…
Она же. Ее же комната. Все на своих местах: кровать, комод, шифоньер, стулья, несколько сотен мелких предметов, брошенный на подоконнике сетчатый муфтон чулка…
Все это она видит каким-то непрямым взглядом. Обстановка чуть-чуть в тумане. И, если задерживать взгляд на чем-то дольше секунды, туман набухает, зреет какофонией каких-то совершенно иных образов. Но не пустить их в себя просто – она переводит взгляд на что-нибудь другое в обстановке своей комнаты и все на мгновение приходит в устойчивость, проясняется. И тут особенно четко становятся видны везде тонкие черные марли.
Черные марли некрасивыми клоками повсюду. Неровные, с мохрящимися краями, обрывки старой плотной паутины, побывавшей в дымоходе. Свисают, лежат, свитками перекатываются по полу, лениво затягивают углы мебели, соплятся на ручках обстановки. Винтообразный, большой алоэ, давно живущий тут у окна, с трудом продирает свои, гнутые обильными засухами и поливами зубастые листья сквозь их кокон.
Сначала она даже не двигается с места, только брезгливый носок своей лаковой туфельки отодвигает от накатывающейся черной пыльной марлевой змейки. И никак не может решиться на что-то общее, небывалое здесь и неопределенное.
Потом какой-то смех проходит внутри нее. Какое-то неверное и сильное движение руки делает она в воздухе. И в открытую форточку камнем влетает полновесно мокрая тряпка. С победным кваком шлепается она у самых носков лаковых туфель. И жухнут, кукожатся от щедро брызнувшей во все стороны влаги черные дрожащие марли. Ясное понимание того, что марли эти, паутинные эти сгустки суть ее страхи, делает ее босой, а значит смелой перед уборкой.
…
А когда она закончит, то сможет придти и к Вам. Стоит лишь во сне тихонько позвать:
- Уборо…тень…!
15.11.02