У нас в полуклинике один доктор умом подвинулся: писателем себя возомнил. Решил, что ему всё дозволено. Есть такая болезнь, графоманией называется. Вот и наш доктор туда же, стал писать целые дни напролёт. И что интересно: нашлись люди, которым его сочинения приглянулись. Решили они рассказы нашего доктора в газету тиснуть.
Ну, доктор сперва сомневался: удобно ли, то, сё... талантливо ли, оставит ли заметный след в искусстве? – но редактор ему: «Не трусь, под псевдонимом пойдёшь», и доктор согласился. Придумал себе новое имечко – Бутадион Соэ (во как!), и пошло дело.
Сначала, правда, ничего. Газетку-то нашу местную никто, можно сказать, не читает: не Агата Кристи. Но вскорости кто-то кому-то сболтнул, тот передал дальше (в нашем городишке долго в таинственности не побудешь), и стало всем доподлинно известно, что этот самый Бутадион, значит, Соэ – никто иной, как всем знакомый врач-терапевт из полуклиники.
Ну, тут – шум, смешки пошли, всеобщее возмущение, «Что ещё за фокусы? Что он себе думает?..» И то правда: чего высовываешься? Какого такого, извиняюсь, лешего? Все вокруг люди скромные, трудящие. Что касаемо меня, так я и не скрываю: ну санитарка я, институтов не кончала, отвечаю за порядок в клизменной, честно ведь говорю. Ну, а ты-то чего? Сиди себе спокойненько, покуда тебя не спросили, и нечего строить из себя Антона Палыча. Все не пишут – и ты не суйся. Взял моду...
Ну, начальство, конечно, засуетилось: ах! ах! в собственном доме такую змеищу пригрели, а вдруг он чего пропишет того самого... про нас? Знамо дело, все не без грешка.
Правда, сперва к доктору подошли по-хорошему: похвалили, по плечу похлопали. Дескать, не волнуйся, с каждым такое может случиться, ты, брат, кончай это, наверно. Поможем всем коллективом.
А он – нет.
-Я, – говорит, – хочу творить духовные ценности.
Тогда к нему с другого боку. Стал главный ненавязчиво так намекать: у нас, мол, новый сортир на улице построили, кирпичный, заместо старого, фанерного; больным теперича сподручнее анализы сдавать, даже зимой. Вот ты про это и пропиши.
А доктор заупрямился и ни с места.
-Я, – говорит, – на заказ не сочиняю. Мне, – говорит, – вдохновение надобно.
Вот тогда начальники тревогу и забили. А ну как вдохновение это самое обратится в нехорошую сторону – к недостаткам рылом, что тогда? Сраму ведь будет – на весь город. Тем боле что газету, как только Бутадионовы рассказы объявились, стали читать гораздо охотнее.
Созвало начальство совет: что делать со строптивым доктором? Собрались завы отделений, профком, местком, спортком, ...ком, ...ком, опять же кое-какие особо близкие к руководству люди. Судили-рядили, а ничего не придумали. Видать, решили, такая судьбинушка: с писателем под боком мыкаться.
-Я вас убедительно прошу, – сказал напоследок главный, – лишнего не болтайте, следите за собой. Он-то малый неплохой, да кто знает, что у него на уме... А мы посмотрим, покумекаем, может, чего и придумаем.
Потом задумчиво почесался и сказал:
-В горздравотдел рекомендовать его, что ли?
На том и разошлись.
Только зря они испужались графомана нашего, зря, вот чего я скажу. Не водка сгубила его, не бабы и не начальство вовсе. Есть в жизни кое-что и похлеще: слава! Во как. Она-то и урезонила его и, можно сказать, спасла.
Вскорости невмоготу стало ему работать. Проведали больные, что их доктор не хуже Чехова будет, и ну врать ему про себя кто во что горазд, в надежде, что он про них в рассказах своих отобразит и в газете пропечатает.
-На что, стало быть, жалуетесь? – спрашивает иной раз доктор.
-Да понимаете ль, – заводит волынку пациент, – детство у меня было сложное. Родился я и вырос в скромной трудовой семье. Отец пил, бил мать, жили впроголодь. Всего-то и радости было, что карасей из пруда таскать да голубей гонять...
И сидит наш доктор, офигевает, терпеливо слушает всю эту ерунду, а перебивать больного не решается, потом как интеллигентный дюже. Другой бы уже сказал:
-Вот что, батя: ты пасть покуда закрой и сымай штаны. Шичас я тебя шшупать буду.
Больные таких докторов страсть как уважают. А этот – рохля. Соберёт толпу под дверью кабинета – сам не рад. А народ ещё и оборзел совсем: всё больше к нему норовят.
-Бабуся, с вашей болезнью к ушнику надо бы, – советуют в регистратуре.
А она, дура старая:
-Девочка, мне бы к пясателю. Уж больно антересно...
А другие наоборот: молчат, мнутся. Стесняются, стало быть.
-А сколь у тебя, милочка, приключилось беременностей? – интересуется бывалоча доктор.
-Э, нет, – отвечает она, – не скажу. А ну как в газете про это напишете.
Через месяц взвыл писателишка наш. Похудел, осунулся, стал щекой дёргать.
Тут уж весь город про Бутадиона проведал. Стали интервью у него всякое просить, автографы брать. Приехали и с телевидения, засняли. Пора, говорят, уже книжку издавать. Доктору работать некогда, думать некогда, писать – тоже! Не иначе как слава.
А товарищи по работе всё одно смеются над ним. Понятное дело: был бы хоть писатель какой незнакомый, чтоб только в телевизоре да в книжках, а тут – тьфу! Нашенский же, участковый терапевт.
Самые же бойкие решили подшутить. Раздобыли историю болезни с собственноручными записями Бутадиона, нарезали её, хулюганы, на мелкие листочки, разложили на столе и объявление повесили:
АУКЦИОН!!!
Продаются автографы
всемирно известного прозаика
БУТАДИОНА СОЭ!
Спешите! Спешите!
Только один день!!!
Сами понимаете, времена у нас нонче кооперативные, рекламные. Есть где подглядеть.
Народ возле стола столпился, читает, смеётся. Балаган, одним словом, учинили.
Подошёл и Бутадион. Взял он одну бумажку, другую, а там:
«Стул и мочеиспускание в норме» – 10 руб.
«Жалобы на тошноту, рвоту, понос до 10 раз в сутки» – 30 руб.
«В анамнезе 3 выкидыша и 6 абортов» – 50 руб.
Схватился наш доктор за голову, прибежал, горемыка, к себе в кабинет, заперся...
И уже никогда боле не писал.