Лене было скучно. Это было видно – по ее грустным карим глазам, по надутым губам, по бледности лица, но главное по тому, что она вообще не хотела на меня смотреть, не хотела слушать мои объяснения, и занималась тем, что раскрашивала учебник, хотя я ей не разрешаю его раскрашивать, и тихонько пыталась надорвать его краешек. Не знаю, насколько было оправдано мое решение пожертвовать учебником в пользу ее внимания и вдолбить ей хотя бы пару английских слов. Думаю, ни на сколько. Ей было интересно не слушать мои объяснения и рвать учебник, а просто рвать учебник. В этих полосках, которые она методично выкладывала передо мной, просвечивало и ее полное нежелание учить язык, и мой вполне очевидный педагогический непрофессионализм.
- Ладно, - вздохнула я тяжело, - иди. Свободна.
- Ура! – подскочила девочка и бросилась к двери.
- Подожди, - я попыталась в последний раз использовать хотя бы этот ее прилив хорошего настроения, - как будет по-английски «чашка»?
- Не знаю! – радостно ответила Лена, и выскочила к няне.
Я покачала головой и стала собирать свои учебники, соображая, что сказать Лениной няне. К вечному вопросу родителей, встречавших детей после уроков: «Ну, как?», так пугавшему и раздражавшему меня на первых порах, я привыкла. Всегда знала сказать, как. Но меня-то интересовало это «как», судя не по тому, как получилось, а по тому, как я задумала, чтобы получилось. В принципе, для родителей, это одно и то же. Подмены одного «как» другим они не замечали. Но меня убивал тот факт, что огромная пропасть между двумя «как» даже и не собиралась сужаться.
- Ну, как? – спросила няня Лены.
- Накапливаем слова, - ответила я и добавила, – развиваем вокабуляр. Фразы нам пока еще рановато. Словарный запас – главное, на чем стоит сосредоточиться.
- Отлично, - улыбнулась няня, протягивая мне белый конверт, - спасибо вам большое.
- Не за что, - тоже улыбнулась я.
В лифте с огромными зеркалами и запахом освежителя воздуха, исходившего от маленького белого квадратика, прилепленного к стенке, я достала из конверта деньги, переложила в кошелек. Потом посмотрела на себя в зеркало и вдруг тихо, но четко произнесла, вложив в слово все недовольство собою: «Дура!». Ничего ей не рановато! Самый возраст, чтобы складывать фразы, как домики из кубиков! Но как ее заставить это делать? Ей же наскучит это через минуту!
Я вышла на улицу. Сыпал мягкий и мелкий снег. Я брела мимо машин, четко выстроенных на охраняемой стоянке, и думала. Что я делаю не так? Я поступаю четко так, как сказано в руководстве. Заинтересуйте ребенка картинками! Картинки были отброшены через минуту. Играйте с ним в куклы! «Моя Аня не говорит по-английски» – категорично заявила мне Леночка, обнимая фарфоровую куклу. Учите с ним стихи! «Она терпеть не может стихи» – покачала головой няня. Ставьте ему песни! «Я лучше пою», - пожала Лена плечами, прослушав вечную верещагинскую песенку «Как тебя зовут?».
Можно, конечно, сосредоточиться на деньгах. Это моя работа, я получаю за нее деньги, лучше меня ее все равно никто не сделает: у родителей детей нет времени, а няня не знает языков. К тому, я прочла огромное количество литературы, и все-таки кое-какие трюки использовала. У нас с Леной дело не обстояло гиблым образом, нет. Долбежкой, они с няней выучивали эти слова, произношение которых я писала крупными русскими буквами на обратной стороне листка. Но что толку в том, что ребенок, как попугай, может прослеживать тыканья твоего пальца вокруг него и озвучивать эти тыканья по-английски? Должно быть языковое мышление, словосочетания, фразы!
К тому же была бы я последним человеком и правда сосредоточилась бы на деньгах, прогрессом двигает не алчность, а эгоизм. А мое «эго» страдало от того, что у меня что-то не выходило. Козерожье упрямство и привычка добиваться, всего чего хочу, сидели у меня на шее, как Лихо из сказки и все время указывали на то, что на самом-то деле ничего у меня не получается. Я не находила в Лене себя. Она не брала то, что я ей давала. Процесс передачи знаний был нужным и скучным, как прокручивание зеленых помидоров на советской мясорубке.
«Как его разбавить?» – мучилась я и злилась, вспоминая недавно виденный спектакль «Сотворившая чудо», где няня за две недели обучает слепоглухонемую девочку играть, говорить и вязать на спицах. Вот вранье!
Мы мучились обе, и я, и Лена. Я добиралась до нее, утопая в дождливом сером ноябре, и появлялась в перепачканных ботинках и мокрой куртке, замерзшая и голодная, потому мой организм не воспринимал ни шаурму, продающуюся возле метро, ни «слойки из печи» с засунутыми в них дохлыми куриными ножками. Помыв руки, я проходила в комнату, и мы начинали ползти по нудной дороге обучения, утопая в вязкой жиже английских слов. Я разговаривала с ней тихо, потому что меня смущала обстановка, и вообще немного побаивалась этой девочки, про чью вспыльчивость и неуравновешенность уже наслушалась от няни. Лена обещанных выкрутасов не устраивала, она росла светским ребенком, и кричать могла только на родных, которые вызывали у нее какие-то эмоций. Англичанка, то есть я, эмоций у нее не вызывала. В ее взгляде, во всех ее «хелло» и «гудбай» сквозило песочно-желтое равнодушие. «Хоть бы заорала бы вдруг», - думала я иногда с тоской, - «хоть какие-то эмоции были бы».
На уроки я ходила, как на занудную лекцию, и вскоре дошла уже до того, что за каждое занятие сулила сама себе компенсацию – то в виде кофейной шоколадки, то романа Фаулза. О том, как я проведу вечер, когда мы должны заниматься, я старалась не думать заранее и побыстрее забыть потом.
Накануне одного из таких вечеров я собирала учебники. Уже почти застегнула сумку, как мой взгляд упал на блокнотик, куда я записывала план занятий. Блокнотик был отличный – в твердой глянцевой обложке, разрисованной яркими оранжевыми цветами. Внутри у него были малюсенькие фиолетовые клеточки, в которые я обожала сажать мои бисерные буковки. Мне вдруг ужасно понравилась моя тетрадочка. Я подошла к ней и постучала наманикюренными ногтями по глянцевой обложке. Какая прелесть! Я пользовалась этим блокнотиком давно и после радости в «Библио-глобусе», когда я обнаружила его, успела к нему привыкнуть. Сейчас я вдруг представила, что этот яркая, твердая и чуть пухлая тетрадочка принадлежит не мне, а , скажем, молодой веселой учительнице, которая занимается с детьми английским, самореализуется и получает от своей деятельности удовольствие, а дети слушаются и обожают ее. Подумав так, я тут же ощутила легкую зависть к этой учительнице, но зависть была какой-то довольной. Точнее, самодовольной. Ведь эта учительница – это правда я.
Весь день я занималась тем, что поглядывала во время своих пар на корешок блокнотика, и развлекалась своим ощущением удовольствия. Мне было странно и даже смешно. Можно подумать, я поглядываю на коробку дорогих конфет.
В лифте с пахнущим квадратиком я встретилась с Лениной мамой. Мама у нее человек занятой, поэтому ей по поводу Лены надо объяснять еще меньше, чем няне. Ее сопровождала молодая девушка в красных сапогах в светлом пальто. Мама Лены весело поздоровалась со мной и начала рассказывать что-то. Так мы втроем дошли до квартиры, и я думала над тем, что это за девушка, то ли она подруга, то ли коллега. То ли такая же как я, какой-нибудь репетитор.
Когда мы вошли в квартиру, Лена бросилась к маме.
- Привет! – радостно сказала мама, - смотри, сколько девочек со мной пришло. Так, Таня, проходи!
И она пригласила девушку в комнату.
- Пойдем посмотрим, как там все…Чтобы можно было все устроить.
Я вдруг поняла, что эта девушка – дизайнер, и что посягать на Ленкино внимание она не будет. Более того, я почувствовала, что дизайнер дизайнером, а я – то уже знакомый человек, почти свой, учительница дочери. Это придало мне совершенно неожиданный прилив уверенности. Деловито засучив рукава, я прошла в ванную комнату, помыла руки, и пока тщательно вытирала пальцы махровеньким синим полотенцем, обдумывала план.
Когда я вошла к Лене, то дизайнер уже удовлетворилась осмотром детской и покидала ее в компании мамы Лены и няни. Я закрыла за ними дверь.
- Садись! – скомандовала я с порога по-английски.
Лена весело плюхнулась на стул. С этой командой проблем никогда не было.
Я чуть задержалась, а потом направилась к столу быстрым пружинистым шагом. В голове созрела новая команда.
- Дай мне, пожалуйста, тетрадь! – сказала я громко и четко.
Лена растерянно посмотрела на меня. Я повторила.
- Тетрадь!
Она протянула мне карандаши.
- Тетрадь!
Лена посмотрела на меня, обдумывая. Она знала слово «тетрадь». Надо было только вспомнить.
Я посмотрела ей в глаза и еще раз повторила слово – четко и громко. Лена еще подумала и протянула мне тетрадку. Я еле сдержала улыбку. Стоп! Все четко и строго.
- Молодец, очень хорошая девочка.
Она не понимала меня, но неважно, все, проехали, она привыкнет! Волшебное слово пришло само собой – ритм. Ну, конечно, четкий бодрый марш, стаккато, временами переходящее в аллегро!
- Хорошо! Проходим новые слова! Так, это часы! Это кубик!
- Часы…кубик…- Лена повторяла, глядя мне в глаза. Я видела, ей нравился этот бодрый ритм. Неужели оно? Но ведь так просто!
- Хорошо. Переверни карточки! Где часы? Где кубик? Молодец! Закрывай глаза! Открывай! Что здесь? Да, кубик! А тут? Часы! Так, ставлю тебе плюс! Пять плюсов – пятерка! Старайся!
Лена расширила глаза. Стимул пришелся неожиданно кстати.
- Так, еще слова! Пруд! Облако! Это что? Да! А это? Правильно – моя речь была четко разделена на такты, количество восьмушек и шестнадцатых было точно соблюдено.
- Хорошо! Здесь пруд, облако, кубик часы! Где что? Отлично! Получай плюсик!
- И скоро пятерка будет?
- Конечно, будет, посмотри, как ты сегодня молодец! Так, не отвлекайся!
Лена вдруг отвернулась и попыталась вылезти из стола.
- Я только на секундочку, Люля, - просительно сказала девочка, - я тебе хочу кое-что показать.
- Показывай, - кивнула я, - только мигом.
Она вскочила, подошла к кровати, взяла мягкую собачку.
- Видишь, - оживленно сказала она, - это мне подарила мама. Красивая собачка.
- Красивая, - кивнула я, напряженно размышляя. Что делать? Еще секунда и она пустится описывать все собачкины прелести. Ее внимание будет утеряно. Ну нет!
Я подняла руки и громко хлопнула в ладоши. Лена подняла голову. Я уверенным жестом забрала у нее игрушку, усадила ее снова за стол.
- Новое слово! – объявила я, - блузка!
- Блузка, - повторила Лена.
- Видишь у меня? Блузка! Видишь у тебя? Блузка! Помнишь, в чем была одета мама?
- В блузку? – спросила Лена с интересом.
- В блузку!
- Какая у тебя блузка?
- Желтая.
- А у меня?
- Красная.
Так, хорошо, цвета помнит. Так, так, подбираемся к главному. Сейчас затихнут инструменты, и выйдет первая скрипка. Любимым Ленкиным цветом был розовый.
- А как сказать, - начала я тихо, вкрадчиво, эдакое пьяно, - одна розовая блузка?
- Розовая, - ответила Лена по-английски.
- Что – розовая?
- Блузка.
В другой раз я бы удовлетворилась таким ответом. Но сейчас – ни за что.
- Так, - сказала я, протягивая Лене свою руку с растопыренными пальцами, - я тебе говорила, что каждое слово, которое «одно» начинается с «э». «Э» – это артикль.
- Артикль, - повторила довольная Лена. Как и все дети, она обожала сложные слова.
- Точно. Поэтому сейчас мы скажем «розовая блузка», начиная с артикля. А словами будут мои пальцы. Итак, поехали!
- «Э», - проговорила Лена, ухватившись за мой большой палец, и посмотрела на меня. А я на нее. Молча. Все инструменты должны молчать.
- «Пинк» – сказала она дальше, переместившись на указательный.
Я продолжала молчать.
- «Блауз» – закончила свою первую в жизни английскую фразу четырехлетняя Лена, крепко держась за мой средний палец.
- А все вместе? – спокойно спросила я.
- «Э пинк блауз» - повторила девочка, пожав плечами. Мол, что тут сложного.
Я улыбнулась.
Мы еще долго занимались, мне пришлось еще несколько раз хлопать в ладоши, менять аллегро на пьяно, но мы обе, и я, и она, понимали и чувствовали – это прорыв. Это новый шаг, это успех, прогресс, развитие, эволюция.
Когда я обувалась, то ко мне вышла мама Лены.
- Ну как? – поинтересовалась она.
- А вы спросите у нее, как будет «одна розовая блузка», - хмыкнула я и, попрощавшись, вышла.
Улицу завалило снегом. Я взяла в руки липкую мягкую горсть и пошла по дороге в метро, скатывая снежок.
- Какой красивый девушка, вах! – закричал мне шаурмист, высовываясь на улицу и жадно вдыхая морозный воздух. Я улыбнулась(в который раз за вечер) и кинула первый за эту зиму снежок, четко впечатавшийся в самую середину красной буквы «М»,