Сергей Маленприн
Наркотик
Настало время ужасных чудес.
Эта книга не содержит душещемящих историй раскаявшихся наркоманов, описаний нелёгкой жизни их родных и не изобилует специфическим сленгом. Книга эта посвящена тому, ради чего люди становятся наркоманами и убивают себя, а иногда, ни секунды не колеблясь, лишают жизни других людей. Тому, ради чего многие живут. Книга посвящена забвению, которое может испытать человек, употребляющий наркотики. Видения же, посетившие автора во время таких забвений, и стали её основой. Естественно, мне пришлось несколько очеловечить их и проложить соответствующие мостики между некоторыми местами. Но, в основном, всё оставлено, как есть, в чистом виде.
Если вы употребляете наркотики, то можете попытаться сравнить свои впечатления с теми, что пережил я. Если же нет, то просто попробовать представить себе то, ради чего люди столь крепко связывают свою судьбу с наркотиками.
Внимание.
При написании данного текста применен Визуальный Психологический Код ( О. Р. С.), разработанный в рамках исследовательской программы международного психологического центра Стар Лайн. В связи с этим автор, имевший непосредственное отношение к этой научной разработке, считает своим долгом заявить, что текст не несёт в себе ни одного отрицательного кода. Тем не менее, если, прочитав предыдущие два абзаца, вы почувствовали необычное изменение душевного состояния или же ранее замечали за собой высокую чувствительность к психоактивным веществам, а так же легко поддаётесь внешним воздействиям наподобии гипноза, то, пожалуйста, воздержитесь от чтения данной книги в потенциально опасных для жизни местах.
Глава 1. Начало.
Безобразная чёрная звезда. Библиотека моей боли. Всё это как город, похожий на самую прекрасную тюрьму на свете. Хаос вокруг, хотя все вещи на местах. Среди этого невидимого хаоса постепенно оживают мертвецы. Наливаются жизнью, сплёвывая чёрный налет с розовеющих губ. Жизнь наконец-то упругим болезненным потоком влилась в тёмное пространство комнаты. Какие-то липкие вши, копошившиеся в стеклянных волосах сгрудившихся тел, растворились в коричневой слизи и стекли на пол ручейками кристально чистой воды. Об этой мелкой живности, населявшей моё убежище, наверное, следовало бы рассказать отдельно, но теперь она не видна, а потому не существует. Как, например, не существует погоды или вакуума в космосе. Настало время ужасных чудес. Неслыханные потрясения, убийства, наводнения, снежные лавины и грязевые оползни, всё это могло случиться в этой комнате ещё несколько минут назад, но теперь нет... . И уже никогда время не будет источником смерти, потому что времени не существует. Ни в каких его проявлениях. Его нет даже как понятия. Нет старости, печали, злобы. Нет обязанностей и нет героизма. Но самое главное - эта вечность отделена от вселенной. И никто никогда не узнает, что же на самом деле произошло.
Два чёрных, как чернильные кляксы, дерева, озеро тусклым зеркалом безупречно отражающее их очертания и синий берег.
Пульсирующий жар прокатился по телу и остановился где-то в затылке. Наркотику показалось, будто кто-то стал управлять движениями его шеи. Он уже не мог двигаться сам. И даже не пытался сопротивляться новому ощущению. Заранее зная, что теперь он не принадлежит самому себе. Это было единственным, что внушало лёгкий страх. Огненные струи еще раскатывались внутри и, достигая пальцев рук, отдавались в них эхом сотен маленьких иголочек.
Наркотик, качаясь и лавируя между шмыгающими туда-сюда предметами домашнего обихода, подошёл к выдававшимся из стены квадратным поручням и с наслаждением выпустил мутный гной из пазух спины. Затем, перекинув через плечо прозрачную пластиковую трубку, осторожно закачал успевший отстояться за ночь раствор. Привычными движениями, он, как всегда, слил в раковину белёсый осадок.
- Если мало ему показалось десяти, то я могла бы дать и пятнадцать ! - произнес вдруг кто-то сзади, отчеканивая каждый слог.
Наркотик вскрикнул от неожиданости и резко повернулся. Его сердце боялось стучать, он усиленно замигал глазами в поисках того, кого в комнате не было. Комната была пуста. Окно с треснувшей вдоль маленькой форточкой было закрыто и тщательно замазано жёлтой замазкой на зиму.
- С улицы. - на всякий случай вслух, успокоил себя Наркотик и настороженно прислушался. Ничего не происходило. Тишина и снег за окном. Где-то у соседей без звука включился телевизор. Наркотик почувствовал поле,
исходящее от его экрана, как кошка ультразвук. Потом неестественное, приглушенное, как в вате, эхо донесло до него его собственный голос.
Он медлено приближался к жёлтого дерева лакированной двери и уже не видел ничего вокруг, кроме светлого прямоугольного пятна. Раздался громкий треск, и светящиеся брызги разлетевшейся двери засыпали его с головой.
Шелестя колесами по золотой стружке, совсем рядом промчалась упругая коляска, запряжённая двумя чёрными лошадьми. Наркотик еле успел убрать руку из-под дробящих высохший паркет колёс. Только он перевёл дух, как время остановилось и вместе с коляской откатилось незад. На этот раз обитое железной полосой колесо с хрустом перекатило через его запястье. Боль, которую он почувствовал, находилась где-то вне тела и была чужой, он её чувствовал, но уже давно не страдал от неё. Проводив взглядом качающуюся из стороны в сторону коляску, над которой, словно гребни на спинах игуан, тряслись острые лошадиные гривы, Наркотик посмотрел на свою правую руку. Старые и совсем свежие шрамы образовали бумажного цвета бугры на разодранной им самим коже от локтя до самой ладони. Кто-то невидимый взял его бережно за виски и направил голову прямо.
Наркотик лежал на спине, боясь пошевелиться, и пытался не думать о том, что ему предстоит встать на ноги. Каждое движение и даже каждая мысль теперь могла принести с собой необъяснимые последствия. Наркотик еще не понимал как это происходит. Правда, его уже вовсю разбирало любопытство. А что, если он просто пошевелит пальцами. Он снова попытался перевести взгляд на правую руку, но глаза отказывались отклоняться от чёрной точки на потолке, вокруг которой медленно проплывали белые кругляшки матовых ламп. Смотря вперёд, он одновременно видел всё, что было вокруг, боковым зрением. Чтобы сдвинуться с мёртвой точки, Наркотик решил не концентрировать внимание на отдельных предметах, а дать всему, что видит и ощущает, проходить сквозь него. Результат превзошел всё, что только можно было ожидать.
Возвращающимися на исходную точку ступеньками он попросту вывернулся из одежды и застыл над своим телом, паря в воздухе как раз в той точке, куда только что проистально смотрел. Теперь его взгляд был прикован к его собственным зрачкам, но боковым зрением Наркотик всё также, как и раньше, мог отчетливо видеть лежащие на полу тапочки, стулья, диван со сползшим на бок зелёным покрывалом и себя, лежащего на спине. Глаза, губы, ниточка усов и тонкая кайма крикливо выстриженной бороды - всё выглядело чужим. Видимо, потому, что это был не просто взгляд в зеркало. На лбу виднелась небольшая ссадина. След неудавшейся попытки выйти за пределы комнаты.
За пределы комнаты... . Трудно определить, что именно явилось толчком к изменению положения, но его нынешнее невесомое тело развернуло так, как будто бы он был громадной компасной стрелкой. Голова и плечи Наркотика в одно мгновение вынесло за стену. Он торчал под потолком в углу боковой комнаты соседской квартиры. Узкое пространство внизу еле освещалась тусклым светом настольной лампы. Прямо под её жёлтым конусом, на длинной низкой кушетке, уткнувшись лицом в подушку, лежала хрупкая девочка лет семи-восьми. Одежда на ней полностью отсутствовала и белая прозрачная кожа светилась в дымке электрического света. Её узкие плечи вздрагивали, вздымая вверх острые лопатки, похожие на маленькие крылья. Видимо, она громко рыдала, хотя Наркотик ничего не слышал. Он не видел лица девочки, но определённо знал её. Она когда-то жила в соседнем парадном с матерью, сдавашей свою квартиру на ночь за бутылку портвейна. Дверь в комнату открылась, и внутрь вошёл полный мужчина в белой короткой майке и чёрных штанах, на которые отвратительной каплей застывшего маргарина наползал волосатый живот. Девочка перестала рыдать и поджала колени. Вошедший грузно опустился на кушетку рядом с ней и, нагнувшись вперёд, блеснул в свете лампы лоснящейся мокрой лысиной. Наркотик узнал и его. Это был хозяин небольшого магазина через две улицы отсюда, когда-то удачно выкупленного у государства. Мужчина взял девочку за запястье и попытался перевернуть на спину, но у него ничего не вышло. Тогда он с видимой неохотой медленно опустился на одно колено рядом с кушеткой и ухватив бедняжку за короткие волосы стал что-то кричать ей в лицо, сотрясаясь при каждом произносимом слове. Неестественно огромные заплаканные глаза девочки смотрели с выражением дикого испуга не на своего истязателя, а почему-то на Наркотика. Два темных блестящих зрачка.
Наркотик начал в какой-то заторможенной панике вспоминать имя этой девочки. Некоторое время он не видел перед собой ничего, кроме этих глаз. Имя почему-то было очень важно именно в эту секунду. У него было такое чувство, как-будто он сможет изменить нечто важное, если сейчас вспомнит его. И что это нечто ни в коем случае нельзя упустить. Хотя прекрасно понимал, что имя и девочка и всё, что он видел, уже давно не существовало на этом свете. Но это бледное лицо можно было сразу выхватить из толпы, направлявшейся в коробочку перехода метро. Может быть потому, что её глаза много лет подряд пристально смотрели на него.
Наркотик стоял наверху и, затаив дыхание, наблюдал, как поток людей, разделяясь на два рукава, осторожно обходит этот взгляд, будто это направленный луч. Начинался ливень. Всё вокруг, машины, город и сами люди, боясь нарушить звенящую тишину, замедлили движение и теперь, с опаской поглядывая в их сторону, ждали. Налетевший внезапно порыв холодного ветра метко накинул ей на плечи широкий красный шарф с длинной бахромой на концах, который почти закрыл под собой успевшее насквозь промокнуть платье. Она подняла до уровня пояса правую руку, потянувшую за собой, на глазах чернеющую от воды, складку шарфа. За секунду до этого Наркотик почувствовал внезапный приступ необъяснимой тревоги. Он чувствовал запах цветов, запах женщины, тепло её рук. И что-то пугающее в ней. Чёрная как кровь ткань скрывала под собой кисть руки. И тут он заметил, что из-под шарфа выглядывает наставленное на него дуло пистолета. Глянцево-чёрный ободок на конце ронял крупные дождевые капли на мокрый асфальт. Наркотик весь сжался, не понимая,
За что ?!
У него ослабли ноги и стало мутно внизу живота. Нервно пытаясь найти ответ на лице девочки, он увидел мокрые седые волосы, всё те же немигающие глаза и, кажется, улыбку. Правда, обычную, не злую и не жестокую, а, скорее, еле заметную улыбку взрослой женщины. Она медленно подняла руку с пистолетом вверх и отяжелевшая ткань нехотя сползла вниз к локтю. То, что Наркотик принял за пистолет, оказалось большим блестящим ключом. Такими, наверное, в старину закрывали ворота целого города. Наркотик почувствовал себя сильно уставшим. Он посмотрел на свои белые как снег руки. Серое небо, а может быть, липкий туман, создавали вокруг них яркое матовое свечение. Как если бы он надел на них перчатки из белого дыма, что курится осенью над кучами опавших листьев.
Интересно было бы сейчас увидеть себя в зеркало. - подумал он.
Кто-то из толпы спросил у него сигарету.
-Да. Наверное.- сказал он, с опаской поглядывая на одну из шести ламп, подвешенных к потолку. Она светила ярче других и буквально притягивала к себе его взгляд. Если бы это была не лампа, а человек, то Наркотик мог бы обьяснить это обаянием. Он уже ничего не видел вокруг, кроме её света. Лучи разрослись и стали холодными, как длинные ледяные сосульки.
Окружавшие их люди только делали вид, что бегут по своим делам или прячутся от дождя. На самом деле все они, без исключения, выжидали определённого момента. И, видимо, этот момент наступил. Толпа с обезумевшими голодными оскалами лезла на него, пытаясь схватить за лицо или вырвать кусок мяса зубами. Люди со звериными глазами напирали со всех сторон. К своему собственному удивлению Наркотик с каким-то надменным спокойствием наблюдал за происходящим перед входом в метро. Как будто это его и не касалось совсем. Ему запомнилась маленькая чёрная собачонка с кудряшками на морде и по бокам. Её удерживала на тонком поводке круглая девочка в синей вязаной шапочке и коротком зелёном пальто. Собачонка вцепилась ему в ногу, как бульдог, а девочка невероятно высоко подпрыгивая, несмотря на свой небольшой рост и пухлые формы, настойчиво пыталась укусить его за горло.
Наркотик еле заметно передёрнул плечами и все нападавшие на него разлетелись в разные стороны. Девчонка разрезала воздух вскинутыми к небу ногами и проехала на животе по асфальту, собрав перед собой горку грязного снега, на котором глупо возвышалась синяя шапочка с белым помпоном. Ударная волна прокатилась по Невскому от Адмиралтейства до Маяковской. Как нейтронная бомба, она не нанесла никакого ущерба зданиям, а прошлась только по людям, разметав их искарёженные тела по одетым в гранит фасадам зданий. А ещё через секунду лавина разъярённых людей опять мчалась к нему. Наркотик оторвался от земли и плавно поднялся в воздух, специально зависнув на такой высоте, чтобы нападавшие не дотягивались нескольких сантиметров до его ног. Живое кольцо сомкнулось прямо под ним. Рыкающие гортанные звуки превратились в непрерывный гул. А ставший в мгновение ока узким Невский проспект заполнился до краёв булькающей массой однополых существ тянущих к нему руки.
Перед Наркотиком лежал огромный город уходящий в дымку, встающую размытой стеной со стороны моря. Шпили и высотные здания задрожали неровными очертаниями рукотворных гор на горизонте. Кто-то поднял город, как ковёр, за дальние концы, и задания хрупкими кубиками скатились к его ногам.
Комната снялась с опор, мягко срезав железобетонные балки и, оставляя за собой шлейф из осыпающейся штукатурки, стала плавно раскачиваться по кривой траектории вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вни-и-и-и-з. Наркотик старался смотреть прямо, чувствуя, как его гигантская колыбель опасно набирает амплитуду. Столы и шкафы растворились в полупрозрачных стенах, и мир, влекомый словами, слетел с привычных трёх китов и задвигался в такт комнате. Как будто Наркотик делал любовные толчки, сливаясь в бесконечно долгом экстазе с чем-то большим и прекрасным, как весь этот мир. Вскоре бляшки висящих на чёрном потолке галактик заколыхались, и ровные махи переросли в бешеную рябь, такую невозможно быструю, что казалось, будто время не поспевает за её ритмом.
Всё уходит куда-то вдаль. То, что он видел перед собой и даже то, о чём пытался думать секунду назад, свернулось вместе с комнатой в большой цветастый клубок и упало вниз. Страх исчез. Теперь всё вышло из-под контроля. Остались только слова: ,,ЕСЛИ У ТЕБЯ,, и еще одно: ,,ВОЗЬМИ,,. Эти слова существовали где-то очень далеко, в совсем ином мире. Они звучали только для него. Всё остальное крутилось вокруг. Всё двигалось и всё стояло.
Глава 2. Блаженство.
Разумные люди приспосабливаются к окружающему миру. Неразумные люди приспосабливают мир к себе.
Джордж Бернард Шоу.
Наркотика потянуло вверх, так что перехватило дыхание. Удаляясь от сырости и шума покрытых парафиновым снегом домов, он вспомнил красные языки пламени из своего детства. И ещё отчётливые картины, что случились ещё раньше, до его рождения на этот усталый свет. Он вспомнил старика, расчертившего небо. Его изогнутое тело, мускулы, походившие на видавшие виды пушечные ядра, седые серые волосы и руки, разрывающие солнце на множество маленьких звёзд. Всю свою жизнь Наркотик чувствовал присутствие этого старика. Иногда он даже видел его нарисованного на ребристой коре растущих в соседнем парке лип, особенно весной. Ни разу не осмелившись заговорить с ним первым, Наркотик жил под его постоянным надзором и охраной. Ах, если бы не старик ! Он смог бы уже давно заменить и небо, и звёзды, и росу, их отражающую. И всё бы было хорошо. Если бы не старик. Но убежать от него невозможно. Даже просто думать, что убежишь, или делать вид, что ты независим от него, нельзя. Для того, чтобы повлиять на историю, нужно изменить её законы. Хотя бы попытаться. Наркотику стало жутко холодно и обидно. За всех сразу.
Наркотик пел. Громко и красиво. Никто не хотел его слушать, и даже птицы, стыдясь за него, отворачивали свои отрывисто хихикающие головы и засовывали крючковатые тонкие клювы под крыло. Но он заранее знал, что его пение никому не понравиться. Ему об этом сказал старик.
Сегодня Август.А это значит, что сегодня Наркотик должен будет продать душу дьяволу. Хотя на самом деле, если продаешь душу, то уже неважно, когда - вчера или через год. Он начал читать эту партитуру с рождения и, нечистый без устали пляшет под музыку, выбранную самим Наркотиком.
Где-то недалеко захлопнулось хлипкое окно. Сверху потекла вода. Сначала маленькими нитевидными ручейками несущими с собой прохладный запах речной тины, потом ручейки стали расширяться, складываясь в небольшие водопады. Кое-где появились водяные спирали. Пар и брызги застывали налету, падая на снег в виде тяжёлых ледяных кристаллов. Прямо у Наркотика из-под ног забил вертикальный фонтан, раскрыв прозрачную шляпку медузы и разбросав в стороны чёрные проталины-щупальца оголённого асфальта. Вся эта вода собиралась в огромные, как океаны, капли. Растягиваясь и стукаясь краями, они вращались как приблизившиеся к земле гигантские толстотелые амёбы. Невесомые волны, расходящиеся по их поверхности, удаляясь, превращались в серебристые пятна. Ни улицы, ни дома не отражались в этих каплях. Соседство с Невским привнесло опасное движение разношёрстных машин. Вынырнув из ниоткуда похожими на картонные коробки призраками они заявляли о себе короткими гудками.
Белый фургон на небольшой скорости въехал в одну такую неправильную сферу. Наркотик замер, приготовившись к громкому хлопку или аварии, но ничего не произошло. Машина плавно вошла во вращающуюся водяную глыбу, замельтешив в прозрачной толще красными габаритными огнями, и, не создав в ней никаких возмущений, благополучно вынырнула с другой стороны.
Некоторое время Наркотик с восхищением разглядывал всё это вращение, пока не заметил в приблизившейся к нему исполинской капле что-то наподобии маленького островка. Он стал обходить невпопад вращающуюся громадину, чтобы оказаться ближе к плаваюшему предмету. Несколько раз ему приходилось перебегать улицу. Тротуар, проезжая часть, пешеходная часть, проезжая часть, тротуар.
При более близком рассмотрении стало ясно, что это просто его отражение, а, точнее, он сам, только внутри, в воде. Он стоял к себе спиной и изредко выпускал струю клокочущих пузырьков как ровно дышащий аквалангист. Наркотик, пристально смотря себе в затылок, запустил руку в тёплую как слёзы воду и взял себя, стоящего внутри, за плечо, одновременно почувствовав как кто-то дотронулся до его спины. Наркотик с всплеском отдёрнул руку, захватив воду на мокром рукаве. Сзади в такой же водяной капле стояло ещё одно его отражение. Только на этот раз Наркотик видел своё лицо.
Наркотик что-то упустил. В одно мгновение все парящие над городом капли потеряли целостность и обрушились вниз, проникая в пористую почву, вымывая из узкой разделительной полосы чахлые деревья и составляя из их корней причудливые букеты. Наркотик чувствовал что где-то допустил серьёзную ошибку. И если бы не эта роковая оплошность, не состоялась бы репетиция потопа, прокатившаяся многометровой мутной волной по Дунаю и другим закрытым в зелёные рукава сосудам. Он смотрел на упавшую пальму с листьями-перьями. Её длинные ветви набухли, покрылись коричневыми и синими пятнами и вот уже перед ним вместо кроны дерева склизкая звезда осминога, расползшегося под обрубком когда-то срезанного ствола. Впервые за много лет Наркотик задумался о будущем. Чувствуя себя вконец потерянным, он проводил взглядом лёгкие воздушные шары, всплывающие с сопротивлением, как под водой. Что делать, он, наверное, всё бы сейчас отдал, чтобы только вырваться из этого мира, но он уже всё отдал. Ничего не осталось.
Душа его не казалась уже чем-то обременительным и вещеобразным. Она текла тихим спокойным потоком, иногда встречаясь с мелкими покатыми камнями, а иногда переходя в заросшие прохладной тиной озерца. Наркотик был счастлив. Всевозможные тревоги исчезли, спрятавшись навсегда под тёмной водой. Некоторое время он с удовольствием постоял на острие из красного отражения солнечной дорожки, разделившей водную гладь на две ровные половины. Он как бы выбирал, в какую из них окунуться. Вглядываясь в тёмное илистое дно, Наркотик хотел увидеть рыб. Зная, как ловко они сорвутся с места, испугавшись внезапного всплеска, он мог бы добавить страсть в безмолвие. Приготовить удивительную смесь из чувств, которую иногда можно пережить, наблюдая закат над морем. Наркотик ударился о поверхность воды и разбился на мелкие волны.
Два чёрных, как чернильные кляксы, дерева, озеро, тусклым зеркалом безупречно отражающее их очертания и синий берег.
Пробив в коже две неровные дыры, блаженство вкрутилось вглубь липкого леса. Пройдя по уже знакомым местам, Наркотик свернул в одном из углублений направо. Здесь приходилось постоянно срывать со своей одежды вездесущие белые лохмотья, покрывающие тонкой плёнкой стволы деревьев, листья, траву. Если кусочки белого жира попадали на губы, или не дай Бог, в рот, то он подолгу отплёвывался от их нестерпимой горечи. Ещё одним из неудобств пребывания в этом лесу был непременно возникающий во всём теле зуд. Но всё это ерунда, когда есть цель. Она каждый раз новая. И всегда единственная. Наркотик чувствовал любовь. Блаженство. Это было неземное чувство спокойствия и какого-то осознания безбрежности жизни. Состояние в котором хотелось одновременно жить и умереть. Сравнить его с чем-нибудь было просто невозможно. Счастье, которого хватило бы, наверное, на целую вселенную, сейчас переливалось тёплыми струями в груди одного человека.
Сидя нигде можно было наблюдать за тем, как листья мокрыми пучками падают на синюю и чёрную воду. Каменная полоска, покрытая мягким нагретым солнечными лучами мхом, как край обкусанного блюдца, ровно очерчивала миниатюрный круглый пруд. В него, нежно журча, втекал искуственный ручей. Зелень, тишина и тепло внутри, прямо под сердцем. Такой маленький светлый комочек.
Господи, как прекрасно всё ! - подумал Наркотик. - Господи ! Если только существует что-то там такое. Ну разве не стоит жить, умереть или стереть в порошок всё, что только мыслит и чувствует на Земле, ради того, чтобы один раз увидеть такое. Господи ! Как же это прекрасно !
Пустота появилась откуда-то изнутри самого Наркотика. Сначала в виде легкой тревоги, внизу живота. Потом она проявила своё присутствие в тёмных пятнах на кружащих в убаюкивающем хороводе стенах. Иногда она дребезжала треснувшим оконным стеклом. Пустота была повсюду. Наркотику не хватало места, воздуха . Везде была пустота !!!
Он видел всё в чёрно-белом цвете. Его затянуло в широкую воронку. По её краю проступал хоровод серых, белых, иногда ярко-чёрных листьев. Хоровод из времён и миров. Никогда Наркотик не понимал математических вычислений. Ещё в школе они были ему чужды. Но сейчас, видя нагромождение цифр перед собой на полосках из длинных плит, он интуитивно выбирал из них единственно правильные. Ему нравилось ощущение верного выбора.
Тени превращались в высокие стены, а солнечные блики внезапно становились вязкими болотцами с качающейся живой слизью, в которой он весь измазался. Наркотик сам выбирал, где им появиться, а где исчезнуть. Кровь на лице теперь сочилась сквозь трещины засохшей грязи. Наркотик увидел, что везде, по всему пространству комнаты, расставлены прозрачные сферы. Наподобии шаровидных аквариумов, заполненных зеленоватой жидкостью. Некоторые из них висели в воздухе, некоторые же просто покоились на полу. Сам он тоже находился внутри одной из таких сфер. Подойдя к прозрачной оболочке он постучал указательным пальцем по отозвавшейся упругим гулом стенке. Все предметы снаружи выглядели слегка искажёнными. Как в плохо подобранных очках. Ему вдруг показалось, что он находится внутри этого шара бесконечно долго, и уже давно не хватает воздуха. Сделав один шаг вперёд, Наркотик встал на синтетический ковёр ,что лежал посреди комнаты и провалился в ласкающую тишину из белёсых бугорков с мягкими розовыми кончиками.
Наркотик искал. Наверняка зная, что должно быть нечто большее, чем счастье. Нечто такое, что наконец возьмёт его за горло. Наркотик искал. Искал главное слово или, может быть движение, в пустом пространстве комнаты. Тупое желание открыть дверь и заглянуть туда, где когда-то хранился, ответ закутало миндалевидный страх ватным, сковывающим движения и мысли одеялом. Наркотик всегда жил с этим желанием внутри. Оно не появилось вдруг. Не было чем-то внешним или приобретённым. Это желание, родившись вместе с ним на свет, росло и развивалось, как неотъемлемая частица его души. Наливаясь его собственными соками. Но вход в любую дверь это всегда открытие её с двух сторон. Входя не можешь знать, что вышло через неё в обратном направлении.
Наркотик долгие годы думал, что самым большим откровением в жизни человека является любовь. Он думал, что если нет настоящей любви, неважно какой, тихой, бурной или извращённой, настоящего чувства, то нет и жизни.
Такую любовь Наркотик испытал только к одному существу в этом мире.
Глава 3. Ломка.
Не остановятся ясные дни, бегут - и все течёт жизнь, все течёт, все ломка да ломка.
Иван Александрович Гончаров. Обломов
Ломка вошла тихо. Почти не касаясь пола, она прошелестела темными чешуйками через всё пространство комнаты и стала спокойно по-хозяйски копаться в углу. Наркотик подошел к ней и безропотно подставил оголённую покрывшуюся нервной испариной спину. Она нe сказав ни слова сразу принялась за дело, сперва впившись почерневшими саблевидными зубами ему в позвоночник. Изо рта, глаз и носа Наркотика медленно выделялась жёлто-розовая пена, а запрокинутая голова и подгибающиеся колени дрожали. Он стонал, хрипел, и все внутренности, казалось, вот-вот вырвутся через рот наружу. Ещё один раз и ещё один... .
- Ломочка, хорошая моя, нежная. - где-то внутри шептал сошедшим на нет голосом Наркотик, - Как же я люблю тебя, девочка моя. Где же ты была всё это время? Мне так плохо без тебя. Ты моя нежная кошечка. Моя любовь. Моя ласка. Ты прекрасна Ломочка, как же ты прекрасна! Ты просто чудо. Я так хочу вечно целовать тебя. Твои пухленькие чешуйчатые сосочки, твои прекрасные черные губы. Провести языком по твоему животику. Господи, как же ты прекрасна.
Наркотик почувствовал, как Ломка, словно насытившаяся пиявка, отвалилась от его загривка. С трудом двигаясь, он повернулся к ней лицом. Ломка была на голову выше его, а сейчас, когда он, истерзанный её хрупкими трубчатыми зубами, согнулся пополам, она стояла, как медный памятник, возвышаясь над всем этим ползающим у её ног бесполезным миром. Она смотрела куда-то вперёд. Её чёрные покрытые тонкой плёнкой бензина глаза как всегда не выражали никаких чувств. Где-то в глубине души Наркотик завидывал ей. В ней нет ни боли, ни любви. В ней нет ничего, кроме холодной пустоты. Поэтому она может позволить себе быть сильной.
Никто никогда не сможет понять до конца, кем была Ломка для Наркотика. Она была не просто любовницей, преданным другом и заботливой сестрой одновременно. Для Наркотика Ломка была БОГОМ. Но прежде всего она была единственным человеком в этой пустыне. И даже если иногда Наркотик не понимал того, что она говорит, всё-таки она была человеком. Он молился на её давно сломанные и неправильно сросшиеся руки, покрытые мягким латексом вместо кожи. Наркотик всегда с удивленим смотрел на торчащие из её головы волосы. Он прекрасно понимал, что на самом деле это не волосы, а паутина нервных окончаний, завязанных невообразимым узлом у него в голове. Но ему хотелось думать, что это волосы, потому что он очень любил гладить их бесконечные пряди, когда Ломка клала ему голову на колени и, как собака, закатывала спрашивающие несуществующий вопрос глаза. Иногда он вдруг, очнувшись от тревожного сна, отводил занемевшие руки от паутины оголённых нервов, струящихся тонким шёлком до самого пола, и прислушивался к её ровному дыханию. Наркотик пытался понять, больно ей, или нет. Но Ломка не чувствовала боли. Она сама была болью. Его болью.
Ломка была всесильна. Любой человек умер бы на месте от одного взгляда на неё. Даже не просто умер, а в сотую долю секунды был бы испепелён, разлетелся бы на атомы, сгорел бы как раскалённое облачко газа. Силу, что заключалась в её хрупком теле, невозможно было сопоставить с какими-нибудь из известных человеку понятий. Страх, который Наркотик испытывал перед ней был не менее сладок, чем любовь, которой они вместе упивались. Гуляя по этой грани, Наркотик научился чувствовать Ломку лучше, чем себя. Он научился понимать, что любое падение даже самой маленькой чешуйки с её кожи это ещё один оттенок произносимых ею слов.
К сожалению, в этом мире чаще всего всё существует отдельно. Мужчина отдельно, женщина отдельно, любовь отдельно.
К этой безмолвности, спотыкаясь о примерзшие к осенней земле камни, подошла тихая русская ночь. Укутавшись в чёрную простыню, она заигрывала со всем миром, якобы невзначай оголившимися звёздами и планетами. Делая вид, что не замечает обращенных к ней взоров жаждущих любви людей, ночь открывала белизну своего тела. Запрокинув в предвкушении сладких ласк голову, она отдалась всему, что только источало тепло.
Наркотик же, не помня даже имени своего, разбил сверкающую вокруг скорлупу городских крыш и ловко подхватил скрытое под вуалью тишины необьятное, нежное тело. Он купался в теплых влажных лепестках и представить себе не мог счастья большего, чем ночь.
Крича и задыхаясь от сладкой боли, он слышал нежные женские голоса, сладко щекотавшие ему глаза и ноздри. Он целовал бесконечную вереницу благоухающих тел, слизывал сладкий сок с набухших от желания губ и не было этому ни конца ни края.
- Кто это? – спросил из-под земли старушечий голос, и в окно застучали крупные капли дождя.
- Здесь я, только выгляни! - крикнул Наркотик.
- Скажи ему, что белый дым падает с неба, - сказала Ломка. -
Я ничего не вижу и не могу дышать. Скажи, нельзя найти другого, и он не может уйти сейчас, даже если сам захочет. И ещё, всё решится, когда наступит август.
Наркотик вынул из кармана сломанную пополам сигарету, помял её в руках и протянул Ломке.
Старик, появившийся ниоткуда, и как всегда не вовремя, вскочил на письменный стол, взял в руки болтающиеся, как шёлковые ленты на ветру, вожжи, и покатил по мягкой бумажной трухе.
- Что случилось? - спросил старик у Ломки.
Не дождавшись ответа он взял её руку, погладил обеими ладонями когтистые пальцы, бережно и жадно осмотрел до локтя и дальше.
Как только ушёл старик в световом круге показался Наркотик. Бледный, со светящимся изнутри лицом, дрожащий, он старался делать вид что ничего не заметил. Походив туда-сюда он подумал, что намного легче было бы сейчас умереть. Ломка не дала ему шагнуть за пределы круга и, притянув к себе, обняла так, как он любил. Послышались всхлипывания. Ломка запустила лапу в его красивые белые кудри. Наркотик зарыдал громче.
Отстранившись, он размахнулся и хотел было ударить её кулаком, но рука разрезала воздух и Ломку тоже, не причинив ей никакого вреда.
По его щекам поползли крупные как улитки слёзы. Он вытер лицо рукавом и сел на холодный пол у стены подальше от всего мира.
- Пятнадцать, - сказала Ломка тихо.
Наркотик беззвучно задёргал плечами.
- Скотина ! – выдавил он в колени.
Сквозь прозрачный потолок ярко светили звёзды. Среди них плутали серебрянные и чёрные облака. Небо совсем потемнело. В комнате стало пусто и неуютно. Холодная болотная сырость проступила по углам. Где-то под подушкой еле слышно запицкал было электронный будильник, но сразу смолк. И больше ни души, ни звука.
Так прошла ночь и день. А ещё через минуту совсем рядом зашуршали сухие листья. Наркотик чуть поднял глову. К нему шла Ломка. Она подошла как чёрная лоснящаяся кошка. Постояла и легла прямо на пол у ног Наркотика.
- Не слушай меня, сладкий мой. - зашептала она. - Я буду много говорить, мой любимый, а ты не слушай. И никого не слушай.
На глаза Наркотику посыпались мелкие прозрачные чешуйки. Ломка была уже сверху и давила его своим весом.
- Не смотри на меня, хороший мой.
Звёзды растопили наваливший на окна в потолке снег и теперь сидели в круглых лунках как пчёлы в ульях.
Стало совсем холодно. Наркотик с трудом столкнул с себя грузное тело переставшей дышать Ломки. Разделся, ни на секунду не отворачиваясь от неё.
Добравшись до постели, он осторожно, боясь нашуметь, залез под ватное одеяло. С наслаждением закрыл глаза и почувствовал в плече сильное жжение. Наркотик вскочил, как сумашедший.
У изголовья, рядом с подушкой сидела Ломка и улыбалась. Она играла с ним. Наркотик же застонал от боли. Плечо почти онемело и схватило судоргой шею.
Разбитые оконные стёкла валялись вокруг и каждое маленьким зеркалом отражало небо. Наркотик выпрямился и пошёл вдоль стены, ведя по ней рукой. Он шёл к выходу. Тишину разрывали хрустящие под ногами осколки. Ломка не шевелилась... Наркотик сел на край бетонного колодца, заполненного водой, и подпёр голову рукой. Отрывистые мысли, сменяя одна другую, засуетились вокруг. Под водой, в ровном кольце колодца, лежали гипсовые макеты городов. Башни, кольца шоссе, ровные парки. За окном качалась лента дороги с идущими по ней людьми.Сквозь деревья видны были огни жёлтых фонарей.
Наркотик любил Ломку и мог простить ей всё, кроме страха перед ней. Страх заменял ему человека и даже любовь. Всё можно было вытерпеть, расчёсанную в клочья кожу и кровоточащий анус от превратившейся в наждачную туалетной бумаги. Больше всего он боялся потерять страх перед этим всем.
Ничего вокруг, только белая пластмассовая ложка в руке. Он зажал её между пальцами и стал сгибать в черенке. Нагревшись до предела глянцевая белизна красиво поддалась его неуклюжим рукам и окрасилась на вершине в матовый цвет, знакомого как ничто другое порошка. Даже резкий запах горелой пластмассы, разъедающий ноздри, вызывал тёплое чувство приятной тревоги, связанной со сладостным предвкушением. Теперь он уже не видел этого изгиба, а стоял на нем. Одновременно держал ложку в руке и в то же время ощущал, как белое бревно из жесткой пластмассы ломается у него под ногами.
Наркотик медленно парил над самой мостовой. Перед его глазами в жутком увеличении проплывали квадратики мокрых булыжников, канализационные люки, он едва не задевал носом куски паребрика. Его внимание привлекли женские туфли, серые с жёлтыми поперечными пластинами на носках, грациозно обогнавшие его голову справа. Наркотику пришлось приложить немало усилий чтобы остановить полёт и осторожно приземлиться на ноги, несколько замешкав, чтобы предварительно выбрать подходящее для этого место. Когда он выпрямился и оказался в привычном для человека вертикальном состоянии, обладательница элегантной женской обуви уже скрылась в одной из арок растекающихся прохладными рукавами от улицы Желябова. Хотя Наркотик всё ещё не чувствовал гравитации, и с непривычки позвоночник ныл от бездеятельности, тем не менее в таком состоянии он мог думать. Он опять вспомнил о Ломке. Ведь именно через неё он понимал происходящее.
Глава 4. Боль.Тензи.
... пальмовые ветви наших побед, перегоревшие лампочки наших открытий и использованные презервативы наших пылких любовей плывут, такие маленькие, ничтожные, на волне единственно непреходящего -- потока Гольфстрима.
Эрнест Хемингуэй. Зеленые холмы Африки
На самом дне правого кармана летней, слегка приталенной, замшевой куртки, всегда без особого труда можно было найти небольшую дырочку, через которую было легко достать до подкладки, где лежал кусок мутного стекла с выступающим острым краем. Наркотик долго ковырялся в кармане, так как был убежден, что стекло там. Оно всегда там хранилось на всякий случай. Наконец его осенило, ведь совсем недавно он пользовался им, и, наверное, или даже точно оставил в другом кармане. Так и было. Наркотик извлёк треугольный осколок из кармана и проколол его острым как бритва краем небольшую дырочку в тыльной стороне кисти. Ничего не случилось. Ни кровавого пятна, ничего. Тогда он медленно сделал надрез слева направо. Сквозь получившуюся рану выдавились белые ошмётки. Несильно пошла кровь.
Автоматические двери блеснули отточенными холодными лезвиями на стыке. Раздался лязг. Наркотик знал, как бы быстро он не пытался проскочить сквозь эти двери, он всё равно не успеет. Чем быстрее он будет двигаться, тем более заторможенными станут его движения.
Наркотик не принимал этого решения сам. Кто-то сидящий внутри него подсказал эту единственную возможность. Он застыл на месте без движений и, стараясь не думать ни о чём, кроме тёплого пространства за смертоносными створками, как раз в этот момент участившими ритмичный стук, медленно остановил биение сердца, движение крови по венам и мелким сосудам, дыхание, шум в животе, рост волос. Всё в нём замедлило свой бег. Время, движения, тепло и холод, всё остановилось и перестало действовать. Каждая клетка, оставшись в одиночестве, с трудом передавала затихающую тёплую волну к другим. Мышицы окоченели и превратились в куски льда. Даже воздух на несколько метров вокруг перестал колыхаться. Наркотик уже не чувствовал своё тело. Что-то пронзительно зазвенело. Его сорвало с ног и в безжалостном потоке унесло далеко за двери и ещё дальше.
Наркотик уже понял, что застрял в каком-то болоте. Но засосало туда весь его мир. И просто повернуться лицом к существующей испокон веков двери будет не менее трудно, чем пройти сквозь неё. Наркотика шатало из стороны в сторону. Казалось, что голова вот-вот слетит с плеч. А, может быть, она уже катится по склону, и поэтому так всё крутится и дрожит?
Знаю, моя беда в том, что я пытаюсь упорядочить хаос, а хаос этого не терпит. Высшая степень свободы это полное её отсутствие. Я закован в цепи и поэтому смотрю выше и глубже, чем любой гуляющий под солнечными зайчиками. Я хочу абсолютной свободы, и поэтому вгоняю цепи внутрь себя.
Ласковая, тёплая атмосфера набухла вокруг. Воздух, который он вдыхал, стал похож на теплый шоколад. Сладкий и убаюкивающий, как руки матери.
Теперь, чтобы написать что-нибудь дельное нужно, как минимум, кого-то убить. Вот он выход. Об этом шептала мне Ломка. Глупенькая, она думала, что я не догадаюсь.
Уничтожить мир это убить себя !!! У нас разные пути с этим миром. Мир идёт своей дорогой, а я своей. Просто посмотреть туда, куда я смотреть всегда боялся. И, может быть, снова появятся когда-то потерянные серпантины лестниц, уходящие в пустоту, огромные как планеты лампы и целые вселенные, разлетающиеся в мозгу. Ведь, если правильно закрыть глаза, то там внутри существует совсем иной мир.
Это и есть тайна человеческого счастья. Так уничтожают монстров, заставляющих людей ходить по земле. И пусть я не настолько силён, чтобы убить его, но хотя бы признаться себе, что он существует.
Дождь. Я молюсь дождю. Пусть его священные капли упадут на мою исцарапанную голову. Я уже чувствую, как раскалённые свинцовые кляксы извиваются вокруг. Они несутся ко мне... .
В этот момент Наркотик вдруг понял, что кроме него некому помочь этому солнцу и луне, и всем планетам со звёздами, и всё зависит только от него. И если сейчас он не прочтёт молитву дождю, где упомянет всех, кого знает и любит, и вообще всех и всё, то мир рухнет или даже ещё чего хуже - останется всё таким же старым и серым. У него в груди всё сжалось, и хотелось, чтобы всё на свете стало таким же, как он, чтобы всё чувствовало то же самое. И даже если мир рухнет, то пускай, только чтобы это чувство беспокойства и какой-то чистой тёплой тревоги обо всём сразу не проходило.
Вот уже много лет ничего не меняется, а лишь крутится, крутится, крутится в бесконечной петле. Наркотик торчал посреди всего этого круговорота и смотрел на белый снег. Где он? Что он? Зачем он? Из ледяных разломов тёмной жидкой грязью лезли бесформенные уроды. Снег то весь чернел, как раскаленный асфальт, то опять засыпал белыми холмиками землю. Наверное, это и была жизнь.
Что-то срезало его. Наркотик не успел ничего почувствовать. Его подкинуло вверх и, видимо, вывернуло наизнанку. Во всяком случае, так он для себя определил происходящее. Наркотик увидел, что стоит на Земле. Просто на влажной земле. Просто ногами.
Господи, как же это хорошо. Стоять на земле и завидовать деревьям.
13 сентября 2002 года.
© Copyright Сергей Маленприн.
Коммерческое использование и распространение в печатном виде
без разрешения автора недопустимо.
По всем вопросам использования этого текста обращаться
по адресу: malenprin@yahoo.com