Киношка

Глазничий
Остается прозаически просыпаться рано утром… Поэтически врать на работе больным, что все будет у них зашибись… Что за на? Ну ее на…

Где-то там, далеко (или давно?), куда уже никогда не удастся заглянуть, не говоря уже о том, чтобы туда попасть, осталось одно маленькое дельце. Нет-нет да и кольнет, пронесется мимо – всего один-два кадрика, сплошной блюр, стилл и строб – но  заденет больно, хлестко, ударит и выкинет за столбики, в кювет…

Ночь. Жара, ведь лето. Комары по той же причине. Почти не темнеет за окном, и нет времени для сна. А во сне, где, казалось бы, обрести покой само собой разумеется, его мне не дают… нет, комары еще не самое страшное. Это иное. Это кусочки старой, разломанной видеокассеты, обрывки пленки от которой уносит ветер и развешивает на кустах и даже выше, на деревьях. Подходишь к такому кусочку – мятая коричневая ленточка, думаешь, что же заставило кого-то с ней так поступить? – и вдруг видишь там яркие, живые кадры, как в кино. Зная, что это невозможно, не видишь больше ничего вокруг. Вновь прошлое, вероломно смешиваясь с настоящим, никого не спросив, врывается во сны.

И вот начинается снова. Проходят дни, недели и месяцы – а пройти должны годы. Не отпускает меня эта бестолковая маленькая летняя картинка – кадрик, маленькое цветное, яркое пятнышко. Сказали «Мотор!» - и понеслось… Потом: «Спасибо, снято!», и дальше – тьма лаборатории, и попадает беззащитная пленочка в грубые руки сурового монтажника, имя которому время. А сколько было отснято всякого материала! Какие кадры пропали! Но время идет, и сыпется с лавсана коричневый порошок, выгорают краски на целлулоиде. Беру их в руки, а они ломко рвутся на кусочки; судорожно, глотая слезы, пытаюсь отыскать клей или скотч, но руки сами опускаются и вот я застываю с каменным лицом, будто сделал только что непоправимое, и теперь не склеить их все никогда…

И гибнет актер первого плана, не доиграв роли…

И тогда говорят: «А фильм-то все равно был бы – говно!»

Утешают, что ли? Сволочи… Если б я спрашивал…

Если бы он и правда был говном.

Остается прозаически просыпаться рано утром… Да нет, никакой я не режиссер, даже близко ни одного не видел. Пошло и глупо, и есть в этом безысходность затянувшегося момента моей жизни, но теперь я режиссер всего лишь сам себе.