Замуж она собралась за очень странного юношу. Совсем недавно он был у нас в гостях, но не с Тусей, что характерно, а с той же Машей. Их, как выяснилось, она и познакомила. Только это не был тот любовник, которого Туся опробировала в Машином присутствии! Нет. Этот юноша не был Машиным любовником. Он вообще не был чьим-либо любовником, когда-либо, на тот момент. В сущности, он был девственником. Но об этом я узнала позже.

С Васей, как и с Тусей, меня познакомила Маша, совершенно независимо от Туси. Я даже не подозревала, что они знакомы. Был разгар какой-то вечеринки, когда он впервые появился в моем доме. Народ был сыт и пьян. Бледный и субтильный, со следами недавних юношеских угрей на лице, Вася уселся по-турецки посреди комнаты на ковре и - без видимого перехода и каких-либо комментариев - начал шпарить наизусть какую-то литературную историю из жизни Ван Гога в жанре черного юмора. Нервно краснея, он рассказывал неутомимо часа, наверное, полтора - не интересуясь состоянием аудитории, не замечая недоуменных переглядываний, не подозревая, что его могут слушать исключительно из вежливости, а могут и вообще не слушать. Он довел с упорством маньяка свой рассказ до конца, наотрез отказавшись от выпивки и закуски, и вскоре ушел. И вот, месяц-два спустя, Маша мне сообщает, что Туся выходит замуж за этого самого Васю.
 
Некоторое время – как раз в период их жениховства – я не виделась ни с Васей, ни с Тусей. Друзьями мы на тот момент еще не стали, и на их свадьбе я не гуляла. Вновь с ними я встретилась в их медовый месяц и была изумлена происшедшей в обоих перемене. На Тусе было летнее платье, отлично скрадывающее избыточность форм, да и, похоже, она неплохо похудела. Оказалось к тому же, что в юбке она выглядит существенно стройнее, чем в брюках, подчеркивающих верхний икс и прячущих ровные удлиненные голени. «Медовая» Туся была одновременно и более юной, и более импозантной. А «медовый» Вася стал легче, мягче и свободней, словно смазанный машинным маслом механизм. Его нервозность стала менее мучительной, и при более близком знакомстве, обнаружились не только адекватность, но и собственный юмор, не нуждающийся в длинных цитатах и долгих пересказах литературных историй.

Жизнь текла своим чередом. Отдав сполна дань увеселениям и легкомыслию брака без детей, я, наконец, созрела для материнства. В первое лето жизни своей дочери я, как водится, отправилась с ней на дачу, принадлежащую свекрови и находящуюся по стечению обстоятельств в том же дачном поселке, что и Тусина. Они часто заходили за мной вместе с Васей, и мы совершали променад по дачным улочкам и просекам. Вася ехал с коляской впереди, всячески заботясь о моей дочурке, а мы с Тусей плелись за ним, обсуждая ее беременность, пол будущего ребенка, несомненные блестящие отцовские качества Васи и их мечту, чтобы у них тоже родилась девочка и была бы такой же белокурой и прелестной, как моя.

Так оно и случилось. На следующее лето по дачным колдобинам мы втроем катали коляску уже с их дочерью Саней, моя Лизка ковыляла рядом, а Туся и Вася мечтали, что еще через год их Санька будет вот так вот, как Лизка, передвигаться на собственных ножках. Жаркими летними днями мы с Тусей выгуливали наших девчонок, а вечерами приезжали наши мужья. Случалось, все вместе мы душевно общались за шашлычками с красным вином - либо на нашем английском газоне, либо на их бесконечном, поросшем соснами и елями, участке. Зимой мы в воскресные дни встречались с Тусей в Москве, вместе отправляясь на рынок за провиантом.

Когда девочки стали постарше, а мужья обзавелись автомобилями, мы стали ездить вшестером куда-нибудь в Коломенское, Кусково или выбираться на совместные обеды в ресторан. Лиза и Саня обожали друг друга и походили на двух сестер, мужья зависали на технических, политических и прочих темах, а мы с Тусей перемывали косточки общим знакомым. Например, Маше Мотовой, когда-то познакомившей нас и давно скрывшейся с нашего горизонта. Я в очередной раз вспоминала, как неловко я себя чувствовала поначалу, встречаясь с Тусей без Маши, и была довольна теперь, что ложная щепетильность не лишила меня удовольствия общения с Тусей в противовес тоскливому альтруизму общения с унылой Машей.
 
Туся была весела. Особенно, когда выпивала. Она стремительно зрела и на каком-то повороте жизни резко обогнала меня. С нею было спокойно, она стала твердой и уверенной, опытной и деловой в своих суждениях и оценках. Будучи старше ее, я, тем не менее, чувствовала себя рядом с ней маленькой, наивной девочкой. Она умела успокоить ненужные сомненья и проявляла не по возрасту пошлую житейской мудрость, которой мне самой обзаводиться было недосуг, а в доброжелательной подруге это полезное качество было вполне кстати. Туся не усложняла собственную жизнь и предельно упрощала любые житейские схемы. Она читала детективы, обожала сплетни, коих знала множество, и неуклонно доказывала всем своим существованием собственную правоту и силу.

Следуя семейной традиции, она получила актерское образование, здраво понимая, что актрисой как таковой со своей «небесной красотой и изяществом» она никогда не будет. Однако, зная профессию и артистическую среду изнутри, она успешно подвизалась в околотеатральной тусовке, пописывая рецензии, делая переводы для театральных журналов, не гнушаясь никакой работой, заводя нужные знакомства и нежные контакты и - никогда не забывая главной цели. Цель была – деньги. Ради ее достижения она готова была работать даже…бесплатно – до поры, до времени.
Именно так она совершила головокружительный вираж в своей карьере. Проработав год бесправно, в подмастерьях у своей приятельницы на телевидении, была принята в штат, а дальше вгрызлась в дело так, что на многие годы обеспечила себя и работой, и финансами.

Туся имела принцип: ни в коем случае не стремиться попасть на экран и ни в коем случае не вступать с кем-либо в отношения открытой личной конкуренции. То есть заниматься надо тем, чем не занимаются другие, и так, чтобы никто конкретно не хотел бы оказаться на твоем месте. Она прекрасно видела, как талантливых телеведущих снимают с эфира, и они пропадают навсегда, уступив дорогу менее, или пусть даже не менее талантливым.

Туся же готова была оставаться в тени, делать много незаметной и бесславной работы, но так, чтобы надежно зарабатывать и так же надежно и прочно гарантировать заинтересованность хозяев в своей работе. Она просчитала все и сделала ставку на беспроигрышный вариант – работу со знаменитостями. Препошлейшая передача, которую она тогда запустила, не сходила с экрана, лет, наверное, десять. Передача делалась в экономичном формате: на маленьком пятачке собирались певцы, актеры, политики, циркачи и т.п. и рассказывали бесконечные байки – то на одну, то на другую тему. Ведущий передачи – любимый народом актер, гости – тоже. Аренда грошовая, гонорары копеечные: артистам много славы не бывает, все охотно шли помельтешить на экране, а дальше - дело техники. Успешно манипулируя рекламными бюджетами с помощью подружки из отдела маркетинга, Туся обеспечила себе стабильный материальный подъем на долгие годы.

Вася считал Тусю прекрасным администратором и гордился успехами жены, ревнуя ее к звездам сцены, к ночным монтажам и даже просто к пятиминутным отлучкам в булочную. Его жене повезло быть первой и единственной женщиной в его жизни, он был моложе, и ухитрился до двадцати пяти лет сохранить невинность. Будучи человеком начитанным, даже интеллектуальным, (читал он, в отличие от Туси, отнюдь не детективы), он сохранял пуританские до кондовости взгляды, словно его никак не касалась вся история человечества, путь нравственных искушений, эстетика порока, философские поиски и сомнения. Он был бескомпромиссен и прост, как священнослужитель. Его организм не принимал алкоголь, а душа не принимала вранья. Туся же не просто любила выпить и приврать, а, я бы сказала, и то, и другое было частью ее обмена веществ. Туся никогда не рассказывала одну и ту же историю одинаково - дичь и рыба в ее охотничьих рассказах от раза к разу геометрически возрастали. В хорошем настроении Вася называл Тусю мифотворцем, а в плохом – орал: «Ты же врешь! Ты все врешь!»

Когда Туся с Васей приходили к нам в гости, с десяти вечера Вася стоял в дверях, пытаясь увести жену, действуя всем на нервы, кипятясь и раздражаясь, но уходили они не раньше часа ночи. Мои ощущения в данном случае зависели от количества выпитого. Поначалу, нервозность и торопливость казались абсолютной перестраховкой. Чуть позже, при сохранении концентрации алкоголя в крови пока еще в светских пределах, стратегия мужа, желающего в одиннадцать быть дома для подготовки к встрече с завтрашним днем, вызывала одобрение. Дальше, после нескольких посошков, взгляд на вещи мог измениться, попустительствуя всеобщей свободе застольного самовыражения и осуждению попыток ей помешать. А еще позже вся надежда прекратить это безобразие была уже только на Васю.

Когда мы выбирались к ним на какое-нибудь семейное торжество, вероятность попасть домой лишь под утро была близка к ста процентам.
 
Самым печальным стандартом наших встреч становился вариант, когда Туся вытаскивала меня к себе в отсутствие других гостей и моего мужа. Тут дело кончалось склокой с Васей и мамой, а я вынуждена была оставаться с ней и наблюдать, как она методично уничтожает все находящееся на столе. Ела она неопрятно, намазывала хлеб до отвращения толстые слои масла или икры, временами порыгивая, а временами полоща рот вином или морсом с последующим их выпиванием. Меня тошнило от подобных упражнений. Я с гадливостью смотрела на ее сальные волосы, небритые белые ноги в шлепанцах и волосатое темное пятно на жирном безымянном пальце.

Было неудобно перед облаянной и выставленной из кухни Тусиной мамой, красивой и величественной актрисой с серебряным голосом и старомосковской речью, было жалко Васю, покорно отправлявшегося укладывать дочь. И совершенно непонятно было, зачем мне все это нужно. Не исключено, что Туся обладала неким гипнотическим действием на меня, водружая меня чуть ли не как флаг на своих семейных баррикадах, в то время, как сочувствие мое было как раз на противоположной стороне.

Измученная алкогольной неизбежностью любого акта дружбы с Тусей, случалось, я пропадала, переставала ей звонить, не реагировала на сообщения автоответчика, но она непременно дозванивалась мне сама и говорила: «Мадам, надеюсь, Вы еще не вычеркнули меня из списка Ваших знакомых?»

Все эти годы я постоянно слышала самые невероятные истории о Васиной ревности. Туся рассказывала о скандалах, которые он ей устраивает, засадах, проверках. Неужели, думала я, кто-то, кроме него, способен возжелать Тусю. Но, как выяснилось, Вася не зря ревновал жену. Тусю возжелал ну просто красавец в сравнении с Васей, к тому же (по ее рассказам), он умолял ее развестись и выйти за него замуж.

Но он не был отцом ее дочери и преуспевающим сотрудником инофирмы, как собственный муж, у него была подозрительная супружеская биография, вдобавок, он носил шляпу – что было, пожалуй, самым порочащим его фактом, и по всему по этому при самых паршивых отношениях с Васей у Туси в мыслях не было менять статус кво. Она спала со своим дружком, открыв для себя неожиданно новые для нее стороны этого занятия, а Вася продолжал позорно ревновать.

Само собой, ревность Васи всячески высмеивалась.
Но случилась рядовая житейская нелепица. Вася позвонил домой и случайно вклинился в телефонный разговор - в этот момент Туся с подружкой во всех пикантных подробностях обсуждала своего красавца и полового гиганта – любовника. Такой технический курьез.

Вася, обожавший дочь и идейно верный устоям брака, и без того, кажется, уже ненавидел жену, а уж измены и вовсе стерпеть не смог. Любовник тоже вскоре бросил Тусю. Бросил оскорбительно и внезапно. Она звонила ему на работу, его не подзывали. Если подходил к телефону он сам, то слыша ее голос, разыгрывал сцену: «Говорите громче, вас не слышно!»
 
Туся продолжала печь, как блинчики, свои передачи, а вечерами с устатку пила. Днем она пила для бодрости. На монтажах посылала за бутылочкой шофера или музредактора и угощалась в компании коллег. Угощала гостей по праздникам и угощалась сама на днях рождений. Начинала с коктейля утро на даче и добавляла рюмочку к обеду. Вечерами выпивала, сидя в ресторанах, предупредив мать, что она на важных переговорах. Звонила мне ночами, почему-то повторяя по пятнадцать раз одно и то же. Я не сразу поняла тогда причину: просто в это время суток Туся трезвой не бывала.

Иногда мы выбирались вместе погулять по улицам, Туся оставалась мрачнее тучи, пока не заходила в какое-нибудь кафе и не выпивала рюмку. Ее обуяла истовая и категорическая набожность: проходя или проезжая мимо церкви, она по-бабьи крестилась, панически, поспешно, словно боясь опоздать. В Великий пост, пожирая семгу и икру – не мясо! - запивала водкой и назидательно говорила, что суть поста не в диете, а в молитве.

Вообще в религии ее привлекали ритуалы, она обожала рождественские причиндалы, крашенные яйца, не снимала с себя освященный в Иерусалиме крестик, путающийся в декольте среди множества разных цепочек и ожерелий, в церкви со скорбным видом ставила свечи и подавала бабкам. Не менее охотно посещала она гадалок и колдунов, тяжелея после их предсказаний страшными подозрениями в адрес коллег и друзей. Она сопоставляла сказанное гадалкой с Арбата с ситуацией на работе и уверяла, что все совпадает.

Против Тусиной передачи шли какие-то козни. Все действия и переговоры по этому поводу Туся осуществляла строго в соответствии с рекомендациями гадалок. Гадалка поведала, что в ее бедах виноват «лысый начальник». Туся незамедлительно обнаружила такового в числе коллег и затеяла против него подлую интригу, не имея на то ни малейших оснований.

Я перестала ей звонить, а она не перезванивала, как обычно, со словами: «Мадам, надеюсь, Вы меня не исключили из списка своих знакомых». Первые недели ночами раздавались телефонные звонки с угрюмым пьяным молчанием. Потом прекратились. Сама она догадалась, что я исключила ее из этого списка, или ей сообщила об этом гадалка, не знаю.