7.
- Это против моих правил, Леночка, - сказал Николай Владимирович. - Но для тебя я могу сделать исключение: в последний день ты вспомнишь, что ты не мужчина, а девушка…
- Только в последний день?
- Ну да, - Николай Владимирович рассмеялся. - Ты ведь не относишь себя к секс-меньшинствам.
- Еще чего!
- Ну вот… А как же ты, будучи девушкой, хоть и в мужском теле, станешь заниматься любовью с другой девушкой?
- А она знать не будет!
- Извини, - Николай Владимирович постарался сделать серьезное лицо, хотя его разбирал смех. - У тебя элементарно не случится то, что случается у парня, когда он ложится с девушкой в постель…
- Ой, ну какой вы… Это разве обязательно?
- Леночка, не надо переигрывать, - Николай Владимирович насмешливо покачал головой. - Ты чересчур старательно изображаешь из себя полную невинность, эдакую капризную нимфетку…
- Мужчинам нравится…
- Первые несколько минут, - жестко сказал Николай Владимирович. - Потом им этот спектакль надоедает.
- А я и не играю вовсе! - обиделась Кисуля. - Я на самом деле… ну, это…Вы понимаете, о чем я?
- Ты со своей девственностью носишься, как с писаной торбой, - Николай Владимирович иронично покачал головой и вздохнул. - Похвально, конечно, что бережешь честь смолоду. Но знаешь ли ты, что самая беспутная развратница легко может вернуть то, что ты так бережешь? Операция довольно-таки несложная, хотя стоит дорого.
- Вы на самом деле циник или просто решили меня позлить?
- Я привык смотреть на вещи просто, - пожал плечами Николай Владимирович. - Разве это цинизм? Всё дело не в развращенности тела, а в развращенности сознания. Кстати, не потому ли библейская распутница Магдалина стала святой, что сумела сохранить душу невинной? Она отдавала мужчинам то, что они хотели получить, и была подругой всех жаждущих, и, быть может, даже любила их…
- Вы меня обижаете, - Кисуля капризно надула губки. - Неужели я кажусь вам развращенной?
- А разве ты ни разу не фантазировала на темы секса? - вопросом на вопрос ответил Николай Владимирович. - И разве ни разу не читала ту же газету "СПИД-инфо" с откровенными описаниями различных интимных историй? Да что там какая-то газетка! Ведь ты - признайся! - бывала в Интернете на различных порносайтах. Разве нет?
- Ну и что? - смутилась Кисуля. - Просто посмотрела - и всё! Интересно ведь…
- Но, тем не менее, некоторое представление о сексе имеешь, - Николай Владимирович снова закурил. - И, может быть, даже представляла себя на месте той или иной порно-модели на всех этих соблазнительных картинках…
- Ну и фантазии у вас!
- Да и у тебя они, наверное, тоже иногда разыгрываются, - Николай Владимирович стряхнул пепел в красивую пепельницу из красного мрамора. - Но давай не будем об этом говорить. У нас с тобой речь о другом: ты поживешь недельку в моем теле, а я в твоем. У меня тоже появилась тяга к перемене тел…
-Вы обещаете вернуть мне тело в полной сохранности? - деловито спросила Кисуля.
-Тебя интересует только сохранность тела? - Николай Владимирович удивленно поднял брови. - А я думал, что - душа… И вообще, у нас с тобой какой-то странный диалог получается. Будто ты мне сдаешь свое тело в ломбард на хранение.
-Так оно и получается, - Лена закинула ногу на ногу, и сразу стало видно, что они у нее не такие худенькие, как казалось при ходьбе.
- Конечно, верну, - Николай Владимирович выпустил кольцо сигаретного дыма и с задумчивым видом проводил его глазами. - Лучше бы ты о душе побеспокоилась. А что, если она познает в моем теле яркую крамолу запретных желаний?
- А я знаю четко одно, - Лена посмотрела ему прямо в глаза. - Что даже самая слабая душа может совладать с самыми сильными искушениями…
- Что-то знакомое, - Николай Владимирович наморщил лоб. - Это цитата из какого-то очень известного философа. Сейчас вспомнить не могу. Но знаешь ли ты библейскую притчу о том, как Он изгнал беса из одержимого?
- Библией не увлекаюсь…
- Христос изгнал беса из души одержимого, но случилось нечто странное: его душа оказалась пустой, - продолжал Николай Владимирович, невзирая на то, что Лена всем своим видом показывала, как ей глубоко наскучили все эти проповеди о душах. - Более того, через некоторое время в нее вселились целых семь бесов! А ведь Христос очистил ее от темных сил…
- К чему вы это рассказываете?
- А я и сам не знаю, к чему, - пожал плечами Николай Владимирович. - Может быть, к тому, что всякая пустота заполняется тем, чего хочет сам человек, и все высокие и благие истины тут порой бессильны.
- Значит, если даже вы что-то замените в моей душе, то я всё равно верну то, что в ней было?
- Не знаю…
Ему наскучил разговор с миленькой, но несколько глуповатой Кисулей. И хотелось только одного: оказаться в её теле и сделать то, что он давно задумал. А как поступит Кисуля с его телом - это его мало волновало. Если девочка захотела необычных приключений, смысла которых не понимает, то пусть хотя бы развлечется. Навряд ли она сможет узнать то, что ей так хочется понять в мужской природе. Хотя Николай Владимирович не исключал такой возможности, но почему-то твердо верил в то, что Кисулино познание ограничится лишь чисто физическими ощущениями.
- Ну что, приступим? - спросил он. - Садись в это кресло, а я буду в соседней комнате. И ничего не бойся. Впрочем, и бояться-то нечего! Через несколько минут ты ощутишь себя мной, а я буду тобой…
- Это гипноз?
- Не все ли тебе равно? - Николай Владимирович поморщился. - Гипноз - это совсем другое, и я им не занимаюсь.
- А меня ни один гипнотизер не мог погрузить в транс, - сообщила Кисуля и с гордым видом уселась в кресло с высокой спинкой. - Я не поддаюсь гипнозу!
- Расслабиться не можешь - только и всего, - сказал Николай Владимирович. - Стережешь свое сознание как слишком усердный охранник. Иногда, Леночка, полезно расслабиться…
- Только не в присутствии мужчин, - рассмеялась Кисуля. - Расслабишься и - чик, готова!
Что-то вульгарное мелькнуло в хорошеньком личике Кисули, и Николай Владимирович вдруг подумал о том, что лет через двадцать она непременно превратится в эдакую толстозадую матрону с губками, собранными в куриную гузку. И даже намека на былую романтичность в ней не останется.
- Прижми голову к спинке кресла, и знай, что уж я-то, как ты говоришь, чикать тебя не собираюсь: у меня к тебе интерес экспериментатора - только и всего, - сказал Николай Владимирович. - Чувствуешь в ней железный круг?
- Ой, он такой холодный…
- Потерпи немного, ты же терпеливая, - он подмигнул ей, - и закрой глаза…
Она послушно закрыла глаза, и Николай Владимирович, сложив на подлокотниках ее ставшие вялыми руки, осторожно открыл дверь в соседнюю комнату.
А через несколько минут Николай Владимирович, потянувшись, как после сладкого сна, ощутил в себе необыкновенную легкость, будто за спиной сейчас развернутся крылья и он воспарит в небеса. Не открывая глаз, он подумал о том, что никаких особых радостей в жизни вроде как нет, и с чего бы это вдруг его посетило такое приятное ощущение? Что-то весело и настырно щекотало его ноздри. И Николай Владимирович чихнул.
Он открыл глаза и прищурился: над ним хороводились бесчисленные светящиеся точки, переплетаясь в танце друг с другом, то взмывая вниз, то ухая куда-то вниз, за пределы четко очерченного пространства - ах, вот оно что: в столбе света, падавшего из окна, танцевали пылинки.
- Пыль всюду, куда ни глянь, - услышал он очень знакомый голос. - Уборщица совсем от рук отбилась…
Николай Владимирович скосил глаза влево, не желая выказывать свое пробуждение. О, Боже! Там стоял он сам, собственной персоной.
- Леночка, тебя так утомила наша беседа на отвлеченные темы, что ты задремала, стоило мне выйти на одну минутку, - сварливо сказал двойник. - А вот зачем я ходил в ту комнату - и вспомнить не могу. Ранний склероз, что ли?
Николай Владимирович встал с кресла и, сделав шаг, чуть не упал - с непривычки: ведь туфли на шпильке он никогда до этого не носил. Да и юбочка не давала шагать нормально, сдерживала его порывистые движения. Но ему стало весело, очень весело, так весело, что он едва сдержал себя, чтобы не захлопать в ладоши и, как некогда Пушкин, не закричать восторженно: «Ай да я!».
Николай Владимирович прислушался к себе, и его пронзил холодок восторга: у него было новое тело, но внутренне он остался самим собой. Наконец-то случилось то, что он давно хотел испытать. Прожить несколько дней в чужом облике - это почище любого карнавала масок! Но удастся ли ему сыграть эту роль? А может, даже играть не придется, потому как тело наверняка помнит привычки прежнего хозяина. А голос? Неужели он сможет говорить как Кисуля? Ну что ж, надо попробовать…
- А мне пора, обещала маме рано вернуться, - сказал Николай Владимирович, с удовольствием отмечая: он говорит звонко и ласково, чуть капризно топыря нижнюю губку, - совсем как Кисуля. - Где-то тут мои сигареты, вы их не видите?
- Разве ты начала курить? - удивился его двойник. - Никогда за тобой этого не замечал. Вот, возьми мои "Мальборо". Я себе по пути домой куплю.
Николай Владимирович в отличии от Кисули, поселившейся в его теле, отлично помнил всё. Он и затевал это перемещение душ, чтобы почувствовать себя не только другим человеком, но и особью противоположного пола.
Занявшись опытами, связанными с перемещениями энергетического сгустка, именуемого людьми душой, он открыл в себе нечто, поначалу ужаснувшее его. Он понял, что подсознательно стремился достичь абсолюта - понять природу не только мужчины, но и женщины, научиться управлять страстями, познать сущность человека и, следовательно, всего этого стада, именуемого людьми. Обыкновенные весы, на которых можно взвесить плохое и хорошее, доброе и злое, тут не годились, потому что большинство нравственных установок создавались самим же людьми, и они верили во многие якобы непреложные истины, не задумываясь о причинно-следственных связях. Они не мучили себя поисками аргументов в подтверждение той или иной истины, не искали в ней парадоксов и не стремились уличить эту истину в лукавстве, если такое качество вдруг им открывалось. Они верили - и всё. И это, на взгляд Николая Владимировича, притупляло их чувства, приводило к той странной душевной дряхлости, от которой есть несколько традиционных средств: растворяться в какой-либо вере, и чем глубже, тем лучше для человека, потому как не надо ни о чем думать самому, и к тому же возникает единение с другими верующими, и полное с ними взаимопонимание, и любовь друг к другу - это стадо недаром зачастую пасет один пастух, будь то сам Иисус или Будда, или Виссарион, или какой-нибудь новоявленный пророк. Им достаточно того, что пастырь, или гуру, или учитель, или пророк сам знает истину и даже позволяет им прижаться к ней. У стада нет насущной потребности в стремлении дойти до сути, познать истину во всех её нюансах, и не опускать руки, даже если это никогда не удастся достигнуть, а все время идти вперед. Ведь кто-то же все время должен идти вперед, и даже если очень устал, и нет сил, и кажется, что вот сейчас упадешь, так и не достигнув горизонта, - все равно настоящий постигатель сути явлений по-прежнему станет двигаться туда, где скрыто непознанное. Как угодно - ползком, на карачках, умирая и задыхаясь, голодая и насыщаясь плодами Земли, испытывая жажду и сгорая от зноя - но вперед и вперед!
Николай Владимирович вообще-то не относил себя к таким избранным, которые стремятся охватить всю многозначность бытия и задают бесконечные вопросы, и даже если не получают на них ответов, то всё равно не перестают спрашивать снова и снова, насмехаясь над своим невежеством, и подтрунивая над теми, кто открывает рот от изумления: ну надо же, додумался же хотя бы вопрос такой задать, которого и задавать-то нельзя! А почему нельзя? А потому, что они крамольные, и от них как-то неуютно становится жить, и тяжко на душе от того, что понимаешь, что не знаешь самого себя.
- Нет большего несчастья, чем незнание границ своего счастья, - сказал Николай Владимирович вслух.
- Ты ничего не перепутала? - спросил его двойник. - Кажется, у Лао Цзы по-другому сказано: нет большего несчастья, чем незнание границ своей страсти…
- Я не читала Лао Цзы, - признался Николай Владимирович, памятуя о том, что он теперь Кисуля. - Я переписала цитаты из него в записную книжку и выучила их наизусть …
- Умница, - похвалил двойник. - Потому что не врешь. Это нынче такое редкое качество - не лгать. И хорошо, что призналась мне в дурной привычке…
- Какой?
- То, что ты куришь. Бери "Мальборо", они легкие…А мне нужно остаться одному.
Николаю Владимировичу, то есть Кисуле, почему-то стало жаль своего двойника, то есть не двойника, а Кисулю, ставшую графом Греем. Ну, что она, пардон, он будет делать в этой лаборатории, абсолютно ничего не понимая в предмете исследований?
Он дал Кисуле свою телесную оболочку, но наложил запрет на использование тех тайных знаний, которые касались его последних опытов. Впрочем, рутинная обработка кое-каких статических материалов и результатов исследований скрасят существование Кисуле, то бишь новоявленному, ох, непонятно как и говорить про это существо - в общем, графу Грею будет чем заниматься в этой вмиг ставшей унылой лаборатории.
- Рада была вас повидать, - сказал Николай Владимирович и смутился: он еще не совсем привык к роли молоденькой девицы, и к этому голоску, и к тем странным, почти автоматическим ужимкам тела, которые заставляли его двигаться хоть и раскованно, но все-таки степенно, как бы со знанием себе цены, и спину он держал прямо, и у него вдруг прорезалось боковое зрение: он отлично видел то, что делалось по обеим сторонам и жалел лишь об одном, что у него нет на затылке третьего глаза. Тогда можно было бы не оборачиваться, чтобы посмотреть, не посмотрели ли ему вслед.
- Тьфу! - в сердцах пробурчал Николай Владимирович. - Не забывай, милый, что ты - это теперь не ты, а молоденькая особь женского пола. И зовут тебя Лена. И ник у тебя в Интернете - Кисуля. Понял?
Ему было непривычно ощущать на себе взгляды встречных мужчин - веселые, удивлённо-вопросительные, призывные, ласкающие, откровенно бесстыдные, наглые, ждущие ответной улыбки. Какая масса нюансов! И все-таки было нечто такое, что объединяло совсем разные взгляды - это та особая сосредоточенность во взоре, напоминающая поведение охотника, увидевшего возможную добычу. И даже внешне равнодушные лица проходящих мимо мужчин как бы опалялись изнутри огнем тайного желания. Все-таки в походке Кисули, которую она, видимо, тщательно отработала, было нечто такое, что немедленно заставляло их вспомнить основной инстинкт. И даже какой-то древний дед, стучавший по асфальту палочкой, остановился и, восхищенно покачав головой, поглядел вслед.
А Николай Владимирович, ставший Кисулей, с тайным восторгом думал о том, как он наконец-то познает то, что знают только женщины. Но его холодный ум интересовало не столько проявление сладострастия, сколько физическая сторона любви. Ему почему-то казалось, что женщины испытывают в ней большую потребность, нежели мужчины, и у них движения тела неминуемо должны совпадать с движениями души. Если, конечно, этот энергетический сгусток не является всего-навсего тем "черным ящиком", который лишь вбирает в себя информацию о прожитой жизни. Во всяком случае, опыты в лаборатории не подтверждали сколько -нибудь активного влияния того, что люди именуют душой, на их поступки, действия и мысли. За это отвечали, как правило, мозг и сознание .
Николай Владимирович, приноровившись к особенностям повадок Кисулиного тела, весело и непринужденно сбежал с улицы Гоголя по старой, разбитой лестнице. Слева когда-то стоял старый деревянный дом, где он жил мальчиком с родителями, а когда его снесли, то семейству выделили квартиру в кирпичной "хрущевке". Тут он и жил. Но на этот раз он прошел мимо своего подъезда, чуть дальше стоял магазинчик, где продавали горячие булочки. Он уже знал, что Кисулина мама их любит. И без них нельзя было возвращаться в ту квартиру, где ему предстояло целую недель играть роль молодой девушки, к тому же послушной и заботливой дочери.
- Но в "Подвальчик"-то я без мамочки пойду, - подумал Николай Владимирович. - Ох, Дьяволенок… Берегись!
И, довольный своей тайной фантазией, коротко хохотнул.
8.
Александр считал, что любовь - это то, что соединяет одного человека с другим, но при этом сохраняет целостность их "я".
- О, великомудрый, ты прав и не прав одновременно, - присвистнул Евгений. - Людей соединяет, например, хобби. Собирают они всякие марочки, любуются ими, обмениваются, своего "я" при этом как бы и не теряют. Но неужели это любовь?
- Ты передергиваешь карты, - поморщился Александр. - Недаром у тебя ник такой - Дьяволёнок…
- Но, может быть, ты имел в виду не любовь, а секс? - Евгений насмешливо покосился на Александра. - Он тоже связывает двоих…
- А иногда и троих, и четверых, - язвительно заметил Александр. - Но любовь - это совсем другое!
- Знаешь, мне кажется, что люди слишком много думают о любви, - Евгений опустил голову и задумчиво покрутил носком ботинка в песке. - Ты читал "Кама-сутру" полностью? Нет-нет, не описания поз и разных способов удовлетворения страсти, а ее философскую часть. Её почему-то мало кто знает. А там есть один удивительный момент. Оказывается, если человек по-настоящему занимается любовью, то ему достаточно одного раза в год…
- Врешь!
- Нет, не вру, - Евгений растерянно улыбнулся. - Я и сам этого никак в толк не возьму. Но, тем не менее, древние мудрецы считали, что полное, безоглядное слияние двух тел и душ удовлетворит так глубоко, что разгоревшееся пламя еще долго не погаснет и его хватит на долгие месяцы…
- Да ну! Что-то мне это не совсем понятно…
- А еще берешься давать определения любви! - уголки губ Евгения дернулись в чуть заметной язвительной усмешке. - А ведь многие относятся к ней как к естественным отправлениям организма: ну, накопилась, типа, сперма - нужно ее в кого-то слить…
- Да ты, брат, циник!
- Вовсе нет, в глубине души я добрый, пушистый и нежный, - Евгений рассмеялся. - А циники - это те, которые говорят, что совокупляться нужно каждый день, иначе что-то в нашей жизни неправильно. Некоторые медицинские светила даже считают, что сексом можно лечить всякие разные болезни: три раза вставил-вынул - это от одного заболевания, а четыре раза, да еще в определенном ритме, - уже от другого…
- Нет, ты циник!
- Если хочешь, я тебе дам это руководство почитать - обхохочешься! - Евгений закурил и продолжил. - А чего стоят все эти заметки в газетах о том, что если человек недостаточно часто занимается любовью, то у него возможны проблемы с сердцем, легкими, простатой и так далее?
- Ненавижу это выражение: заниматься любовью…
- А что ты хотел? - Евгений помрачнел. - К любви, вернее, к сексу, у многих такое же отношение, как к работе, некой обязанности, - он хмыкнул, - в конце концов, как к супружескому долгу…
- Который надо исполнять, - вставил Александр и рассмеялся. - И что-то снова и снова доказывать женщине, с которой живешь…
- Вот-вот! - приободрился Евгений. - А надо ли что-то доказывать? Знаешь, я заметил: как только это начинаешь делать, тут же включается мозг и всё просчитывает… Нужно ли это в любви? Потому, что когда я люблю женщину, я хочу забыть о том, что нас разделяет, полностью раствориться в своем чувстве, и пусть исчезнут все границы!
- Ты не только циник, но и романтик…
- Парадокс: циничный романтик, - рассмеялся Евгений. - Но продолжу. Дело в том, что во время любви я хотел бы настолько забыться, чтобы не ощущать себя мужчиной, а свою любимую - женщиной. Я хочу стать единым с ней существом! А если мы будем разделены на мужчину и женщину, то снова возникнет этот проклятый дуализм: я - мужчина, она - женщина, и мы занимаемся любовью.
- Во время оргазма все хоть на миг, но теряют над собой контроль и, следовательно, забываются, - заметил Александр. - Это, пожалуй, единственная вещь, которую человек делает, не препятствуя себе и не подавляя своих чувств…
- Ну да! Существуют, опять-таки, руководства по технике правильного оргазмирования, - покачал головой Евгений. - Человек - это вообще тотальность. Если он не может прийти в бешенство, потому что неудобно, нельзя, неприлично, то он и в любви не сможет проявиться полностью. Ему обязательно нужно контролировать ситуацию и тут!
- И только в твоем "Подвальчике" это никак не контролируется? - Александр кашлянул. - Кстати, ты меня никогда туда не приглашал…
- Ты испугаешься!
- Я не самый трусливый…
- Это на словах, - Евгений докурил сигарету и решительно вмял ее носком ботинка в песок. - "Подвальчик" противопоказан тем, чьи души еще не окрепли…
- Любишь ты, брат, напускать туман, - поморщился Александр. - Ну, скажи еще, что душа растет и зреет так же, как обычный плод, не без помощи всяких микроэлементов и удобрений…
-… например, в виде любви, - быстро вставил Евгений. - А как же ты думал? Ей тоже нужны питательные вещества! Грубо, конечно, но зато по существу. Любовь - это то, что движет не только солнце и светила, но и делает душу человека именно человеческой.
- Прописные истины! - Александр снова поморщился. - Еще скажи, что любят не за что-то конкретно, а просто так, потому что потому, - он иронично подмигнул собеседнику. - Ну, разве не так? Но все это никак не объясняет любовь, а еще больше отдаляет от понимания ее смысла.
- Вот за что я не люблю некоторых преподавателей, так это за то, что они все стараются разложить по полочкам, - Евгений поднял указательный палец вверх и передразнил кого-то. - Все нуждается в систематизации, друзья мои!
Так когда-то говорил на лекциях один доцент, рыхлый, но еще не старый, франтоватый мужчина: всегда с иголочки одет, на туфлях ни пылинки, будто только что их почистил. "Все подлежит систематизации, - учил он. - Это умение пригодится вам в жизни, которая сама по себе - определенная система".
Хотел Евгений того или нет, но эта установка впиталась в его сознание, и он на самом деле считал, что человек тем и отличается от животных, что все-таки может быть властен в себе, во всяком случае, должен прослеживать причинно-следственные связи, а не отдаваться страстям и страстишкам, как какой-нибудь гамадрил. Но боясь прослыть сухим, рационалистичным человеком, он тщательно скрывал это. На самом деле ему иногда хотелось отключить сознание, этот чертов компьютер в голове, который методично и настырно просчитывал какие-то его шаги и действия. Но то, что случилось с ним сначала в виртуале, а потом стремительно перенеслось в реал, - это испугало его. Он понял, что любовь и ее страсти способны взять верх над его рациональным отношением к жизни, внести в нее хаос и неразбериху, заставить мучаться, страдать, срываться и, может быть, даже глухо, по-черному запить.
Впрочем, он иногда и сам не знал, чего ему нужно больше - стабильности, успеха, уважения, благополучия, или чего-то такого, неопределенного, непонятного и странного, что переворачивает жизнь и заставляет видеть её иначе. Тогда, в Хабаровском аэропорту, он понял, что хотел бы это испытать, но испугался. Или не испугался? Да, скорее всего - не испугался, а, моментально просчитав ситуацию в голове, решил, что еще недостаточно состоятелен (или самостоятелен?), чтобы устраивать такие эксперименты. Это может позволить себе какой-нибудь безумный миллионер, поддавшись импульсу чувства. Ему терять нечего. А Евгению, уволься он со своей нынешней работы, навряд ли потом удастся устроиться на такое же хорошо оплачиваемое местечко. А уволиться бы пришлось, чтобы последовать за Ней.
Но думать об этом ему сейчас не хотелось.
Он и "Подвальчик"-то придумал затем, чтобы освобождаться в нем от воспоминаний об этой странной любовной истории, расслабляться, ни о чем не думать и без опаски путешествовать в тёмных лабиринтах. Он не боялся их, потому что сам их построил и знал все входы-выходы. Но, однако, делал вид, что позабыл некоторые секреты и не знает, кто и что ждет его за закрытой дверью.
- Да, "Подвальчик" не для тебя, - повторил Евгений и пытливо взглянул прямо в глаза Александру. - Это не так романтично и возвышенно, как тебе представляется. Если хочешь знать, то любовь - это всегда больно…
- Ой-ой-ой! - Александр дурашливо скривился и схватился за сердце. - "Болит сердце не от боли, от проклятой от любови…" Такую у нас в деревне бабы частушку голосили, как подопьют на ферме, так и завопят: "Я иду, а мне навстречу - трактора и трактора, почему любовь не лечат никакие доктора?" А уж потом и про "боль в сердце"…Послушаешь тебя, так получается, что истинную любовь испытывают только мазохисты. Ну, и пьяные бабы еще…
- Я это не утверждаю, хотя и знаю: некоторым непременно нужно помучаться, поволноваться, исстрадаться, иначе и любовь им не любовь. А вот! Сейчас! Погоди минутку, - Евгений вдруг поднял правую руку и коротким жестом попросил Александра помолчать. Наморщив лоб, он то ли прислушивался к самому себе, то ли что-то вспоминал. И, наконец, торжественно вымолвил:
- Быть может, сладкой радостью когда-то
Была любовь, хоть не скажу, когда,
Теперь, увы! Она - моя беда,
Теперь я знаю, чем она чревата…
Это Петрарка написал. И в этом же сонете у него есть такая строка: "Я плакал, но и пел…" Любовь - это не только безграничная радость, это еще и боль. Может быть, так прорезаются крылья у души?
- Ну вот, опять: душа! И вообще, не кажется ли тебе, что мы слишком часто употребляем слово "любовь"? И, может быть, ни черта при этом в ней не смыслим!
- В этой науке мы вечные дилетанты, - усмехнулся Евгений, и в его глазах на мгновенье вспыхнули желтые искорки. - И все-таки, друг мой, кое-что знаем.
- Так и не скажешь мне, что ты знаешь, Дьяволенок?
Евгений равнодушно пожал плечами и, намеренно зевнув, лениво сказал:
- Как хочешь… Но предупреждаю: "Подвальчик" не для слабонервных. Тем более, что сегодня в нем намерен присутствовать сам граф Грей.
- Ну, так что ж из того? Милейший человек! Я его знаю.
- Никогда никого нельзя узнать до конца, - Евгений вкрадчиво улыбнулся, и одна только эта его веселая и жестокая улыбка сразу напомнила, что он - Дьяволенок. - Что есть человек на самом деле, этого он сам не ведает. Но довольно! Ты сам захотел в "Подвальчик"! Вот тебе временная карточка клуба. Входи!
На экране монитора возник витиевато оформленный прямоугольник, напоминавший сервисную телефонную карту. На нем были указаны номер новоиспеченного члена клуба и его пин-код для входа в это заведение.
Поскольку весь разговор происходил в приват-чате, то Александр, поблагодарив Дьяволенка за любезность, тут же набрал компьютерный адрес "Подвальчика" - почти моментально на мониторе возник известный всем горожанам старинный двухэтажный особнячок, неподалеку от которого совсем недавно стояла деревянная халупа. Окрестные жители именовали ее клоповником. Для этих насекомых, как, впрочем, и тараканов, тут был рай земной. Истребить их можно было только вымораживанием. Обитатели этой "трущобы", сговорившись, в самый лютый мороз переставали топить печи и открывали все окна и двери. Самые сметливые тараканы тут же переходили из разряда оседлых жителей в беженцы. Выстроившись в длинную цепочку, они резво торили в снегу дорожку к соседним многоэтажкам. Замерзали не все. Наиболее быстрые и наглые успевали-таки добежать до теплых подъездов. Городским зевакам великое переселенье тараканов доставляло удовольствие, и о нем вспоминали еще долго. А в халупе, промороженной насквозь, насекомых не было до весны.
Эта "трущоба", приглянувшаяся одному местному торговцу богачу, в считанные дни была выкуплена у ее обитателей, и довольно скоро на ней появилась вывеска "Джинсовый рай". Сам домишко, отремонтированный, покрашенный и отделанный модным бело-голубым пластиком, засверкал чистыми стеклами и неоновыми огнями. Вечно грязный, заваленный мусором газон перед ним почистили, засыпали черной жирной землей, в которую бережно посадили калинки, рябинки и яблоньки. Хозяин магазина велел подвести к деревцам трубы, по которым к их корням подавалась вода. Белозубые хлопотуньи в небесно-синих халатах, сверкая улыбками, день-деньской выщипывали тут траву, пололи-рыхлили землицу, и надышаться не могли на заморские, видимо, цветы: они напоминали крупные желтые нарциссы, но пахли розами. И, что интересно, были собраны в большие "шляпки", ну совсем как флоксы. Горожане были уверены, что эти цветы вывел сам доктор Чжен, который скрещивал уток с курами, кур с голубями и вообще творил всякие чудеса в своей лаборатории.
А тот двухэтажный старинный особняк, который выбрал Дьяволенок, в реальной жизни не претерпел никаких изменений, и его подвал по-прежнему досаждал жильцам облаками пара из прорвавшихся в подвале труб горячего отопления, и вонью от разлагающегося мусора, и мышами с крысами, которых никакая дезинфекционная станция не могла победить, хотя отравленным зерном и завалили все щели и углы. Грызуны, видно, были ученые, и знали, что эта приманка означает неминуемую смерть. К тому же, в соседних мусорных контейнерах было полным-полно пищевых остатков, которыми они и пробавлялись.
Дьяволенок, взяв фотоснимки этого дома, с помощью компьютера переделал его, как мог оборудовал подвал, сочинил программу, которая управляла его внутренней жизнью, и всё это получилось у него вроде бы неплохо, тем более, что граф Грей помог ему советами. Многие хотели сюда попасть, чтобы узнать, чем занимаются в этом закрытом виртуальном клубе его члены. Но Евгений разработал систему безопасности, которую не могли взломать даже опытные хакеры. И это тем более притягивало к "Подвальчику", как порой человека неудержимо притягивает все загадочное, неведомое, ужасное и оттого еще более пленительное и прекрасное.
Александр подошел к массивной двери, на которой вместо обычной ручки была приделана странная, вычурная головка то ли человека, то ли сфинкса, то ли некоего дьявольского отродья. Это бронзовое существо, оскалясь в жуткой гримасе, держало в зубах кольцо.
Александр дернул кольцо на себя - дверь легко открылась, и он оказался в небольшом коридорчике, стены которого были покрыты темными панелями. Тусклые светильники, напоминавшие факелы, уныло тлели по углам. Темно-красный палас устилал пол, и в багровых отсветах факелов казался почти черным. Вниз вели мраморные ступеньки: одна белая, другая черная, и снова белая, и снова черная…
Он машинально сосчитал количество ступенек. Тринадцать!
Швейцар, похожий на генерала, важно глянул на Александра, явно не признавая в нем постоянного посетителя, и удивленно вскинул брови:
- Добрый вечер! Вы не ошиблись? Это частный закрытый клуб.
Александр, выпятив грудь и слегка расставляя ноги, будто только что соскочил с коня, подошел к швейцару и бесцеремонно сунул ему под нос карточку, выданную Дьяволенком.
- Ага! - смутился швейцар и смерил его оценивающим взглядом опытного человека, много каких людей повидавшего за свою жизнь. - Извините. Теперь вижу, что вы гость самого хозяина. Знаете правила клуба?
- Да, - Александр постарался придать своему голосу уверенность и даже наглость. - Всего три правила. Первое: здесь разрешается все, против чего не будут возражать другие члены клуба. Второе: я могу покинуть клуб в любой момент и никто не имеет права меня удержать. Третье: молчанье.
- То есть вы никому не станете рассказывать об увиденном тут? - уточнил швейцар.
- Да, - ответил Александр. - За пределами клуба - никому.
- Добро пожаловать! - швейцар поклонился. - Приятного вам отдыха, господин Привидение!
Александр, удивляясь своей вальяжной походке, напоминавшей, должно быть, гусарскую, вошел в открытую дверь и невольно зажмурился. В зале, где он оказался, было очень светло: сверкали хрустальные люстры, многочисленные бра, лампы, и вдобавок ко всем мыслимым немыслимым осветительным приборам на столиках горели разноцветные свечи.
Нарядные дамы и господа без умолку о чем-то говорили друг с другом, и потому в зале стоял тот легкий гул, который характерен для кафе, пиццерий, ресторанов. Но этот гул голосов был как бы мягче, тише, без резких всплесков - он напоминал, скорее, легкую болтовню на чьей-нибудь уютной кухне: все знают друг друга, никто никого не перекрикивает и, если говорят одновременно, то прекрасно слышат, о чем, быть может, вполголоса шепчутся соседи.
Александр приосанился, снова с удивлением отметив в себе нечто новое: он вел себя как опытный, умудренный мужчина с чуть старомодными привычками.
- Здравствуйте, господин Привидение!
Он оглянулся и увидел Кисулю, которая, маняще улыбаясь, протягивала ему свою маленькую ручку.
- О, кого я вижу! - Александр молодцевато склонился к ее ручке, решая, стоит ли вправду ее целовать или ограничиться лишь прикосновением губ.
- Какими судьбами? - великосветски улыбнулась Кисуля, раскрывая веер.
- Да вот… Допустили и меня сюда…
Он все-таки лишь прикоснулся губами к ее гладкой ручке, пахнущей какой-то резкой травой.
- Не потеряй голову, - шепнула Кисуля, лениво обмахивая себя веером. Ее глазки совсем не по-великосветски шныряли по сторонам.
- Было бы с кем, - пожал плечами Александр и охватил присутствующих дам тем особенным зорким взглядом, каким мужчины, будто коршуны, высматривают и оценивают потенциальную жертву. - А что, тут легко голову потерять?
Она на плечах затем, чтобы иногда было что терять, - интригующе шепнула Киска. - Голова на плечах иногда совсем не нужна, милый…
Девушка как-то так ловко отошла в сторону, что ей даже не пришлось посторониться, чтобы пропустить к Александру Маркизу, которая, напряженно вглядываясь в его лицо, напрямик спросила:
- Ты по приглашению Дьяволенка тут?
- Да. А что?
- А где он сам?
- Он мне не докладывается…
Маркиза помрачнела и в который раз оглядела всех присутствующих.
- И, главное, графа Грея нет тоже. Я кое-как упросила его составить мне протекцию у Дьяволенка. И вот я тут, а его нет…
- Которого из них ты больше ждешь?
- А то ты не догадываешься…
- Я его не заменю?
Маркиза смерила его тем презрительным взглядом, которым, должно быть, великанши оценивают потенциальные возможности пигмеев.
- Что? Не подхожу по каким-то параметрам? - Александр усмехнулся и многообещающе глянул в ее глаза. - Или тебе только дьяволят подавай?
- Ты не понравился моему дьяволенку…
- Что?
- Ну, понимаешь, я вычитала в одной книге, что у каждого человека есть свой дьяволенок. И вот когда два человека встречаются, то первыми знакомятся их дьяволята, - Маркиза, довольная, смотрела на обескураженного Александра и, не сдержавшись, хихикнула. - Что? Удивлен? Так вот, любезнейший, выскакивают, значит, эти дьяволята и бегут знакомиться. Если они понравятся друг другу, то, само собой, их хозяева тоже сойдутся…
- А я своего дьяволенка держу на цепочке, - нашелся Александр. _ И далеко от себя не отпускаю!
- Вот это и не понравилось моему, - парировала Маркиза. - Ариведерчи!
Она развернулась и, покачиваясь от бедра, медленно заскользила мимо столиков. Веер метался у нее в руке, словно она поймала за лапки какую-то яркую фантастическую птицу и та, пытаясь вырваться, трепыхала крыльями. Красотка была явно разгневана на Дьяволенка.
И снова перед Александром возникла Кисуля. Она заговорщицки подмигнула ему и сообщила:
- Мало кто знает, что Дьяволенок сейчас тут!
- Я его тоже не вижу…
- Он тут везде! - простодушно улыбнулась она. - Я это ощущаю…
- Да ты медиум, - ухмыльнулся Александр. - А я ощущаю, что ничего не ощущаю…
И снова Кисуля будто испарилась. На ее месте оказалась какая-то незнакомая Александру дама в черной маске.
- Привет, - сказала она низким грудным голосом.
- Здрасьте, - он поклонился.
- Я Маска, - сообщила дама. - А ты, знаю, Привидение. Хочешь чего-нибудь выпить?
Он уже давно испытывал жгучую жажду, но не решался присесть за чей-нибудь столик.
- Пива хочешь или лимонада со льдом? - осведомилась дама.
Он представил восхитительную легкость холодного светлого пива, освежающего пересохшую гортань, и сглотнул слюну. У него не было с собой денег. И вообще до зарплаты оставалось целых два дня. А здесь, как он решил, за удовольствия нужно платить.
- За удовольствия тут платят не деньгами, - сказала Маска, будто прочитав его мысли. - Вот, освежись, - она протянула ему кружку пенящегося ярко-желтого пива. - Ты ведь любишь такое?
Он залпом отхлебнул почти полкружки и, удовлетворенный, улыбнулся:
- Классно!
- Ты пришел сюда лишь затем, чтобы утолить жажду? - Маска пытливо глядела прямо в его глаза.
- Жажда бывает не только такого рода, - уклончиво ответил он и снова отхлебнул пива.
Маска засмеялась и шлепнула его по руке:
- Ах, баловник!
Александр ощутил легкое возбуждение, которое внезапными и томительными волнами накатывает на мужчин во время флирта.
- Пойдем со мной, - поманила его Маска. - И ничего не бойся!
Она отступила за темно-бордовую портьеру и, взяв Александра за руку, втянула его за собой.
Там, где они оказались, стояла кромешная темень. Александр чувствовал пожатие руки Маски и, чтобы не потерять ее, крепко за нее ухватился.
- Ты боишься темноты?
- Темнота - друг молодежи, - пошло сострил он.
- В темноте пребывают заблудшие души, - неизвестно к чему сказала Маска.
Он шел за ней, ничего не видя перед собой. Лишь слабый аромат спелой дыни, смешанный с каким-то горьким запахом, указывал на то, что впереди него пробиралась женщина со странным именем Маска. И она по-прежнему цепко держала его своей лапкой.
- А куда мы идем?
- Неважно, - ответила Маска. - Главное - идти вперед и не оборачиваться.
- Как Орфей за Эвридикой? - Александр показал свою культурологическую начитанность.
- И это неважно, - шепнула Маска. - Мы идем так, как идем только мы!
Тьма стояла кромешная, и в ней что-то происходило. Александр не мог понять, что именно происходило. Скорее всего, это было какое-то слабое движение - вокруг него, сверху, снизу, с боков. Какое-то шевеление, чуть слышные шепоты, вскрики, шуршанье, приглушенные шаги, скольжение ветерка по лицу, по губам, шее. И от всего этого Александра кидало то в жар, то в холод.
- Что это?
- Предощущение, - загадочно ответила Маска.
Он решил больше ни о чем ее не спрашивать и продвигался вслед за ней на ощупь.
Темнота вокруг него словно пульсировала. Александр ощутил на лице слабый промах чего-то жаркого, острого и волнующего - это он не смог бы описать ни словами, ни красками. Будто бы его коснулось нечто такое, от чего в нем встрепенулись смутные желания счастья и бесконечной нежности.
- Неужели ты на самом деле романтик, а не трезвый, рационально мыслящий молодой человек? - спросила Маска. - Ты изменился…
- Нет, я всегда был такой, - смущенно ответил Александр. - На самом деле я не такой, каким хочу казаться…
- Тсс! - Маска положила холодную ладошку ему на губы. - Молчи… Тут надо молчать… Место проходим как раз такое: одно лишнее слово - и всё…
- Что всё?
Маска зажала его рот и даже тихонько стукнула по спине, чтобы заставить замолчать.
В кромешной темноте вдруг сверкнула одна искорка, другая, третья…
А это что? - тихо, одними губами спросил он.
- Обычные дверные глазки, - так же тихо ответила Маска. - Можешь глянуть в них, если хочешь…
Осмотревшись, он убедился, что все эти светящиеся звездочки выстроены в один ряд - значит, действительно искусственного происхождения. А он-то думал, что начинаются какие-то особенные дьяволенковы чудеса!
- Можешь посмотреть, - напомнила Маска. - Увидишь, чем тут некоторые занимаются… Только соблюдай осторожность! Иначе все кончится…
Он выбрал самый яркий глазок и заглянул в него. Ему открылся дивный вид: берег реки, развесистые ивы сверкают серебром на солнце, в высокой траве лежит старая деревянная лодка, а на ней сидит маленькая чайка, чуть поодаль, в густых камышах, горделиво застыла на одной ноге цапля.
Александр сглотнул слюну. Та картина, которую он видел, напомнила берег тихой, теплой речки, про которую местные остряки говорили, что она и курице-то по колено, а если добрый гусак сядет, то запруду устроит. Никакие фабрики с заводами речку не поганили, и вода в ней была чистая, потому и раки тут водились. Александру на какой-то миг даже показалось, что пряный аромат аира и розовых кашек закружил голову.
На пригорке, прямо над рекой, сидели парень и девушка. Молодые, одинаково светлоглазые, белоголовые, светло коричневые от загара, они молча смотрели в глаза друг другу. Девушка, смущаясь, иногда опускала глаза, чтобы проверить, ровно ли она плетет венок из васильков. Ее руки проделывали эту работу машинально, и судя по всему, за свою жизнь она сплела десятки, если не сотни венков из полевых цветов.
Юноша вдруг откинулся на спину и, заломив руки под головой, уставился в небо.
- Смотри, - сказал он. - Воздушный фрегат!
По небу плыло облако, своими очертаниями напоминавшееся старинное судно.
- Это первый фрегат в моей жизни! - счастливо рассмеялся юноша. - До этого я их только на картинках видел…
Девушка бросила плести венок и тоже легла лицом к небу.
- Ага, - сказала она. - Красивый! Как взаправдашний…
- Эх, - сказал юноша, - если бы он был взаправдашний, я бы тебя увез на нем в страны дальние в жизнь неземную и прекрасную
- Что ты! - понарошку испугалась девушка. - Я боюсь дальних стран! Уж лучше жить на своей земле…
- Хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее, - ответил парень. - И чтобы ты никогда не старела!
- Ты у меня самый лучший, - сказала девушка и, неловко подвинувшись к нему, быстро поцеловала его в шею.
- Я скоро уеду учиться, - сказал парень, поглаживая то место, которое поцеловала девушка. - И ты меня забудешь…
- Нет, - она вскочила и побежала к реке, срывая с себя платье. - Никогда не забуду! Разве можно забыть тебя? И как мы с тобой купались, и собирали цветы, и как ты дразнил меня, чтобы обратить мое внимание на себя, и как написал ту записку - помнишь? Ну, про встречу на этом пригорке… И как ты меня в первый раз поцеловал. Ой! Или я тебя?
Она вдруг залилась смехом и, не оборачиваясь, вбежала в воду. Платье осталось на берегу.
Юноша, привстав, смотрел, как девушка плещется в реке, и сиянье брызг вокруг нее было похоже на волшебный ореол, и капельки воды сверкали как бриллианты, а чайка, истошно вскрикнув, взлетела с лодки и закружилась над пригорком.
Александр, оторопев, наблюдал эту картину, узнавая в парне себя, а в девушке - ту, первую свою любовь. Или это был не он сам? Да и девушка, кажется, была другая. Нет, определенно, это не Тамара, которую он любил так, как, казалось, любить невозможно: он засыпал и просыпался с ее именем, он думал о ней постоянно, и ему хотелось, чтобы она всегда была рядом, и только от одного её имени его пробирал быстрый жар, и если она прикасалась случайно к нему, то он почти терял сознание или, во всяком случае, переставал что-либо понимать - это было какое-то сумасшествие, бред, наваждение.
- Это пастораль, - прокомментировала Маска. - Не знала, что тебя приводят в экстаз всяческие буколики. С пастушками, милый, предпочитаешь любиться?
Он ничего не ответил.
- Да ты не стесняйся! - Маска хмыкнула. - В "Подвальчике" исполняются все, даже самые разнузданные фантазии. Разве тебе Дьяволенок ничего не говорил?
Александр неловко отмахнулся от Маски, дескать: помолчи ты, это дело не твое, но его резкий жест показался ей, видно, слишком бесцеремонным, и она, обидевшись, вырвала свою ладонь из его руки.
Потеряв ее ладонь, он остался один в кромешной темноте. Маска, видимо, была где-то рядом, но, поводив руками по сторонам, он не нашел её.
- Ты где? - спросил Александр.
Маска молчала. И он зябко передернул плечами: остаться одному в этих темных лабиринтах ему совсем не хотелось, тем более, что попытавшись самостоятельно двинуться вперед, он вдруг с ужасом почувствовал под ногой пустоту и вовремя отпрянул назад, иначе бы свалился куда-то вниз.
- Не молчи, - попросил он. - Я не смогу выйти отсюда без тебя. Отзовись, пожалуйста!
Вокруг стояла оглушительная тишина: ни шороха, ни звука, ни малейшего движения воздуха. И вдруг совсем рядом с ним, где-то сбоку, заговорили два человека. Это были мужчины, и голоса их показались Александру знакомыми.
Он прислушался и, ориентируясь на звуки речи, шажок за шажком подобрался к холодной влажной стене. Она была сложена , видимо, из неотесанного грубого камня: его ладонь нащупала шершавость гранита, бархатистость мха и редкие космы лишайников.
Два камня неплотно примыкали друг к другу, и щель светилась в темноте узкой полоской света. Александр приник к ней глазами и увидел небольшую квадратную комнату, стены которой представляли собой массивные стеллажи с книгами. В углу тускнели в камине прогоревшие поленья. Двое мужчин что-то прихлебывали из высоких стаканов и смотрели на багровые угли.
Приглядевшись, Александр узнал их. Это были граф Грей и Дьяволенок. Они не видели Александра и, как ни в чем не бывало, продолжали свой неспешный диалог.
- А знаешь, ведь человек разучился думать сам, и что тому причина - зубрежка в школе, вбиванье в голову каких-то стереотипов поведения, боязнь отступить от общепризнанного и, не дай Бог, угодить в меньшинство, - я не знаю, но всё это и масса других причин заставляют нас искать готовые теории, метод , учение, аксиомы или даже какой-нибудь рецепт, чтобы решить свои проблемы, - Николай Владимирович весело развел руками. - Вот так! Вся проблема в том, чтобы найти проверенное средство решения этой проблемы. А самому думать не обязательно, достаточно того, что до тебя уже надумали другие. И это, конечно, неплохо, но человек не понимает - да и хочет ли понять? -механизмы действия найденного им рецепта, и совершенно не задумывается над тем, как это может отразиться в будущем. Ты, наверное, тоже слышал от людей, даже высокообразованных, такое мнение: наше подсознание – это большая электронно-вычислительная вычислительная машина, и её, мол, можно всячески программировать. Следовательно, каждого из нас можно, так сказать, закодировать на счастливую жизнь. Но почему ж они, эти умники, никак не могут наладить не то что чужую, а даже собственную судьбу?
-А потому, что ни психология, ни психоанализ, ни философия и никакая эзотерика не могут точно, повторяю: математически точно, выявить алгоритмы работы подсознания, - хмыкнул Дьяволёнок. - А они, я уверен, существуют. У какого-то философа я вычитал мысль, что наше сознание - это всего лишь небольшая надстройка, созданная в процессе эволюции подсознанием.
-Созданная именно подсознанием? - Николай Владимирович, задав уточняющий вопрос, напрягся и подался вперед, пытливо вглядываясь в глаза Дьяволенка. Александру даже показалось, что он пронизывает взором душу собеседника.
- Да, именно! - воскликнул Дьяволенок. - Подсознание - это живая структура! И на самом деле именно она, а не мозг управляет нами...
Александр жадно слушал этот разговор. Его охватило странное волнение, из разряда тех, которые испытывает совестливый человек, когда на пустынной дороге находит кошелек с деньгами: кому он принадлежит - неизвестно, а взять себе - неловко, отнести в милицию - тут сомнения начинают одолевать: мало ли, вдруг менты всё себе прикарманят, а оставить находку там, где она лежала, тоже как-то не особо хочется.
Вот и этот, нечаянно услышанный разговор, был сродни найденному кошельку. Чужие мысли волновали точностью и простотой, в них были ответы на те вопросы, которые давно мучили Александра. Он искал их сам где только можно - в психологии, философии, эзотерике, даже пытался штудировать медицинские журналы по нейрофизиологии, психиатрии и, продираясь сквозь защитный фильтр из специальных терминов, отсеивая всё наносное, путаное и ненужное, пришел к выводу, что мозг - это, скорее всего, мощная био-вычислительная машина. Её отличие от компьютера лишь в том, что она сама приспособилась к окружающей среде, и сделала это необыкновенно умело.
- Дьяволенок! Ну, ты и дьяволенок! - восторженно вскричал Николай Владимирович и, вдруг прикрыв рот ладонью, недоуменно огляделся. - Странное ощущение, - он прислушался. - Будто здесь кто-то еще присутствует…
- Граф, всё может быть, - лениво улыбнулся Дьяволенок. - Вокруг нас блуждают чьи-то мысли, нас пронизывают чужие эмоции… Эфир дышит любовью и ненавистью, добром и злом, и, может быть, какая-нибудь беспризорная душа тоскливо вьется над нами…
- Не говори о том, чего наверняка не знаешь, - Николай Владимирович жестко сжал губы. - Наверное, мне показалось. Итак, дорогой друг, ты считаешь, что мозг - это та "обманка", с помощью которой подсознание внушает человеку неверные представления о его устройстве?
- Именно так! - важно кивнул Дьяволенок. - Иногда мне кажется, что Библия - это самая замысловатая шифрограмма, и только избранным открываются ее откровения…
- Боже! - дурашливо заломил руки Николай Владимирович. - И ты тоже ищешь тайный смысл в Писании? Да ты, брат, масон!
- Ну вот, хотя бы взять этот пассаж: человек создан по образу и подобию Бога, - не обращая внимания на ужимки собеседника, невозмутимо продолжал Дьяволенок. - И в то же время Он лепит его из праха, то есть из материи. Но не следует ли из этого, что сущность заключена в телесную оболочку, которая отнюдь не напоминает образ Бога? А Его образ и подобие - это то, что внутри человека: подсознание, обзаведшееся затем сознанием и мозгом…
- Темны твои слова, - вздохнул Николай Владимирович. - Заумь так и прёт из тебя. В средние века гореть бы тебе на костре яко еретику!
Александр, задрожав от волнения, попытался привлечь их внимание к себе: несколько раз постучал по стене, даже пнул ее, но Дьяволенок с графом Греем его не услышали.
- Да-да! - крикнул Александр. - Вначале был мыслящий шарик!
В тусклом прямоугольнике комнаты, которую он видел через щель, мелькнула серая тень. Николай Владимирович, уловив её быстрое, почти незаметное движение, снова насторожился.
- Что-то не так, граф? - спросил Дьяволенок.
- Да нет, всё так, - Николай Владимирович зачем-то погладил край стола и переставил свой стакан в его центр. - Не иначе, как Маркиза снова тебя ищет. Хочешь верь, хочешь - нет, но я прямо-таки ощущаю её неукротимое желание увидеть тебя…
- Никуда от этих настырных дам не скроешься, - пробормотал Дьяволёнок.
- Кто не желает, чтобы его видели, тот и сам предпочитает не смотреть на того, кто хочет видеть, - Николай Владимирович, обронив эту туманную фразу, замолчал, наблюдая игру света и теней в своем стакане.
Александр понял, что если бы даже они его услышали или увидели, то сделали бы вид, что не заметили присутствия постороннего человека. Они слишком увлеклись перекидыванием слов друг другу, игрой фраз, междометий и всем тем, что неминуемо сопровождает любой диалог о чем-то отстраненном, фантастичном, далеком от реальной жизни, - все эти полуулыбки, полувзгляды, затаенные усмешки, ерничанье придавали разговору легкий оттенок стёба, но в то же время не лишали его серьезности.
- Вначале был мыслящий шарик, - повторил Александр. - Может быть, правильнее было бы называть его био-компьютером, я не знаю, откуда он взялся на нашей планете. Но взялся! Чтобы как-то выжить на Земле, он, как моллюск, нарастил себе раковину - черепную коробку. И тем самым защитил себя от воздействий внешней среды. Ну а уже потом появилось и тело, чтобы было легче передвигаться по земле…
Придумав эту фантастическую версию, он сам же её испугался и предпочитал никому о ней не говорить. Все-таки в ней была какая-то сумасшедшинка! Но услышав разговор графа Грея и Дьяволенка, Александр понял, что нашел если не единомышленников, то во всяком случае людей, которые считают, что человек - это не мутировавшая обезьяна, а нечто более сложное и загадочное.
- Граф, меня занимает такой вопрос: если допустить, что сознательная часть нашей психики - это искусственное сооружение, построенное самим подсознанием, то не получается ли, что подсознание постоянно закрывает человеку путь к истине? - спросил Дьяволенок. - Нам кажется, что мы что-то такое знаем о себе и природе, но это всего лишь путешествие в самом себе, потому что подсознание дает лишь ту информацию, которая выгодна ему самому. И, в таком случае, что же это за создание такое - человек? Может быть, то, что я вижу, глядясь в зеркало, - это всего-навсего маска, а?
- Этого никто наверняка не знает, - Николай Владимирович искоса взглянул на собеседника и, не скрывая торжества в голосе, медленно, с достоинством вымолвил:
- Но, может быть, я скоро буду это знать…
Дьяволенок поднес свой стакан к губам, но вместо того, чтобы отхлебнуть из него пива, вдруг отставил его в сторону и посмотрел на свет. В светло-желтой жидкости степенно двигались вверх тяжелые серебристые пузырьки. На поверхности пена лопалась, превращаясь в мутный осадок.
Дьяволенок сидел неподвижно, глядя на игру пузырьков. Николай Владимирович тоже молчал. Что они, задумались, или каждый решал какую-то свою задачу? Александра рассмешило, когда Дьяволенок, изогнув правую бровь домиком, слегка оттопырил нижнюю губу. Евгений поступал так, когда размышлял о чем-то важном.
Наконец он очнулся и, как ни в чём не бывало, цокнул языком:
- Ах, чёрт возьми, до чего же хорошо это не фильтрованное пиво! Вкус подлинности, а не тщательной очистки…
- И как плох разговор, состоящий из тщательно подобранных слов! - хмыкнул Николай Владимирович. - Но сегодня мы, кажется, не фильтровали его…
- Не уверен, - Дьяволенок отхлебнул пива, посмаковал его во рту и с наслаждением сглотнул. - Вы, граф, так ничего толком и не сказали мне.
- А зачем говорить? - Николай Владимирович поставил стакан на стол и крепко ухватил себя за уши. - Смотри!
Александр с ужасом и восторгом увидел, как граф Грей легко, не напрягаясь, снял с себя свое собственное лицо. Это была маска!
На Дьяволенка глянули насмешливые агатовые глаза китайца Лао Цзы. Сухая, похожая на пергамент кожа была изборождена морщинами, а с остроугольного подбородка свешивались растрепанные жгутики редкой седой бороды.
- Ну и что? - равнодушно сказал Дьяволенок. - Я знаю, что вы Лао Цзы или, во всяком случае, хотите им казаться…
Китаец, прищурившись, приложил палец к губам и, не отрывая взгляда от Дьяволенка, снова взял себя за уши. Через мгновенье у него оказалось другое лицо - смутное, будто подернутое густым туманом, оно чуть ли не по самые брови было прикрыто широким воротником. Широкополая шляпа, надвинутая на лоб, лишала возможности увидеть его глаза.
- Господин Инкогнито! - узнал его Дьяволенок. - Вы можете демонстрировать эти фокусы слабонервным барышням, только не мне! Барышни их непременно бы оценили…
- Продолжить? - спросил Николай Владимирович и снова взялся за уши, чтобы сбросить маску Инкогнито.
Но что случилось дальше, Александр не видел. Его ноги затекли и, пытаясь размять их, он стал переминаться и вдруг оступился. Левая нога попала во что-то липкое, скользкое и холодное, похожее на рыбьи внутренности. Он отдернул ее и, не удержавшись, чуть не упал в мерзкую слизь, но вовремя ухватился за какой-то выступ в стене. Видимо, это была дверная ручка: он ощутил гладкость металла и крепко сжал стержень, выгнутый буквой "Г".
Неожиданно стержень повернулся в его руке и, скрипнув, в стене отворилась дверь. Александр, не решаясь войти, заглянул внутрь. Кажется, это был какой-то старый сад, а может быть, запущенный уголок городского парка. Куртины лещины с темной, грязно-коричневой листвой, напоминавшей половые тряпки, развешанные для просушки. Куст боярышника с уже оголенными ветвями, на которых висели сморщенные кисточки багрово-красных ягод. Высокие тополя, все, как один, с сухими вершинами, в которых сороки свили гнезда. Береза с толстым стволом, с которого наполовину сняли бересту, и оттого казалось, что на дерево был небрежно одет черный чулок - это чем-то напоминало порнографическую открытку для фетишистов. Палая листва прикрывала чахлую рыжую траву. Слабый ветер лениво, как объевшийся кот, гонял по поляне дубовые листья.
Александр, оглядевшись, переступил порог. Внезапно подул резкий, колючий ветер и дверь за ним с шумом захлопнулась. Он оглянулся: никакой стены позади не было, он стоял посредине густой чащи, и серый клок паутины, не замеченной им, прилепился к лицу. Пытаясь смахнуть её, он уловил неясный звук шагов. Кто-то наступал только на каблуки, точно человек чего-то боялся и не хотел выдать себя. Но его сбивчивый шаг все-таки проступал в шорохе листвы.
Александр, пригнувшись за кустом лещины, вскоре увидел женщину в куртке лимонного цвета. Она ступала осторожно, время от времени оглядываясь по сторонам. Напряженный торс женщины, высокие каблуки ее туфель, черные колготки, чуть приоткрытые пухлые губы вдруг вызвали у него желание броситься к ней. Она явно заметила его, но делала вид, что не видит мужчину, притаившегося в кустах. Но отчего же ее бедра так призывно раскачиваются? И почему она, скромничая, так изящно переступает на этих своих высоких каблуках?
Он почувствовал жгучее желание повалить ее в эту пожухлую листву, и пусть она лежит безмолвно, побледневшая, без чувств. Срывая с нее куртку и то, что под ней, он будет ощущать ее тепло, и неуверенное, сбивчивое дыханье укажет на то, что она все-таки не в обмороке, что она хочет того же, что и он.
Над ними закружатся разноцветные листья, и равнодушное высокое небо прольется внезапным редким дождем. Стеклянные холодные капли обожгут бледное тело женщины, и она вздрогнет, но глаз не откроет, убеждая Александра в том, что по-прежнему ничего не чувствует. А он будет вжимать ее в мокрый мох, влажную траву, перепрелую гниль лесной подстилки, и острый, будоражащий запах гнилых маньчжурских орехов опьянит его, и он, забывшись, попытается раствориться в теле той, что покорно лежит в этом месиве из грязи, песка, гнили, перегноя, свежих листьев и сухих веток. Ее руки, вцепившиеся в землю, вдруг безвольно разожмутся, и он увидит ладони, измазанные чем-то черным и жирным - это, наверное, земля из-под орешника въелась в них. Сделав слабое движение, она захочет обнять его, но он резко и грубо сбросит ее руки со своих плеч, подминая ее, вдавливая в землю все глубже и глубже. Чтобы не увидеть глаз, которые она может открыть в любой момент, он лихорадочно нахватает листьев и забросает ими ее лицо. Ему не нужно, чтобы она смотрела на него, и ему даже тело ее не нужно, а лишь ощущение чужой плоти, и не важно, кому она принадлежит - пусть это будет что угодно, лишь бы помогло ему соединиться с землей. И тело женщины обреченно, не сопротивляясь, подчиняется его желанию, исчезая в почве, но он по-прежнему чувствует, как нечто теплое, пульсирующее и влажное обхватывает его, втягивает в себя и заставляет вторгаться глубже. Он чувствует внутри что-то твердое - может быть, это камень, комок земли, клубок травяных корней. А может, это что-то другое, непостижимое, тайное, будоражащее своей неизведанностью. Может, это лоно самой Земли?
Тело женщины слилось с землей, и, распластавшись на холодной поверхности, он тоже хочет раствориться, стать прахом, атомом, частицей этого дивного и безобразного мира. Отверстие, вобравшее его в себя, наполняется влагой, и она ласковыми, стыдливыми струйками выливается наружу, и вдруг резко, внезапно всё под ним начинает пульсировать, и ему кажется, что из недр прорвался скрытый источник - так оно и есть: это забил родник! Холодный, он обжигает его как горячее пламя, и Александр готов излиться, но тут налетает ветер, и смешивает листья, и треплет траву, и гнет ветви деревьев, и остужает его горячий, мокрый от пота затылок.
Александр, сглотнув слюну, подавил в себе это странное, никогда прежде не испытываемое желание овладеть женщиной без ее согласия. Но откуда-то же оно взялось в его душе. Может быть, это воспоминание о тех временах, когда первобытный пахарь выходил в поле, чтобы совокупиться с матушкой-землей? А может быть, это дикое необузданное желание дремало глубоко в нем, и он даже не - подозревал, что хочет чего-то иного, непривычного, опасного и прекрасного?
Женщина тем временем, поскользнувшись или, быть может, запнувшись за корень, торчавший из земли, неожиданно упала прямо в листву, и несколько листьев, взвившись над ней, живописно упали на бледное лицо.
Он хотел помочь ей встать, но передумал: женщина, и без того напряженная, испуганная, могла принять его за грабителя или, того хуже, насильника.
Полежав несколько минут без движения, она встала, отряхнула с себя прилипшие листья и травинки, досадливо огляделась и, не оборачиваясь, двинулась в самую чащу леса.
Он понял, что она не случайно тут ходит. "Скорее всего, ищет приключений на свою голову, - подумал он. - Или не на голову?"
Усмехнувшись скабрезной мысли, он решил окликнуть ее. Женщина обернулась и, смерив его равнодушным и беспощадным взглядом, резко сказала:
- Милый, шёл бы ты дальше, а? Мне такие скромняги, как ты не нужны…Я люблю сильные ощущения!
Она вошла в заросли, оглянулась и вдруг растаяла на его глазах. Там, где она стояла, осталась пустота, не заполненная ничем. Эдакая черная дыра.
Аспидное нутро дыры пульсировало и притягивало к себе. Александр невольно шагнул вперед, чтобы внимательнее его рассмотреть. Ему показалось, что внутренность дыры осветилась, и этот черный свет, ровный и бесстрастный, тем не менее, затмевал собой солнце.
Неизвестно, что случилось бы дальше, если бы в этот момент из-за лиственницы, покрытой лимонным пушком хвои, на поляну не шагнули двое мужчин. Это были граф Грей и Дьяволёнок.
Они, увлеченные беседой, не заметили Александра, который, не желая им показываться, спрятался в высоких зарослях шеломайника.
- Самое интересное, это то, что "черные" мысли материализуются, - продолжал говорить граф Грей. - Если женщина, допустим, думает, что ее непременно изнасилуют, когда она будет одна возвращаться поздно ночью домой, то так оно в реальности и выйдет. Потому что она невольно запустила программу реализации ожидаемого страха.
- Но тут кое-что зависит от сознательного выбора: или эту программу развивать дальше, то есть поддерживать негативную мысль, или немедленно её заблокировать - дать себе положительную установку, - не согласился Дьяволенок. - Правда, энергетика негативной программы иногда так велика, что исправить ее никак невозможно.
- Исправить можно все, если человек научится управлять не только своим сознанием, а, прежде всего, своей душой, - заметил граф Грей. - Я верю, что именно она и есть тот скрытый механизм, который управляет поступками человека.
- Что такое душа? - всплеснул руками Дьяволенок. - Это метафора, не более. Кстати, совсем недавно я слышал от вас, граф, другие определения души. Не вы ли настаивали на том, что это нечто вроде видеокамеры, фиксирующей жизнь человека?
- Может быть, душа на самом деле копит в памяти всё, что делает человек - это, так сказать, отчет о командировке на Землю.
- А перед кем, интересно, душа отчет держать будет? - Дьяволенок задал свой вопрос тихим, даже умильным голосом, но в интонации сквозило неподдельное ехидство.
- Не знаю. Но у меня есть некоторые основания полагать, что душа - это то, что питает сущность человека, - нахмурился граф Грей: он не мог не заметить ироничных взглядов и ёрничанья своего собеседника. - Ты уподобляешься тем анатомам, которые в совершенстве знают каждый миллиметр человеческого тела, но не понимают, почему и как мозг мыслит. Впрочем, этого, в сущности, не понимает никто.
- Ну почему же? - Дьяволенок ехидно улыбнулся и потер руки. - Сейчас я тебе изложу несколько теорий на сей счет…
- Упаси меня Бог от теорий, выдуманных мозгом человека! - воскликнул граф Грей. - Всякое самопознание - это всего лишь иллюзия познания!
Оживленно беседуя и жестикулируя, они прошли мимо и скрылись в густых зарослях.
Александр вылез из шеломайника, изрядно оцарапавшись о сухие колючие стебли. Отряхнувшись, он с тоской огляделся вокруг. Ему уже начала надоедать эта странная игра, участником которой он добровольно стал сам.