По паспорту - Панкрат.
Его бы так и звали, но Панкрат - слишком необычное имя, так не называют. Конечно, если бы Сема был тоже чем-то необычным, тогда конечно. Но Сема был Семенов по фамилии, а потом ее сократили, стал просто Сема. Так получилось, вырос человек и стал Семой. А вобщем, нормальный человек.
Жена Семы прежде тоже носила свою фамилию, но прошел год-два и стала - Семина жена. Никакой иронии не было, но была судьба и Сема это знал, потому и женился безо всякого риска. Неважно, что это была за судьба такая, важно, что судьба была на двоих одна, а что еще нужно?
Телевизор - каждый день - источник недоумения для Семы. Фильмы, постановки, балет - все это выдумки. Он никогда не видел в жизни таких склок и нервов. Выдумки исходили от чьей-то истерической фантазии, Сема такого придумать бы не смог. Нет, у него тоже конечно была фантазия одна, но она придумывала совсем другое. И нервы были у Семы, еще бы без нервов! - но что такое нервы? - обычная вещь.
Вот ехал как-то он в метро и не мог не признаться, что какой-то особенный день. Но не успела эта мысль, как говориться, присесть у него на уме, как в ботинок вонзился грязный, специально отточенный каблук. Сема моментально разозлился - к тому же действительно было больно - но вспомнил, как уже много-много раз злился в таких ситуациях и ему вдруг стало скушно. И ничего не оставалось, кроме как смотреть в темноту, что рябит за окном и представлять себе вихрь, в котором рушатся, рассыпаясь в прах, поводы вернуться домой, причины, из-за которых могло бы не состояться это дежурство.
Когда Сема, будучи членом добровольной народной дружины, мчался в воскресный день на очередное дежурство, он, как и всегда, начинал бояться, что именно ему придется подраться со случайно возникшим хулиганом. Откуда берутся в городе хулиганы, Сема не знал. А правда, откуда? Нет, ему это было не понятно. Как он не старался расшелушить свою фантазию, все у него кончалось хорошо, тихо и мирно.
А хулиганы, тем не менее, были. Вот и теперь, опираясь на непреложные факты, Сема определенным образом вообразил, что в последнее время, именно в последние дни, хулиганств стало значительно больше, и если раньше ему везло и никаких драк не было, то сегодня уж обязательно. Это так грустно для Семы! Он представил, как вернется домой, весь побитый - в подобном исходе он ни на ниточку не сомневался - и жена тихо спросит у Семы: Сема? Ты дрался?
А собственно почему он согласился дежурить в этот раз? Это не его была очередь! Чего ради он поехал?
Так думал Сема, находясь в пути. А когда началось патрулирование - так назывался их таинственный вечерний моцион - то забыл думать. Все было настолько по-прежнему, что он невольно профилософствовал: "Жизнь идет так, как и шла, и по-другому идти не должна, и по-другому идти не может!" И нелепо было бы спорить с тем, кто не поверил бы: за весь вечер им не попался ни один прохожий на улице.
"Образцовый район", "образцовый район" - вертелось в голове у Семы. Действительно, среди наглядного оформления их опорного пункта красовалась дощечка "Образцовый". Все как-то совпало.
Обещал начальник пораньше отпустить, и отпустил бы, да звонок нарушил обещание.
Звонок был настоящий, как в кино: "С балкона девятого этажа упал человек!" "Наверное, это серьезно, - подумал Сема, - это надо обязательно помочь, а может быть и спасти!"
Когда шли с капитаном к этому балкону, у Семы стало необычно внутри. Ему так показалось, что если бы не этот звонок, то, странное дело, он непременно пожалел бы, очень пожалел. А теперь у него в душе вскипал чайник: ведь и с ним может что-то произойти, во всяком случае, рядом с ним - происходит: падают люди с балкона и тому подобное. Нет, это необычно: человек падает с балкона.
...Сема стоял позади капитана в позе понятого, которому все понятно и который ко всему готов. Пострадавший лежал в своей комнате на раскладушке и скучным голосом легендарного алкоголика пояснял случай: "Лечу я и думаю".
"Как это?" - подумал Сема. А капитан спросил, - "Как это случилось, не нужна ли медицинская помощь?" Пострадавший ответил: "Нет, на первый вопрос он отвечает "Нет", медицинская помощь не нужна. А почему так случилось, он уже рассказывал. На балконе Мишка под ним чего-то делал, пилил. Он хотел о чем-то посоветовать ему, стал хотеть и вывалился..."
К Семе, одиноко застывшему на самом дальнем плане событий, подошел старик, сосед пострадавшего, неизвестно откуда свалившийся, с подносом в руке. На подносе торжественно темнела начатая бутылка, а рядом с ней плескался стакан. Он спрашивает Сему: "Будешь?" Сема бормочет: "Что вы, я ведь при исполнении!" Тогда старик удаляется за дверь, где нет замка, а только от него дырка. В дырку высовывается обратно палец соседа, притворяет дверь и тишина.
"Лечу я и думаю", - продолжает пострадавший как-то особенно тоскливо, - Где бы мне зацепиться, пролетаю седьмой и думаю пора, и цепляюсь за пятый".
Этот факт подтверждает женщина, живущая на пятом этаже и ворвавшаяся только что в квартиру под прикрытием Семиной спины: "Меня муж измучил своими вопросами, откуда у нас молодой человек на балконе!" Увидев пострадавшего, она перестает задавать вопросы и тоже удаляется, пришептывая: "Господи, покойнички летают!" "Я не покойничек!" - вскакивает пострадавший, - "Оставь меня в покое!" А потом он возвращается в свое убежище на раскладушку и произносит роковые слова: "Неужели так вся жизнь и пройдет!"
Капитан двигает Сему к выходу: "Чего тут еще, пошли".
Автоматические двери лифта почти сомкнулись, когда в них просунулись худые дрожащие руки и раздался вопль: "Капитан, возьми меня к себе работать!" Капитан не растерялся и сказал: "Еще раз прыгнешь - возьму" и двери сомкнулись окончательно. "А ведь прыгнет!" - усмехнулся капитан, как бы разговаривая уже не с Семой, а с самим собой...
Вернувшись заполночь домой, так сказать, ни с чем на лице, Сема долго не мог придти в себя. "Как же так!" - думал он, - "Даже с человеком, упавшим с девятого этажа, и то ничего не происходит? Неужели так вся жизнь и пройдет..."
И как бы отвечая на Семин вопрос, жизнь постояла, постояла, подумала и не пошла даже, а полетела, но точно так же, как и раньше шла, потому что по-другому не должна была, потому что по-другому она просто не могла.