ЦИЦЕРОН В ПУСТОМ КОМОДЕ.
- За морями, за долами, за далекими горами жила- была старушенка. Одежонка у нее была ветхая, а хатенка ее совсем покосилась-развалилась. Но старушенка была о-очень знаменитая, потому что ворожить умела. Ворожить-ворожить, привораживать. А-а-ах! Лада моя, давай сказку на завтри отложим, оно и впрямь, глазоньки-то так и жмурются, так и .. а-а-а… - широко зевнула Лукерья, - так и слипаются. Ох-хо-хох!
- Ой, баба, нетушки. Бабуня, ну, бабуня моя,- девчонка хитро покосилась на седую женщину и нараспев, склонив на бок хорошенькую голову, протянула: - Бабуня-голубуня.
- Да ты ж моя зоренька ясная, кто-ж меня так называл, да никто… Одна ты у меня такая, ласковая, как котенок. Ну и хитра, что тоже в жизни сгодится. Ну ладно. Вот и слушай. Ворожила старушенка не за деньги, а за время. Кому помощь нужна - приходи, никому не откажет, а в расплату ты ей должон год жизни своей отдать. А оно для молодого-то человека - что год, что пять лет - все не время, потому как вся жизнь впереди, и за свои страстные желания отдать то, чего у тебя и так много - не жалко. Вот так старая колдунья и жила годами, веками, потому что завсегда находился кто-то, кто хотел что-то или кого-то заполучить. Но однажды пришел к бабке молодой парень, с одной стороны вроде как светлый, а с другой - ну прямо чернее ночи…
- Это, баб, как колченогий Вовка, у которого один глаз карий, а другой голубой?..
- Ну да, вроде Вовки нашего… Пришел тихий такой, сел на лавку и говорит: «Если ты мне, старая, поможешь, я тебе отдам всю свою жизнь, а ты мне оставь только один год, о котором я пришел тебя просить». Бабка так и обмерла. Это ж надо - такое везение. Парень сам целую свою жизнь собирается отдать. Потирая руки, подошла она к нему и хитро промолвила: «Не знаю уж, чего ты там задумал, да только ни одно желание на свете не стоит целой жизни. Подумай хорошенько и проси». - Парень вздохнул глубоко и тихо промолвил: «В деревне умирает молодая девушка от тяжелой болезни. Когда-то она тебе отдала свой последний год за пригоршню глупых своих детских желаний. Я люблю ее и хочу умереть вместе с нею, забери всю мою жизнь и оставь нам год, один только год вместе», - Задумалась старуха, посмотрела на парня черными глазами, - «Смотри, не пожалей о своей любви. Год - срок небольшой, но за этот год многое может произойти. А любовь, она как дерево - куда ветер дует, туда и клонится. Это в сказках про любовь чудеса рассказывают. А на деле все не так… Все не так…» – «Не хочу я тебя, старая, слушать. Или помоги, или пойду по свету другую ведьму искать.» – «А что через год будет? А, милок? Может ты думаешь, что за твой поступок рыцарский тебя как раз в рай и поведут?"…- Колдунья захохотала низко и страшно. - "Ошибаешься, тебя ждет ад, ад, ад! Понимаешь ли, что делать собираешься?" - "А ты, меня старая, адом не пугай. Сама, поди, первая туда загремишь, со своими-то проделками ведьмовскими", - «Кто знает, кто знает…- задумчиво протянула старуха, глядя поверх его головы. – Не тебе ведомо, куда я пойду, я ведь тебя и каждого до тебя отговаривала, не хваталась за ваши годы, как утопающая, сами вы мне их навязывали. Вот и сейчас, не я к тебе, а ты ко мне пришел, и ты меня просишь, да еще и злишься на меня за то, что правду тебе говорю. Эх, люди вы, люди, до чего ж слабы вы…» – «Ты так говоришь, как будто сама не человек…» – «А кто его знает, - хитро сощурилась старуха,- может и впрямь не человек. Может я специально к вам засланная, что бы ваши духовные болезни выявлять».
Парень подошел к старухе и прошипел: «Ну так что, по рукам или как?» – «Я своим клиентам рук не пожимаю, потому что презираю, а если ты о деле решил бесповоротно, так считай что дело уже сделано. Иди домой», – «Как домой. А как же колдовство?» – «Какое колдовство? Все уже сделано, милый. Ты решился - вот тебе и колдовство. Получай свой год со своею милой. А вся остатная твоя жизнь - моя»...
Уходя из страшного домика колдуньи, парень долго слушал ее раскатистый смех. Под сердцем поселился холодок, а волосы враз поседели. Пришел он в деревню. А там радость – девушка его с постели встала и сама по двору ходит, курочек, уточек кормит. Мать с отцом диву даются, улыбаются, а парень подошел, и сил нет даже улыбнуться. Скоро они свадебку справили и зажили вроде как душа в душу.
Бежали дни, недели, месяцы, приближался час расплаты. У парня на душе кошки скребут, расставаться с жизнью уж не хочется, а что делать, ума не приложит. За месяц до конца срока пошел он снова к колдунье. Приходит, а домика ее как не бывало. На месте том только болото чавкает, да лягушки поют свои похоронные песни. Сел он под серую осину и тихо заплакал. Значит, правду в деревне говорили, что бабка с домиком вместе исчезает как только кто пытается договор вспять повернуть. Проплакал он так всю ночь, а потом пошел по болоту в самую трясину и утопился… А молодуха его затосковала, запричитала, есть отказалась, легла на лавку, да и померла… Ох-хо-хох… Вот такая история, золотко.
- Бабуня, а если б парень не утопился, если б девушка не затосковала, если бы…- затараторила девочка, возбужденно теребя бабушкину юбку.
- Если бы, да кабы… Оно ведь как в жизни бывает - поверил в колдовство - и на тебе, оно на плечах повисло. А я так разумею - нельзя в лихо играть. Нельзя судьбу испытывать, а если натворил чего - так сумей достойно и кару принять.
- Ой, бабуня, страшно-то как…
- А ты не бойся. Если плохого не замышлять - так и бояться нечего. Живи просто, зорюшка, Танюшенька. Жизнь свою надо любить и ценить каждый свой денечек на этой земле, - Лукерья провела сухой ладошкой по влажным своим почти бесцветным глазам и наклонилась к внучке,- Радуйся солнцу, небу, ветру, как птица… жалей всякого, кто слабее тебя, как мать…
Прошло много лет, девочка выросла. Однажды, прогуливаясь по городским улицам, увидела выпавшего из гнезда голубя. Молоденького, еле оперившегося. Голубь лежал в пыли с поломанным клювом из которого сочилась кровь, одна лапа была сломана и на боку большой кровоподтек. Она наклонилась к птенцу и подняла, чувствуя под пальцами тревожное биение крохотного сердца.
- Кранты бедолаге, к вечеру копыта откинет.- Таня оглянулась на хриплый голос, раздавшийся позади. Густой перегар, приправленный дешевым табаком растекался от щуплого (в чем душа держится?) бомжа неопределенного возраста. Бомж сочувственно качал головой, одновременно раскачиваясь всем своим тщедушным телом по часовой стрелке.
- Ты, тетенька (почему тетенька? Тане было только 24 года, а бомжу явно даже уже даже не тридцать. Таня не обиделась, только улыбнулась) - т-тетенька, ему клюв мумием маж, а синяк сам пройдет… да… я вот никогда свои синяки ничем не мажу,- гордо поднял голову бомж, - и ничего, проходят как миленькие, - В доказательство он вытянул куриную шею и подставил свое испитое и изрытое перегарной жизнью лицо Тане на обозрение. От разлившейся его вони защипало в глазах.
- Спасибо за совет, - быстро проговорила Таня и, прижав голубя к груди, побежала к автобусной остановке.
За спиной послышалось: « Гули-гули-гули-гули….» Это ее новый знакомый, шаркая по тратуару ботинками с чужой ноги, щедро рассыпал крошки хлеба из глубокого кармана слетевшимся на угощение голубям.
Уже сидя в автобусе, Таня выслушала множество полезных советов от пассажиров, по спасению раненного птенца и, прибежав в свою маленькую микрорайоновскую квартирку, она уже точно знала, что ей надо делать.
Поставив вариться пшенную кашу на молоке, она обработала птенцу раны и наложила шину на лапку. Затем смазала клюв, как советовал бомж, черным мумие. После всего этого, она очень осторожно кормила птенца пшенной кашей. В углу маленькой комнаты стоял пустой старинный комод со стеклянными дверцами. Выбросить его не хватало решимости, комод принадлежал когда-то дедушке ее мужа. Когда дедушка умер, они поселились в его квартире и к любимым его вещам относились очень бережно. Посуды у них особой не было, и комод так и стоял пустой. В верхнем его отделе была резная доска так что Таня решила, что воздуха для птицы будет достаточно и поселила голубя в комоде. Когда вечером пришел с работы муж и, выслушав историю о спасении голубя, спросил как его называть, Таня просто и естественно ответила:
- Цицерон.
- Почему Цицерон?
- А почему нет? Не знаю. Пришло на ум, как только его в руки взяла. Цицерон… А что? Мне нравится.
- И мне тоже. Ну что ж, Цицерон так Цицерон.
Так в их квартире появился новый житель. Он очень скоро освоился и даже обнаглел. Таня сделала ему уютное гнездышко из сухой травы и бумаги, и он орал, сидя в нем, требуя бесконечных кормлений. Таня бегала к нему со шприцом без иголки и вливала в него каши от которых он рос не по дням, а по часам. Клюв его быстро зажил , но так и остался кривым. И даже, когда Цицерон научился есть самостоятельно, он смешно наклонял голову набок, что бы зацепить кривым своим клювом пищу. Крылья его выросли и окрепли, Таня учила его летать по квартире. Подбрасывая его над толстым ковром. Цицерон делал несколько взмахов и пикировал вниз. Вскоре он научился перелетаь через всю комнату и места для полетов было уже маловато. Однажды ей приснился сон, это случилось после того, как ей сказали в поликлинике, что детей у нее скорее всего никогда не будет (что-то там внутри нее было паталогически недоразвито) и с таким диагнозом надо смириться… Так вот в этом сне она увидела себя на берегу огромного горного озера круглого и чистого. Она стояла на самом краю и смотрела в синюю его глубину. На самом дне что-то мерещилось, поднимаясь и приобретая четкие очертания, вкоре можно было различить, что это птица. Птица поднималась со дна кругами и вырвавшись из воды, стремительно устремилась ввысь. Таня успела различить, что это был Цицерон. Ах как красиво он летел, как красиво. И что-то еще было в этом сне, что-то такое, что было за всей этой красивой картинкой, что-то радостное и одновременно щемящее до слез… Она тогда еще незнала что.
Наутро Таня взяла Цицерона на руки и вышла на задний двор многокваритрного старого дома. Огромные деревья тихо покачивались, солнце пробивалось через кружева листьев таинственными бликами и все это привело Цицерона в ужас. Он сунул голову Тане под мышку и оцепенел. Но вскоре, подбодренный своей любимой «мамочкой», Цицерон уже успешно перелетал довольно большие растояния, неизменно возвращаясь в теплые Танины руки. Жить в комоде ему было уже неинтересно, и Таня устроила ему королевское гнездо прямо на балконе. Цицерон потихоньку стал улетать все дальше и дальше, но к ночи всегда возвращался. По мере того, как Цицерон учился чувствовать свою независимость, он понемногу стал отдаляться от Тани, а она и не настаивала, понимая, что у него должна быть своя птичья жизнь.
Жители дома № 8, где жила Таня, давно привыкли к тому, что Цицерон залетал не только на Танин балкон, но и на соседские тоже. Иногда он с важным видом заглядывал прямо в комнаты, на кухни, и его угощали разными лакомствами, после чего, важно пройдясь по половицам, Цицерон улетал в ему одному ведомые, дали.
Однажды в дверь тревожно позвонили. Таня открыла. Соседская ребятня наперебой, возбужденно кричала о том, что Цицерона убили, что он весь в крови валяется у подъезда. Не чуя под собой ног, Таня кинулась вниз по лестнице и увидела его… Он сидел в углу под лестницей весь слипшийся от крови, только по кривому клюву можно было в нем признать серебристого красавца Цицерона. Таня схватила его и побежала через три ступеньки вверх, прижимая его к лицу и обливаясь слезами. Но недоходя до двери она вдруг начала весело, заливисто хохотать, посмотрела на него, понюхала и даже лизнула, что бы удостовериться, ну конечно… это было варенье, простое варенье, в котором он весь вывалялся. Видно, кто-то поставил на балкон остужаться, ну а он решил продегустировать. Она крикнула детям, ошарашенно примолкшим внизу:
- Ребята, все нормально, это только варенье… Ха-ха-ха… Смородиновое.
Таня искупала его и долго носила на руках, боясь даже подумать о том, что могло случиться. Наутро она и муж поехали с Цицероном в самый центр, к Христорождественской церкви, где жили огромные стаи голубей. Все жители города приезжали с детьми на площадь перед церковью - покормить голубей, которые слетались, воркуя, к каждому, кто приходил для встречи с ними. Цицерон сидел в круглой аллюминиевой сетке, заботливо накрытой белым кружевным платком, нервничая и нахохлившись. Когда Таня с мужем шли по площади, голуби кружили над их головами огромным серо-белым облаком. Цицерон вновь оцепенел, как перед тем первым своим полетом на воле. Таня достала булочку и стала крошить ее прямо на асфальт. Голуби тут же опустились у ее ног и, смешно толкаясь, засуетились над крошками. Она достала Цицерона из корзины, сердце его билось так же тревожно как тогда, когда она впервые взяла его в руки. Она поцеловала его и пустила в стаю. Цицерон опустил крылья до самой земли, наклонил голову набок и застыл как окаменевший. Таня наклонилась над ним и что-то быстро зашептала. Никто не слышал, что она говорила, шмыгая курносым носом, но Цицерон вдруг встрепенулся и пошел на своих красных лапках, прихрамывая в самую гущу стаи… Одна нога после перелома у него так и осталась короче. Через мгновенье Таня уже не могла различить его среди остальных.
Они ехали назад в переполненном автобусе. Таня улыбалась, глядя куда-то сквозь стекло… По улицам шли бесконечные людские толпы с принцессами и бомжами, вереницы машин терли свои шины о рытвины расстаявшего от осеннего зноя асфальта, а худенькая девушка сидела, обхватив пустую корзинку тонкими руками, смотрела вдаль и думала о том, что, пожалуй отдала бы она год своей жизни той самой колдунье из далекого детства, только бы с Цицероном не случилось никакой беды…
Через несколько недель Таня поняла, что у нее будет ребенок. Да-да, вопреки диагнозу поняла и почувствовала, что у нее будет ребенок. Она не ходила в больницу до самых родов и родила здорового, красивого мальчика весной. В ту ночь ей снова приснился сон - озеро, берег и Цицерон из недр в небо…
Когда наутро муж пришел к ней и спросил насчет имени для мальчика, Таня наклонила голову на бок, сощурила хитрые глаза и сказала:
- А может… Цицероном?..
Вскоре мальчика принесли на кормление и, поднося его к груди, Таня услышала бабушкины слова: «Радуйся солнцу, небу, ветру как птица… Жалей каждого, кто слабее тебя, как мать…»
Когда они привезли маленького домой, подходя к двери своей квартирки на третьем этаже, их остановила соседка сверху, прибежавшая с тяжелыми тюльпанами в крепких руках. Запыхавшись, она протянула Татьяне цветы и, растянувши толстые губы в приветливой улыбке, пробасила:
- Татьяна, какой парень, а? Красавец! Поздравляю! Поздравляю!А малец-то, прямо весь в тебя, Тань, ишь, как на голубей-то глазеет.
Таня вздрогнула и, проследив взгляд сына, который бессмысленно блуждая глазами по стенам подъезда, вдруг остановился на голубином гнезде над окном между их этажом и последним четвертым, соседкиным. Таня, как зачарованная пошла вверх по лестнице, боясь поверить своим глазам. Там в гнезде сидела голубка на яйцах. Серебристая… С кривым клювом. Рядом на подоконнике под оторванной форточкой важно расхаживал толстый рыжий голубь. Таня прикрыла рот руками. И тихо сквозь сжатые губы процедила - «Цицерон…» Рыжий встрепенулся и полетел подальше от греха, а серебрянный голубь в новеньком гнезде наклонил голову набок и вдруг заворковал. «Цицерончик мой… ах прости, ты же оказывается не мой, а моя… Ха-ха-ха… Надо же, ты девочка, а мы, глупые, тебя мужским именем… Ты теперь будешь Цица. Цица!»
У дверей все еще стояли муж с маленьким сыном и большая соседка с тюльпанами. Мальчик захныкал, Таня встрепенулась, радостно протянула руки к Цице и тут же отдернула:
- Ах, прости меня, прости, я не буду больше, сиди спокойно, ты даже не представляешь, что ты для меня… что ты… Это чудо, чудо…- щебетала она сбегая по ступенькам вниз.
Счастливая.