(театральный рассказ)
…В прошлой жизни было так.
Я сидел в пустом зале театра, ожидая, когда кончится репетиция. Всю неделю до этого шел дождь, царил жуткий холод и репетировали абсолютно бездарную пьесу. Как она называлась и о чем, собственно, в ней шла речь, не столь важно, тем более что таких мелочей я уже и не помню.
Одной моей хорошей знакомой по имени Светлана поручили роль со странной репликой: она, сидя за столиком и глядя в меню, должна была сказать официанту: "Я хочу заказать ТИБЕТСКУЮ ЯИЧНИЦУ! Только обязательно поджаренную на МАСЛЕ…" Что это за такая «тибетская яичница», не знал, наверное, и сам автор, однако, дело в том, что Света постоянно забывала, какую яичницу желает. (Впрочем, это неудивительно - труппа сама по себе играла из рук вон, скучно и вяло. Возможно, из-за плохой погоды и холода.) "Я закажу..."- говорила Светлана, выдерживала положенную паузу, а потом начисто забывала, что хотела заказать. Режиссер, лысый и тощий субъект лет сорока, курил одну за другой дешевые сигареты и каждый раз, когда доходило до этого места, бесстрастным голосом подсказывал: "Тибетскую яичницу, Светочка, тибетскую. Яичницу. Не китайскую отбивную, не татарский плов, а тибетскую яичницу. Тибет. Яичница. Разве так трудно запомнить?" Светочка очень волновалась, поскольку это была ее первая большая роль.
Тут кто-то посоветовал ей написать крупными буквами слова "тибетская яичница" на листке и вложить в меню, что она и сделала. Генрепетиция в пятницу прошла довольно сносно, хотя особого подъема, и это было видно невооруженным глазом, никто не испытывал, а спектакль назначили на следующую неделю.
После репетиции я провожал Светлану домой. Мы шли по темнеющей улице, я нес ее сумку с вещами, которую отобрал почти силой, а она рассказывала о какой-то прочитанной когда-то книге, о том, что любит дискотеки и концерты, что театр - это не просто временное увлечение, а такая же часть ее самой, как рука или нога, словом, обо всех тех важнейших пустяках, о которых обычно говорят девушки ее возраста, когда находят благодарного слушателя.
Машин почему-то было мало, впрочем, как и пешеходов. А какой стоял вечер! Облако теплого воздуха опустилось на улицы города, и сквозь это спокойствие, эту неподвижность острыми струями тек настоящий, будоражащий кровь запах весны. Глядя на свою спутницу, я думал о том, что она симпатична, раскована, чуть легкомысленна, не слишком умна, но и не глупа, что корни феминизма и эмансипации уже глубоко проникли в ее сознание и даже отчасти дали зеленые побеги, о том, что наши отношения, скорее всего, не зайдут дальше совместного чаепития, но что именно это-то как раз и есть в них самое замечательное. Разговор незаметно перешел на излюбленную мною тему. Почувствовав вдохновение, как это иногда еще случается, я стал рассказывать о далеких Гималаях, об отшельниках, живущих в высокогорных пещерах, о тибетском ламаизме, о зловещем обряде "отсечения привязанностей", который совершают на кладбище в глухую полночь, словом, говорил все те нужнейшие банальности, которые обычно говорят мужчины моего возраста, когда встречают симпатичную девушку. Светлана увлеченно слушала.
"В Тибете, - говорил я, - существуют люди, которые могут при помощи особого способа дыхания согреваться без огня. Только представь себе: они могут зимой сушить на себе мокрые простыни. Теоретически, даже яичницу они могут поджарить на собственном животе. Живот смазывают растительным маслом, доводят до нужной температуры, а потом используют как обычную сковородку. Может, оттого яичница и называется тибетской. Впрочем, это шутка."
Проклятье философского мышления миновало Светлану, но даже она заметила то, что упустили из виду многие тибетские мистики.
- Ну хорошо, а зачем это все-таки нужно? - Спросила она.
Я задумался.
- Видишь ли, большинство этих людей занимается подобными вещами исключительно ради достижения каких-то определенных результатов, чаще всего, сверхъестественных. Это как спорт. Словом, вся тибетская магия мало чем отличается от прочих видов человеческой деятельности, разве только окружающей ее таинственностью.
Некоторое время мы шли молча.
- Ты веришь в переселение душ? - Вдруг спросила она.
- В метемпсихоз?
- Ну да, в реинкарнацию, во всякое такое.
- Как тебе сказать, - снова задумался я, - не все так просто. Во-первых, то, во что мы верим, должно подтверждаться практикой, как утверждают все восточные эзотерические учения. Во вторых, классический буддизм, строго говоря, никогда не утверждал, что переселение душ существует. Согласно представлениям буддистов, наши поступки, мысли и действия при жизни вызывают определенные последствия после нее. И только. Вера тут ни при чем.
- Ты говоришь как безбожник! - Полушутя возмутилась Светлана. – Один апостол вон тоже так думал и чуть не утонул.
- Ну, тогда он еще не был в полном смысле апостолом. Так, ученик только. Да и вообще, каждый человек выбирает верить в то, что ему ближе.
- А, может, это просто его судьба?
- Тогда моя судьба меня пока еще не настигла. - Отвечал я, ни о чем не подозревая.
- Знаешь, - вдруг сказала она, - у меня такое ощущение, что все это уже было. Когда-то давно. Вот точно так же мы с тобой шли. Был такой же вечер. И мы говорили те же самые слова.
- А что было потом?
- Не знаю. Это просто ощущение.
- Наверное, мир ходит по кругу. То, что когда-то происходило, произойдет снова. Может быть, с небольшими вариациями. Вот поэтому нам иногда и кажется, что мы это уже видели. Через много миллиардов лет мы снова пойдем той же дорогой, и снова скажем те же слова.
- А в чем тогда смысл? Должен же быть какой-то смысл.
- Ну, может быть, смысл в том, что мы всякий раз не делаем что-то важное. Или делаем совсем ненужное. И так круг за кругом, пока не догадаемся.
- Что-то вроде репетиций перед спектаклем?
- Да.
Помолчали.
- Придешь в четверг на премьеру? – Спросила она.
- Приду.
- Обещаешь? Не смотря ни на что?
- Обещаю. Не смотря ни на что. Как бы трудно ни было.
Мы подошли к ее подъезду.
- Вот мы и пришли. - Сказала Светлана. - Здесь я живу.
Я уже стал надеяться на приглашение к чаю, но тут она добавила:
- Ну, до скорой встречи. Приятно было пообщаться.
- Мне тоже. - Ответил с досадой я, на прощанье, впрочем, порекомендовав ей прочесть книгу французской писательницы Э.Дэвид-Ниль "Путешествие одной парижанки в Лхасу", а также кое-какую другую литературу на эту же тему, и мы расстались, рассчитывая увидеться на премьере.
В странном меланхолическом настроении я возвращался домой. У школы, на футбольном поле, мимо которого проходила дорога, пылал костер. Языки пламени лизали еще сырые, недавно спиленные ветки, чернели в огне спинки стульев, доски, ящики и прочий хлам. При моем приближении пять или шесть стоявших у костра подростков, в возрасте от восьми до двенадцати, поспешно скрылись в окружающей тьме. Я подошел к огню, ощущая на своем лице его жар.
Отчего-то мне стало грустно. Наверное, оттого, что такие девушки, как эта, редко кого вообще по вечерам приглашают на чай, а меня и подавно. И это очень печально, потому что мне уже не восемнадцать и даже не двадцать восемь. Было в этой девушке что-то такое... Как бы скрытый огонь или, может быть, особый, безумно волнующий запах. Он прорывался сквозь весь ее облик, присутствовал в ее словах, ее движениях. Рядом с ней почему-то думалось о харакири или о чем-то столь же болезненном, но, как ни странно, единственно возможном в данной ситуации. И поневоле возникала глубокая симпатия к японским летчикам-камикадзе, умирающим на вершине своего духа, легко, радостно, с удовольствием...
Мысли эти были настолько несвоевременными, что даже показались чужими. Действительно, как это Светлане, чье присутствие было еще столь явным, удалось вызвать в моем мозгу цепочку подобных ассоциаций? Будто бы некто, какой-то «другой Я», сидящий внутри, использовал мой поток сознания для перемещения по нему своих собственных мыслей. Он что-то хотел сказать мне теперешнему, о чем-то предупредить. Казалось, сейчас я вспомню нечто важное, может быть, единственно важное…
Но я не вспомнил. Не успел.
- Дядь, а дядь! - Позвал откуда-то из темноты детский, но уже начинающий ломаться, голос.
Я обернулся. Метрах в двадцати, за гранью досягаемости света от костра, толпились ребятишки.
- Чего вам, дети? - Спросил я немного снисходительно, услышав, как меня называют "дядя".
- Дядь, мы туда большую гранату положили, противотанковую ...
- Что-о?!!
"Поймаю щенков - убью!" - Было последней мыслью, которую я запомнил.
...А потом произошла катастрофа.
Поначалу все шло гладко. Возможно, благодаря солнечной погоде, а, может быть, все же месяцу упорных репетиций, труппа играла почти хорошо, несмотря даже на одиозность пьесы. Но вот пришло время Светланы явить залу свою реплику.
Она прошлась по сцене, села за столик, взяла меню у подошедшей официантки, открыла его и уверенно сказала:
- Я хочу заказать...
Все замерли. В зале повисла напряженная тишина.
-...Тибетскую яичницу!
Все облегченно вздохнули. Опасный рубеж миновал. И тут произошло страшное. Мне бы и в голову не пришло, что наш разговор в ту пятницу, в какой-то из прошлых жизней, а, в особенности, книги, которые я рекомендовал своей знакомой прочесть, так скажутся на ее следующем воплощении. Светлана выдержала паузу и произнесла:
- Но только обязательно поджаренную на ЖИВОТЕ!
Пьеса была отнюдь не комедийного содержания, но кое-кто из зрителей засмеялся. Другие так ничего и не поняли. Мне же было не до шуток. Едва спектакль закончился, как я оказался за кулисами, где и столкнулся со Светкой. Она налетела на меня подобно тайфуну. Не успел я полслова сказать, как получил звонкую затрещину.
- Скотина, сволочь, ублюдок! Это тебе за тибетских лам!
Еще затрещина.
- Это тебе за обряд отсечения!!
Я попытался что-то сказать в свое оправдание, хотя виноват, в общем-то, не был. Кто же знал, что все так получится? В прошлый раз я до этого места даже не дошел! Однако, несмотря на все мои веские доводы, в следующую секунду я получил самую оглушительную и самую увесистую из всех оплеух, которые когда-либо ощущала моя физиономия.
- А это тебе за яичницу на животе!!!
И, упав в мои объятия, Светка разрыдалась.
-Ну почему ты тогда не пришел? Почему!? Ты же обещал! В четверг, на премьеру! Я ждала тебя столько раз!
«Я пришел, Светка!» – Подумал я. Она плакала навзрыд, а я был счастлив. И улыбался, как идиот.
- Значит, и ты! - Бормотал я. - И ты вспомнила! Вспомнила!
Июнь, 1997г