Беседа длилась уже больше часа. В прочем, часы ещё не изобрели, даже солнечные, поэтому, скажем: беседа продолжалась давно. Закончилась обязательная часть: вежливые слова, заверение в вечной дружбе. Алкоголя ни вельки ни атаны не знали, а то, вероятно бы все эти речи обратились бы в тосты и представители обоих племён назюзюкались бы в сосиску. Но сосисок тоже тогда ещё на свете не было, и все были трезвы совершенно.
Сосисок не было, зато было мягкое и нежное мясо лося. Так его могли готовить только атаны. Мясо перед приготовлением вымачивалось с ягодами и какими-то хитрыми травками. Жаль, старинный рецепт не дошёл до нас.
День был очень жаркий. Если бы термометр существовал, он показал бы 32 градуса по Цельсию в тени. Но до изобретения термометра оставались тысячелетия.
Вельки парились в шкурах. Атаны были наги, но и они изнывали от жары.
Хек переносил жару легко. Привык. Он и не таким истязанием подвергал себя (и других). Поэтому он, с еле скрываемой насмешкой, поглядывал на сидящего рядом с ним Белка (в вельксом языке слово «белка» мужского рода). Не понятно, почему такого увальня Белком назвали. Ни проворства ни пушистых волос. Какой он белк? Хомяк – он.
Белк, вступивший в отряд Хека совсем недавно, изнывал в жаркой, как печка, волчьей шубе. Пот обильно выделялся под мышками, струился по бокам, животу. Со лба затекал в глаза (брови у Белка жиденькие) и бедняге часто приходилось то утирать лоб, то тереть глаза, то чесаться в разных местах. Как хотелось ему хоть немного распахнуть свою шубу. Но он боялся гнева Хека и героически терпел.
Хеку же жара мешала не особенно. Раздражало и бесило его другое: обилие рядом голых тел. Вельки уже успели отвыкнуть от вида наготы. Некоторые таращились на атанок и даже (что особенно беспокоило Хека) в глазах некоторых нет-нет, да мелькали похотливые искорки.
Атаны же как будто ничего и не замечали и вели себя так, будто и не было рядом с ними вельков, одетых в шубы.
Вот молодой атан отошёл на несколько шагов и помочился на глазах у всех. Вот его примеру последовала женщина. Бесстыдница! Никто, правда, пока не мёпается, но один из атанов оглаживает грудь своей соседки. А она запустила руку ему между ног. Сейчас он кончит… Кончил. Тьфу, как противно! И всюду мелькают голые задницы, спины, колени, поросшие волосами лобки, бисды… Сиськи всех форм и размеров и маленькие и огромные и стоячие и отвислые, соски розовые, красные, малиновые, коричневые, фиолетовые, совсем светлые… Вельки говорят: «сиськи», атаны – «титьки», а суть одна – мерзость.
Видеть перед собой обнажённую женщину, несомненно, грех. Даже если ты ничего с ней не делаешь. А тем более, если женщина тебе не жена. А тем более, не одну, а несколько десятков. Утешало, конечно, что всё это приходится терпеть во имя дела, во имя духов, во имя нравственности. Другого выхода нет. Чтобы заставить этих дикарей одеться, придётся сначала посмотреть на них голых. Но до чего же это противно! Когда-нибудь настанет момент, когда на свете не останется ни одного человека, который бы не подчинялся законам нравственности. Когда-нибудь, вероятно нескоро, когда Хек уже будет в Верхнем мире, люди будут ходить по земле только в шкурах. И им не придётся видеть перед собой чьи-то зады и члены и влагалища и всякие там сиськи-масиськи. И вот тогда, может быть, они с благодарностью вспомнят тех, первых, которые начали великую работу по распространению нравственности среди людей.
Хек, конечно, был рад и горд, что он принимает участие в самом великом деле на свете. Но от мелькания голых тел его мутило. Вкусное мясо и другие яства не лезли в глотку. Именно оттого, что они были вкусными. Хек и его друзья старались приготовить всё как можно более невкусно. Мясо специально недожаривали или, наоборот, давали ему подгореть. Вкусно есть, ведь это тоже грех. И вот сейчас Хек вынужден был совершать этот грех, хоть и во имя высшей цели. Духи простят, это несомненно, но … Хек старался глотать не жуя и всё равно не мог не чувствовать замечательный вкус и аромат жаркого.
Но больше всего его раздражала девчонка, сидящая напротив. Лет 16-и. Рыженькая, стройная, с замечательными грудками, ножками и очень милой мордашкой. Но Хеку эта девушка казалась отвратительной. Окажись он в яме наполненной жабами, личинками навозных мух и дерьмом, он бы не испытывал столько отвращения, сколько он испытывал к ней. Казалось, что вся мерзость, которая есть на белом свете, сконцентрировалась в ней. Почему же именно эта девушка так раздражала Хека? Почему не её соседка, блондинка лет тридцати с огромными грудями, которые тряслись при каждом её движении? Чем же именно девушка так зацепила Хека? Своей позой. Девушка сидела, широко расставив ноги и бисда её, нараспашку, как раз смотрела на Хека. Именно смотрела. Хеку казалось, что эта дырка между ногами девчонки сама за ним наблюдает и наблюдает не по-доброму. Взгляд был наглый, вызывающий. Хеку было очень неуютно под этим взглядом. Казалось, дырка говорила: «Ничего у тебя, Хек, не получится. Люди мёпались, мёпаются и мёпаться будут»
Хек с ужасом ждал, когда эта девица пойдёт писать. Хеку просто страшно было это представить. Ему виделась картина, огромная бабища, с внешностью девчонки напротив, только колоссальных размеров, заслонила собой пол-неба. Вот она приседает на корточки, и из небывалого отверстия извергаются потоки жёлтой прозрачной жидкости, заливая всё кругом. И Хек тщетно борется с потоком, захлёбывается. А чудовище смотрит сверху на него, на Хека, двумя глазами и одной бисдой. А в небесах мепутся бесчисленные атаны. И тоже смотрят на захлёбывающегося в моче Хека.
И девчонка встала.. Отошла совсем недалеко, 2 шага.. И присела на корточки, даже не отвернувшись, глядя на Хека. Она, вообще, всё время смотрела на него. Конечно, мир не затопила, но Хек не отрываясь смотрел на девицу, на бисду, на струйку, на побежавший по земле ручеёк. Он содрогался от отвращения, но отвернуться не мог. И, вернувшись на своё место, девка снова уселась в той же позе, биздой к Хеку.
Девушку звали Огонёк. Вообще-то в велькском и атанском слово «огонь» женского рода, а мы будем называть девушку Огонёк. Ей, действительно было 16 лет.
У неё уже давно затекли спина и попа, но Огонёк позы не меняла. Сначала она просто села так как ей было удобно, но, поймав взгляд парня напротив, направленный прямо между её ног, она так и осталась сидеть. Ну, раз человеку так интересно смотреть на её бисду, то это было бы просто невежливо свести ноги вместе или сесть как-нибудь по-другому. По той же причине Огонёк, вернувшись после того, как отошла пописать вновь села в той же позе. Правда, писала она, повернувшись лицом по другой причине. Она слушала разговор. Да и вообще, лицом, спиной… Какая разница? Кроме вельков никто на земле об этом не задумывался. Люди на всей земле ели, пили, спали, писали, какали, мёпались там и тогда, где и когда у них в этом возникала надобность и возможность, и делали они это так, как им было удобнее. Конечно, наложить кучу рядом с человеком, который ест или, скажем, на дороге было бы совсем невежливо. Но присесть шагах в 50 от стойбища вполне допустимо. А искать для этой цели глухую чащу – да что за глупость! Ещё обкакаешься по дороге! Ну, и что, что тебя видят? А ты разве что-то плохое делаешь, преступное? Или те кто на тебя смотрят сами никогда не какают? Ещё сегодня утром никому из атанов вообще не могла прийти в голову мысль о том, что такое обычное дело, как справление нужды, большой или малой надо обставлять какими-то сложностями. Ну, а чтобы пописать, вообще можно далеко не отходить. Тем более, разговор такой важный и интересный.
Я ошибся. Вельки тоже не задумывались в какую сторону мочиться. Им просто нужно было, чтобы в этот момент их никто не видел. И всё.
Слушая странные речи вельков, Огонёк с интересом наблюдала за парнем, сидевшим напротив и пристально уставившимся на её бисду. И парень этот ей нравился.. Высокий, симпатичный. Мрачный правда какой-то, угрюмый. Но эту мрачность Огонёк истолковывала совсем по-другому.
Вельки с порога…м-м-м… порогов тогда ещё не было… Вельки с самого начала стали рассказывать о какой-то великой истине, открывшейся их шаману, о законе нравственности. И что, по этому закону, ходить надо в одежде, даже в такую жару, как сегодня (Вот, рядом с этим парнем толстяк сидит в волчьей шубе. Сейчас расплавится). Мёпаться, писать и какать можно только так, чтобы этого никто не видел. Даже говорить об этом желательно поменьше. Причём мёпаться можно только с кем-то одним. Выбери себе мёпаря раз и навсегда. Это как же? Кого же? Вот Муравей хороший мёпарь, ласковый, как он грудки целовать умеет! Но каждую ночь с ним одним (Только ночь! Днём уже не помепёшься!), да это же невозможно. Дятел. И впрямь долбает как дятел. Неутомим. Вот уж кто удовлетворит любую. Но он и утомит любую. Практически всегда любая женщина после такой долгой долбёжки вылезает из-под него или слезает с него со стоном: «Не могу больше!» и её сменяет другая, потом третья. Такому в жёны! Либо замепёт до смерти, либо сам вечно в кулак кончать будет. Ах, да! Мастурбировать у вельков тоже теперь запрещено! Будет ходить неудовлетворённый и выть на луну. А Зяблик, наоборот, кончает слишком быстро. И ничего не может с собой поделать. С ним сама на луну взвоешь. А трочить нельзя!
Огонёк знала, что чужие обычаи следует уважать, даже если не понимаешь их, даже если они кажутся тебе странными. Но знала она также и то, что существует какой-то предел, за которым обычай становится преступлением и его не только не следует уважать, но наоборот, следует приложить все усилия для его искоренения.
Когда-то, очень давно, когда ещё мать Огонька не родилась, в их местах появилось племя куаку, племя людоедов. Нет, не то чтобы они кушали человечину каждый день, но раз в году, осенью, когда выпадал первый снег, им обязательно надо было кого-то убить и съесть. Чтобы зима не была суровой. Ели своих соплеменников. Кого именно – решал жребий. Казалось бы, соседей не трогают, (обычно людоеды, наоборот, стараются убить и съесть чужака). А то, что своих едят, так это, вроде бы их, внутреннее дело. Да и сам съедаемый не в претензии. Он сразу же попадёт в руй (так на языке этого народа называлось нечто вроде Верхнего мира). И вот, тем не менее, все племена округи, в т.ч. атаны и вельки объединились и пошли войной на куаку и разгромили их. Потому что никто не хотел терпеть рядом с собой такую гнусность.
А разве не гнусность и не преступление отнять у человека великую радость мёпа? Мёпа когда захочется и с кем захочется? Да и мало того, что вельки ввели эту идиотскую нравственность у себя. Они и от атанов и от всех племён хотят того же. И, кажется, даже не предлагают, не просят. Требуют! Ну, видели таких наглецов?
Нет. Уж что-что, а в том, что эти наглые и глупые требования будут отвергнуты, Огонёк не сомневалась.
Как жалко всё-таки парня, который сидит напротив. Ведь хочется ему, хочется! Вот как на бисду уставился! А не разрешают. Истосковался, бедненький!
Ну, ладно, рассчитывать на то, что вельки одумаются и откажутся от своих нововведений, по крайней мере, сейчас, сразу не приходится. Вон, какие упорный. Особенно вождь и шаман. Когда-нибудь потом, наверняка вельки поймут, что они на ложном пути. Но потом.
А пока? Кто запретит этому парню остаться с атанами, хоть на время. Это же нормально, когда после таких встреч племён кто-то остаётся пожить с хозяевами и наоборот, кто-то уходит с гостями. Неужто ему не разрешат? Извёлся, ведь, весь!
Ох, уж она бы смогла бы вернуть улыбку на это лицо. Кто-кто, а Огонёк это умеет. Как бы она ласкала его, как бы ему отдавалась! Да и девочки бы помогли. Нет. Ведь не отпустят его. Или отпустят?
А Хек тем временем забыл, хоть и не надолго, о девушке напротив и о её бисде. Он слушал. Говорил Шаман. Спокойно, твёрдо. Шаман говорил о духах, о Верхнем, Среднем и Нижнем мирах, об открывшейся ему Великой Истине Нравственности. Он говорил, что одежда, главное, что отличает человека от животного. И голый человек это, как бы уже и не совсем человек. И что это животные трахаются (новое значение слова атанам уже разъяснили) где хотят и когда хотят. А человек на то и человек, чтобы делать всё по порядку. Он говорил о том, как невыносимо духам терпеть человеческий разврат и как духи радуются, глядя на людей нравственных и как помогают им.
Голос Шамана то поднимался к облакам, то опускался до самого дна Нижнего мира, где злые рогатые духи мучают нечестивых голых развратников. Казалось весь мир замер. Люди, духи, звери, птицы, рыбы, гады, насекомые, деревья, цветы и травы, все слушали голос великого и мудрого Шамана, голос, такой родной и любимый для Хека и для любого нравственного человека. Голос, по зову которого Хек не задумывая прыгнул бы в пропасть, броситься с голыми руками на медведя или на толпу вооружённых врагов. «Да, кажется, воевать не придётся» – подумал Хек. После такой-то речи! Да атаны… что атаны, любые, самые отсталые и дремучие дикари устыдятся своей наготы и своего образа жизни и станут жить нравственно. Да и как может быть иначе…
… Шаман замолчал. Хек очнулся. Он был поражён. Он не увидел атанов, стоящих на коленях и, с просветлёнными лицами слушающих Голос. Атаны слушали. Но на лицах их читалось явное неодобрение, а у некоторых и усмешка. Многие продолжали жевать. ШАМАН ГОВОРИЛ, А ОНИ ЖЕВАЛИ!!!! Кто-то привычно щупал грудь соседки, а чуть подальше бестыжая сиськастая брюнетка, с густыми зарослями, начинающимися чуть ли не от пупка, уселась на член бородатому мужику и лениво двигалась, отжимаясь от земли руками. Вверх-вниз, вверх-вниз. Медленно так, они оба всё же слушали. Слушали и мёпались! А девка напротив продолжала сидеть всё в той же позе, нацелив на Хека свою розовую бисду.
Хека душили слёзы. Ему хотелось встать, закричать: «Атаны!!! Люди вы или нет!!!? Шаман говорил с вами. Камень бы растаял от его слов! Деревья поняли бы его! А вы… Вы же люди!!! Эх, вы…» Хеку хотелось схватить дубину и крушить всё и всех на своём пути. Но он был дисциплинированным. Он ждал сигнала.
Тем временем, свою ответную речь начал Утёс, вождь атанов.
По меркам каменного века, Утёс был очень стар. Хотя, конечно, моложе покойной Нявги. Ему уже было за 50. У Утёса была густая окладистая борода, состоявшая вперемежку из чёрных и седых волос. Что называется, соль с перцем. Ему удалось сохранить густую шевелюру. Роста он был высокого, вообще был крупный мужчина. У него были огромные ручищи, а если бы его можно было перенести в наше время и сводить в обувной магазин, то ему в пору была бы обувь 44 размера.
В своём племени Утёс пользовался большим авторитетом.
Утёс поблагодарил братьев-вельков за то, что те нашли время посетить стойбище атанов. Он выразил надежду, что атанско-велькская дружба – на века, что она будет шириться и крепнуть. Рассказ о законах нравственности он счёл весьма интересным и поучительным. Он уважает обычаи племени вельков. Однако предложение братьев-вельков, чтобы и атаны стали жить нравственной жизнью, как он считает, вряд ли будут приняты атанами. У атанов свои обычаи и братья-вельки, как полагает Утёс, также готовы уважать их и не станут настаивать. У племени атанов дела идут хорошо, и вождь не видит никаких оснований менять устоявшийся и устраивающий всех образ жизни. Но, может быть, он ошибается, и сами атаны думают по-другому? Утёс сел.
За ним выступил Медведяк. Медведяк выразил полное согласие со словами своего вождя и уверенность в том, что атаны не захотят отказываться от обычаев предков. В прочем, добавил он, если кто-то из атанов пожелает уйти с вельками и жить по их обычаям, то это их право. Так же как право любого велька остаться жить в братском племени. Как возликовала Огонёк, услышав такие слова!
Атаны выступали один за другим по очереди. Выступающие старались быть вежливыми, и если в некоторых выступлениях и сквозила насмешка, то формально придраться было вроде и не к чему.
Последним выступил Лиственница (Опять сложности с переводом. В атанском слово «лиственница» мужского рода), шаман племени атанов. Лиственница был значительно моложе шамана вельков. Совсем молодой парень. Высказав уважение к авторитету своего велькского коллеги, Лиственница отметил, однако, что ему, Лиственнице, духи почему-то ни о какой такой нравственности не говорили. А племя атанов духи любят и таким, какое оно есть.
– Ты полагаешь, значит, что я лгу?!!! – взвился Шаман вельков, впервые выйдя за рамки вежливости.
– Я полагаю, что духи сами сообщат мне свою волю, когда сочтут нужным.
– Значит, по-твоему, я лгу, – повторил Шаман, – ладно, дело ваше. Но знайте: духи не прощают.
Эти слова и были сигналом. Утёс, Лиственница и ещё несколько атанов упали, сражённые стрелами. Лучники всё это время прятались за деревьями. Вельки набросились на своих сотрапезников атанов, стали бить, колоть и душить их. Атаны, не готовые к нападению, не могли дать никакого отпора. Только Лухматый, успел схватить нож и ударить, нападавшего на него Обломка, но тут же был убит подоспевшим Птенчиком.
Вельки из резервного отряда тут же раздавали товарищам копья и дубинки. Свистели стрелы, орали нападавшие. Какая-то девчонка кричала: «Мальчики! Что вы делаете, мальчики!», а через мгновение она уже корчилась на земле со стрелой в животе.
Хек тоже разил направо и налево атанов, посмевших не поверить Шаману, посмевших жевать и мёпаться когда Он говорил. Но первой, кого он убил, была, разумеется, та самая девка, которая сидела напротив и демонстрировала ему свою бисду. Как только Шаман сказал: «Духи не прощают», Хек сразу же вскочил и ударил девку ножом под рёбро. Ножом Хек пользоваться умел. Девка погибла сразу. На лице её успел отразиться даже не испуг, удивление. Потом уже, сидевший всю трапезу в резерве, Долговязый сунул Хеку в руку копьё, убивать которым было гораздо сподручнее.
Бой, если его можно так назвать, закончился быстро. Уцелевшие атаны лежали связанные на траве, а Шаман объяснял им, что всё это было сделано ради их же блага, чтобы они смогли попасть в Верхний мир. Шаман, очень сожалеет, что пришлось прибегнуть к силе, но ведь он честно пытался договориться добром. Атаны сами не захотели. Ведь приходится же иногда применять силу по отношению к неразумным детям. Ради них же. Ведь правда? А теперь души атанов спасены. И, если атаны будут хорошо себя вести, работать, слушаться вельков, то они, конечно же, попадут в Верхний мир. А если плохо… в прочем плохо себя вести им никто не даст.
Вельки уходили, уводя пленных. Хек тоже собрался уходить и вдруг его взгляд упал на труп той девушки, что на пиру сидела напротив него. Девушка лежала на спине, раскинув ноги. Голова была запрокинута. Остекленевшие глаза смотрели в небо. А из под живота на Хека смотрела обрамлённая рыжими волосами бисда. Смотрела нагло, вызывающе, даже весело. Страшно. Тогда Хек в ярости стал колоть труп копьём, пока вся нижняя часть туловища девушки не превратилась в кровавое месиво.
Продолжение следует