Опять метро. Опять стеклянно-бетонные двери, от которых каждый пятый уходит с сотрясением мозга. На практике подобная ситуация легко решается теми, у кого он есть и собственно чье физическое состояние подвергается наибольшей опасности. Здесь важно не растеряться и выбрать гражданина поплотнее или поинтеллигентнее. Если достанется плотный – есть шанс приклеиться сзади и отделаться всего лишь легким отвращением к впередиидущей близости.
Если гражданин интеллигентный - существует слабая надежда на то, что он а) - спустится с небес и придержит хаотично болтающуюся убийцу, б) - не спустится с небес, но мужественно и неожиданно для себя подставит собственный лоб под удар, погасив тем самым разрушительную скорость двери, подобно буйку – участнику вечной битвы моря с пляжами.
После второго «интеллигентного» варианта в душу неизбежно проникают кошки и начинают активно скрести.
Скребут жестко, но недолго, обычно до ближайшего перехода на другую ветку , видимо, ни одно животное, кроме человека, вынести происходящее не в состоянии.
В метро во мне просыпается голова. Это когда она осознает себя и ей это нравится. Пытаясь освободиться от надоевшей зависимости, голова разворачивает военные действия по уничтожению своего носителя, т.е. меня. Чем-то увесистым она стучит по вискам, заковывает в чугун так, что скоро весь мой верхний ярус превращается в колокол и бомбу. Отзвенел прощальную мелодию и бах - нет моей головы, только тысячи осколков, откровенно умных и нескромно обаятельных, летят, преодолевая закон всемирного тяготения к падению.
Одиннадцать ступенек - и несут меня мои каблучки по мраморному полу навстречу тому, что произойдет. Вздохнув, со страхом ныряю в гудящий поток, хотя наперед знаю все, что меня ожидает внутри голубой гусеницы, сожравшей уже не одну тонну пассажиров.
Жертвы, надо сказать, не сильно расстроены фактом их поедания и всячески пытаются уцепиться своими конечностями за недоступные некоторым слоям вагона перила. Невысокому большинству остается только ловить собственное равновесие и чужую потерю последнего, балансируя телом, как гимнасты на канате.
Поскольку не все могут безропотно выносить свое положение, начинаются общение и диалоги.
Мне часто кажется, что вагон – это предел мечтаний всех жаждущих славы и не получающих ее ораторов. Они стремятся сюда, в подземное царство ползущих лестниц, кафельных тоннелей, манящих своей сырой бесконечностью и пугающих толстыми черными змеями электропроводов. Они вгрызаются в соседей фразами типа «А что это мы такие грустные ?» или «Хамка, села и сидит...», и если ты по наивности что-нибудь на это ответил – ты на крючке. Теперь все, что ты скажешь и сделаешь, будет использовано против тебя. Беременность, инвалидность, смертельная усталость в качестве смягчающих вину обстоятельств не принимаются и спасти твою честь может только природная или выработанная годами наглость, обильно сопровождаемая нецензурной бранью и слюноотделением. В таком случае действует вариант «не на того напал», и конфликт заканчивается сам собой, превращаясь в монотонное бурчание наезжавшего оратора до тех пор, пока он не найдет новую жертву.
Если не брать во внимание вышеупомянутый и самый распространенный тип коммуникации, можно сделать вывод, что общаться в Метро невозможно.
Это потому, что при более тщательном рассмотрении попутчиков Вы не сможете найти субъектов потенциальной беседы, тех, кто мог бы в ней участвовать. Вроде бы едет человек, но это заблуждение - это не Он. Едет все: его лицо, его глаза, даже тело, но это не Он. Неон.
Обратите внимание, что в метро даже на свое собственное имя не все отзываются, ссылаясь на проблемы со слухом. На самом деле, это просто не их имена, а имена тех, кто остался там, наверху .
У тех, кто в метро, имя одно – Пассажир. Он безлик, вспотел и грустит. Иногда он читает хорошую книжку, чаще Донцову, гороскопы и журналы о женской гигиене. Иногда он мал, тогда все большие Пассажиры обращают на него внимание, пытаясь уступить место и обнажая по большей части неровные зубы.
Часто он пьян, и тогда всем становится весело и завидно от желания пребывать в подобном состоянии. Он часто борется за мягкое место, не то, с которым обычно ходит, а то, на котором удобно ехать. Хотя сочетание двух мягких мест только приветствуется, поскольку усиливает ощущение счастья, насколько оно вообще возможно при данных обстоятельствах.
Я думаю, что в метро стрелки часов движутся каким-то особым образом – не назад, а параллельным курсом, туда же, но на другом поезде. Я пытаюсь слиться с ним, хочу вернуть наши добрые на протяжении двадцатишести лет взаимоотношения. Пусть время живет во мне, а я – во времени, где каждый из нас – неизменный атрибут другого.
Ловить время или, по крайней мере, не замечать его, я научилась.
Так, прямо в вагоне, мной была оживлена фиолетовая ветка, поскольку из всех направлений столичной подземки в большинстве случаев я выбирала именно это.
Все началось с «Баррикадной», мозг мой живо воспроизводил картинки из учебника истории 8 класса.. Красные флаги, пули, груда старой мебели, увенчанная медными тазами и стульями. «Быстрее, быстрее»,- пригибаясь от пуль, я мысленно подгоняла машиниста ,
- «Подальше от всей этой орущей кутерьмы». Точно знаю, через три минуты появятся на стене магические цифры 1905, что станет поворотным моментом в этой истории, после чего «Наши» непременно победят, а «Не наши » побегут и «полягут».С позором их закопают на «Октябрьском поле», а толстые носатые щуки, в предвкушении трапезы будут плотоядно подмигивать своими мутными глазами тем, кого найдут.
Все как обычно закончится на станции «Планерная», где крылья и винты металлических птиц режут ватные облака. Незнакомые бабки в цветастых платках щедро награждают асфальт шелухой, приблудных ушастых собак - пинками, а мужчин - дополнительным объемом семечек в карман.
Я пробираюсь сквозь ряды корзин с пузатыми блестящими яблоками, квашеной капустой, солеными огурчиками, от которых в ушах хрустит, как будто ты съел алюминиевую фольгу.
В сопровождении родной азербайджанской речи продавцов всего, что растет на бахче, грядках, кустах и деревьях нашей Родины и стран не такого уж дальнего, как было раньше, Зарубежья, иду к жаренным сосискам. Прямо за ними – квадратная арка, ведущая к дому.
Все. Кажется, доехала...