Надо напиться. Раскаленное синее небо сводит с ума. Выпивка на время оттянет приступ липкой жалости к себе, но она - лучшая защита от бесконечных, тоскливых минут. Будь рядом священник – покаялся бы.... В этой Богом проклятой чумной долине чудес не дождаться. Может дождь пойдет? Небо – бессловесная громада. Сегодня - выходной, и мои робкие просьбы попадут в пыльный шкафчик дежурного ангела.
Вызывают к больному. Пытаюсь найти отговорку, но лень лгать. Натягиваю не очень белый халат, спускаюсь во двор и плетусь к розовому зданию госпиталя, стараясь не поднимать головы. Перед госпиталем цветут розы. Ими пропахло все – какому уроду пришла в голову мысль выкрасить здание под цвет роз? Останавливаюсь, думая, что бессмысленный визит не поможет больному. Лучше вернуться, развалиться на кровати и смотреть в потолок. Лень тащиться обратно.
Больному плохо. Он умрет. Понимает ли он это? Вряд ли.... Сколько он у нас – неделю, две? В первый же день было понятно: ему мало осталось .
Он открывает глаза и хрипит:
- Доктор, доктор, вы космонавт?
Сышны приглушенные смешки. Оглядываюсь, пытаясь отыскать смеявшихся. Не могу - больные и раненные либо смотрят в нашу сторону с затаенным страхом, либо заняты мелкими делами.
Больной продолжает хрипеть, но слов не разобрать. Никакого желания наклоняться - боюсь, что стошнит. Расстояние не спасает от приторно-удушающего запаха, исходящего от него. Аромат роз? Не предполагал, что в букете смерти предусмотрена скрытая усмешка. Его бормотание выводит меня из оцепенения. Распоряжаюсь, чтобы его перевели из общей палаты и выхожу.
Бесконечная дорога обратно. Бутылка холодного пива разогнала бы сомнения и давящую тяжесть в груди. Начинается бред: в кустах мерещаться вспотевшие бутылочки. Кое-как доползаю до ванны. Холодная вода, которую я пустил перед выходом, успела нагреться и противна. С отвращением стаскиваю халат, одежду и влезаю в воду. Никакого облегчения. Дотягиваюсь до пачки сигарет, вынимаю одну, стараясь не намочить, и жадно втягиваю дым.
Разбавить спирт? Пожалуй, нет. Некачественный - недельная головная боль обеспечена. Может у ребят что-то найдется? Посплю, сотру несколько часов и напьюсь.
Сон беспокойный. Вижу со спины больного.Он встал со скрипящей койки и пытается шагнуть. Вспоминаю его фамилию и тихо зову – Леонов.... Он медленно, словно не веря, что кто-то еще помнит о его существовании, оборачивается и показывает редкие, желтые зубы. Становиться жутко, но я успокаиваюсь - он всего лишь пытается улыбнуться. Только бы не вздумал помахать рукой, - проноситься в голове. Он, словно прочитав мои мысли, собирается с силами и начинает поднимать руку. Пытаюсь закричать, но не могу: язык становиться невероятно тяжелым. Кажется, проходят года, прежде чем сухие губы отлипают и еще вечность, пока я набираю в легкие воздух. Но ничего не происходит – самое большее, на что я способен – тихий шипящий звук. Тогда я хочу показать руками – не шевелись!!! Тело не слушается: я окутан мерзкой, невидимой паутиной и с бессилием наблюдаю, как поднимается его рука. Спасительная мысль - он ее не сможет поднять: в этом мире бестелесных призраков ему, такому больному, еще труднее управлять мыслями и телом, чем мне. Так и есть, оставив свои попытки, он, молча и покорно, садиться на кровать. Последнее, что успеваю заметить - его жалкая улыбка сменилась гримасой боли.
Просыпаюсь. Вечер. Еще один день уполз в прошлое. Вытираю потный лоб, одеваюсь и иду к ребятам.
Шумно, прокурено, играют в карты. Подсаживаюсь к столу, и начинаю смотреть. Неинтересно. Отхожу от стола и присаживаюсь рядом с терапевтом на диване.
- Выпивка есть?
Он кивает, открывает шкафчик и достает бутылку. Знаю - это, как яд. Но несколько часов забытья гарантированы
- Пойдем ко мне?
- Зачем? – он удивлен.
Молча, словно совершая важный, но забытый ритуал, мы торжественно разливаем жидкость по стаканам. Выпиваем. Внимательно смотрю на него. Лицо перекошено. Я, наверное, выгляжу не лучше. Отдышавшись, спрашиваю:
- Пожевать?
Он показывает в сторону стола. Поднимаюсь с дивана и иду к игрокам. На краю стола - полупустая консервная банка. Беру ее и, несмотря на протестующие выкрики ребят, бреду к дивану. Стаканы опять полные. Выпиваю. Достаю какой-то кусочек из банки. Голода нет. Жую, не ощущая вкуса, скорее подчиняясь правилу – пьем, надо закусывать. Бутылка почти пуста. Поднимаюсь – надо в госпиталь, проверить как больные? На секунду в комнате становиться тихо, кто-то спрашивает:
- Ты дежурный?
Не отвечаю и, стараясь не качаться, выхожу из комнаты.
Во дворе темно. Спасительной прохлады нет. Но теперь спокойно поднимаю глаза – небосвод забит яркими точками. Спохватившись, быстро опускаю голову - смотри под ноги - ночью полно змей. Но алкоголь начал действовать и мне наплевать - размашистыми шагами иду к госпиталю.
Все спят. Койка Леонова пуста. Становиться страшно: неужели сон сбылся, и он теперь бродит где-то в темноте. Потом вспоминаю - его перевели днем. Обхожу отдельные палаты. Его нет. Чувствую, что трезвею. Мысленно поругиваю себя, что не взял пистолет. Усмехаюсь: оружие - нелепый способ борьбы со сбывшимися снами.
Надо позвать фельдшера. Хочу громко крикнуть, но раздумываю: в конце коридора что-то белеет. Я отрезвел окончательно, но страха нет – в конечном итоге у нас давно не происходило чудес, впрочем, как и чертовщины. Иду к белой точки. Койка, заправленная простынями, на которой лежит Леонов. Он спит, обнажив желтые зубы.
Иду к комнате фельдшеров. Грязные суки, они выставили его в коридор, оставив умирать в одиночестве.
Фельдшеры спят. Пинаю ближайшую кровать. Проснувшийся что-то бормочет, но не даю ему договорить и зло шиплю:
- Дрыхнете?...
Он вскакивает и начинает оправдываться: тяжелых больных нет, вот и решили поспать.
- А он? – киваю в сторону коридора.
- Так ведь… днем перевели в отдельную палату, так он вышел, все верх дном, обосрался.… вонь …все равно умрет….
Тошно слушать. Фельдшер замолчал и смотрит на меня с интересом: унюхал, гад, спиртное. Как все надоело…. Кого я изображаю - человека, которого волнует смерть обреченного?... Быстрее бы закончилось дежурство…. Да пусть спят…. Стараясь не смотреть в конец коридора, выхожу из госпиталя.
Я в комнате. На столе, возле дивана - спасительный стакан. Пью.
Появляется вторая бутылка. Быстро заканчивается. О чем-то громко спорим с терапевтом. Почему-то уверен, что собеседник неправ и это придает силы. За третье бутылкой миримся и начинаем плакаться. Провал….Мы почему-то на балконе, напряженно вслушиваемся в тишину, судорожно сжимая в руках пустые бутылки.
- Кажется… там, - шепчет он и резко кидает бутылку в темноту.Слышу какие-то приглушенные звуки и тоже бросаю бутылку. Раздается звук разбитого стекла и возмущенный выкрик женщины. Мы радостно переглядываемся и идем обратно в комнату. Наполняем стаканы.
Робкий стук. Лень ответить. Дверь медленно открывается - в узкой щели голова фельдшера.
- Леонов умер…
Смотрю на терапевта и протягиваю стакан. Если произнесет хоть слово, выплесну все в лицо. Он молча берет стакан и кивает в сторону моего. Беззвучно чокаемся и выпиваем. В голове - обрывки полузабытой молитвы. Нужен свежий воздух. Шатаясь, дохожу до балкона. Когда возвращаюсь, терапевт сообщает:
- Радио передало - умер замечательный композитор.
Называет фамилию. Вчера, играя на гитаре его песни, не предполагал, что он мне так дорог. Наполняем стаканы. Пью и проваливаюсь в гудящую темноту.
Паутина, – думаю я. Нет, всего лишь мелкие трещины и обвалившаяся штукатурка. Где я? Хочу повернуть голову, но в последнюю секунду осознаю - лучше этого не делать.
Закрываю глаза, считаю до десяти и открываю – перед глазами все тот же незнакомый, незамысловатый узор на потолке. Собираюсь с силами и медленно поворачиваю голову. Все тело наполняется болью. Металлический вкус во рту. Вспоминаю - я в комнате у одного из ребят. Не дотащился до кровати.
В комнату, посмеиваясь, входит хирург:
-Вставай гастролер, скоро пятиминутка, кофе уже поставил. Здорово вчера надрались!!!
Смотрю в его смеющиеся глаза, потом быстро сдергиваю одеяло и вскакиваю с постели. Я в форме.Хорошо, хоть ботинки снял. Медленно потягиваюсь, проверяя, насколько устойчиво держусь на полу. Землетрясения не предвидется.
- Сигареты есть?
Он протягивает пачку. Закуриваю, руки дрожат.
- Мы вчера не очень?… - осторожно спрашиваю я.
Хирург громко смеется, покачивая головой.
- Очень, не очень…. Не знаю. Но снайперов из вас не получится… И слава Богу.
- О чем ты? – я застываю.
- Пей кофе и марш на пятиминутку
Большими глотками заглатываю горячую бурду и выхожу. Хирург идет за мной, время от времени хлопая по спине и негромко смеясь.
Входим в комнату для совещаний. Все в сборе. Сажусь на свободный стул. Противный скрип. Все, не скрывая улыбок, смотрят на меня,. Пытаюсь глазами отыскать терапевта. Его нет.
Начальник прокашливается, принимает серьезный вид и начинает говорить. Я слушаю вполуха, но оживляюсь, когда упоминается мое имя. По комнате ползет приглушенный смешок. С места вскакивает инфекционистка и возмущенно кричит:
- Они пытались меня убить!!!! Представляете, возвращаюсь с вечернего обхода и вдруг попадаю под бутылочный обстрел. Мало, что закидали, так еще и возмущались, что я затихла и забава быстро закончилась.
Она вытаскивает из пакета обломок бутылки.
- Да за такое….
В эту минуты мне кажется, что она - потомок древнего дракона. К сожалению, века взяли свое и теперь она не может так легко сжечь меня. Жаль – неплохое было бы зрелище – пропитанный алкоголем и пустыми мыслями горящий врач.
- А где второй?!! – возмущенно продолжает она, - этот сопляк!!!! Но ведь он - взрослый человек – это же надо, устроить такой тир!!!
-Он под капельницей, - тихо говорит кто-то, - сами знаете, больная печень….
Она продолжает возмущаться, но, услышав о капельнице, грустно вздыхает, машет рукой – идите вы к черту, непонятные мужчины - и садиться на стул.
Чувствую - необходимо что-то сказать. Медленно поднимаюсь, стул опять скрипит и выдавливаю :
- Извини…
Она не смотрит в мою сторону, лишь усталый кивок.
Начальник прерывает назревающую мелодраму и стучит по столу ручкой.
- С алкашами разобрались, - бодро произносит он, - что с Леоновым делать?
- Как что? – удивляется заместитель, - поставим в известность командование, пусть заберут тело.
Начальник тихо посмеивается в усы. Что-то новое. Обычная ситуация, с чего он вдруг так развеселился?
-В том то и дело ребята, что командование ничего делать не будет.
- Как ?!!
- А так!!! Как Леонов поступил в госпиталь - его быстренько демобилизовали.Родных нет, он - гражданин другой страны, посольство за пятьсот километров, да и кому он там нужен? Хотим мы того или нет – он наш…
Тишина. Кто-то предлагает:
- Давайте, здесь и похороним. Все, как полагается. И чем скорее, тем лучше - жара за сорок....
Начальник, подумав несколько секунд, соглашается:
- Пожалуй…. Хотя военная прокуратура требовала, чтобы не трогали тело, но сорок градусов… Приедут они в лучшем случае через два-три дня, пусть сами и разбираются.
Скидываемся на гроб и едем в ближайшее село. Там, после долгих переговоров, договариваемся, что вечером привезут все необходимое.
Могила - рядом с госпиталем. Пришли все, даже терапевт отключился от капельницы. Комочки земли, бутылка с разбавленным спиртом перемещается по кругу. Докторша тихо плачет, сетуя, что не знает заупокойной молитвы. Тихо расходимся и солдаты огораживают могилу трофейными решетками. Кто-то предлагает посадить розы….
Через несколько лет, вернувшись домой после веселой загородной поездки, я включу телевизор и буду бесцельно нажимать кнопки пульта, пока не наткнусь на передачу об известном композиторе. Сразу станет тоскливо и одиноко. Выйду на балкон, закурю сигарету и подумаю о страшной и спасительной силе забвения: как быстро исчез из моей жизни тот синий и жаркий день, оставив только покосившийся, деревянный крест на могиле неизвестного и одинокого человека, потерявшегося в жаркой чумной долине.
Съеживаюсь: кто-то невидимый, размахнувшись, ударил по голове огромным молотом. Через столько лет я вижу, что пронеслось перед взором умирающего Леонова – бескрайнее поле улыбающихся подсолнухов.