Так уж повелось в России издавна: слишком часто (по «эпохальным» меркам) происходит в ней смена эпох. Приходит новый правитель, появляются новые приоритеты в развитии страны; вычеркивается старое, утверждается новое … Новая и новейшая история России весьма походит на попытки бесконечного, с нуля, конструирования велосипеда. Разрывов в ней больше, чем преемственности. При Ленине мы играли в «мировую революцию», при Сталине строили «социализм в отдельно взятой стране», при Хрущеве боролись с атавизмами сталинизма, при Брежневе – с «перегибами» хрущевского времени … Рушили гораздо больше, чем в действительности строили. До сих пор Россию колотит. Такой ход дел самым непосредственным образом сказывался на жизни мысли, слова. На науке, философии, литературе. На последней же – в первую очередь. Эта сфера духовной жизни всегда приковывала в России наибольшее внимание мыслящей публики; ей же оказывались наиболее пристальные знаки «высочайшего внимания». Ибо слишком уж велика роль литературы в жизни российского общества.
Русская литература вообще, а ХХ века – в особенности – явление очень своеобразное. На Западе художник слова в целом – интеллектуальный ремесленник, для которого слово в первую очередь – источник дохода. В России же писатель – пророк, мученик, совесть нации. И конечно, общественный деятель. В этом смысле Л.К. Чуковская – характерный представитель русской литературы.
Проза Чуковской – зеркало ее жизни. Зеркало эпохи, преломленной сквозь призму взгляда русского интеллигента, стиснутого рамками «официальной» жизни. Для общего подтверждения правомерности такого суждения нет нужды даже специально изучать биографию Л.К.; достаточно почитать ее произведения. «Софья Петровна», «Спуск под воду», «Процесс исключения», открытые письма … Кто она, Лидия Корнеевна? Дочь известного писателя и литературоведа; безусловный мастер художественного слова. Чуткий и отзывчивый человек, особенно чувствительный к человеческой несправедливости. Неиссякаемый источник доброй энергии, затраченной на борьбу против ущемления свободы и достоинства человека. Писатель с необоримой силой духа, не сломленной запретами, угрозами, преследованиями …
Чуковская жила, Чуковская боролась. Красной нитью через всё ее творчество проходит тема заступничества за несправедливо гонимых. Неприятности, преследовавшие Л.К. на протяжении почти всей ее творчески активной жизни, не только не ломали ее как человека и писателя; напротив, они даже крепили ее. Идя в первой половине своей творческой биографии на некоторые уступки властям и чиновникам от литературы, «занимаясь вычитанием» во имя возможности печататься, возможности хотя бы ценой «укорочения» собственных произведений сохранить добрую память о достойных людях, сделать их жизненный путь и творчество достоянием читателя, со временем Чуковская стала подходить к проблеме иначе.
« … Приблизительно с 1962 года я отчетливо поняла, что завязалась борьба, как всякая борьба в нашей стране, почти без звука, в шапке-невидимке. И такая, к которой арифметика неприменима, разве что статистика смертей … Тогда-то я и дала себе свой скромный, неоглашаемый, тоже невидимый и тоже беззвучный зарок.
Лучше я ничего не скажу о погибшем, чем, рассказывая его биографию, умолчу о гибели.
Правильное это решение? Нет? Решайте сами». («Процесс исключения»).
Принципиальность писателя и гражданина налицо. Принципиальность, ведшая к постепенному отрыву от читателя, постепенному вытеснению Л.К. из списков «дозволенных к чтению», а затем и «высшей мере» – исключению из Союза писателей. Иначе, к полному запрету и окончательному лишению массового читателя.
Писатель и читатель … Над этой проблемой сломано столько литературных копий, что проводить очередное исследование на эту тему было бы не только лишним, но и выбивающимся из общей канвы настоящих размышлений. Однако, скажем коротко: безусловно, человеку пишущему читатель необходим. Иначе, для чего же вообще высказывать свои мысли, зачем оттачивать слог, искать соответствующую форму для произведения?.. Вопросы можно множить. Исключение из Союза писателей стало для Чуковской, как уже сказано, лишением массового читателя. Стало ли оно одновременно и причиной творческого бесплодия? Отнюдь. И, «странное дело»: в 60-70-е годы происходит прорыв Чуковской как писателя, наиболее адекватное раскрытие ее творческого дара. «Писание в стол» обернулось творческим плодородием, созданием наиболее зрелых и удачных произведений (чего стоит хотя бы «Памяти детства»!). Проза Чуковской, мемуарно-личностная в самой своей сердцевине, выразила внутреннее богатство автора наиболее полно. Вместо «массового читателя», этого «рабочего, таксиста, хлебороба», околпаченного государственной агитационной машиной и в сложившихся условиях не способного мыслить «по-чуковски», вокруг Л.К. складывается «братство», незримое присутствие которого чувствуется писательницей всё более явственно и неотступно. «Количество» читателей оборачивается качеством действительно читающих, проникающих, понимающих, сочувствующих … Так что же случилось?
Еще в начале ХХ века вышел в свет сборник статей «Вехи», посвященный русской интеллигенции. Вышел – и разошелся десятками тысяч экземпляров, выдержав за год с небольшим пять изданий. Во множестве изданий перепечатан и в наше время. Пороки русской интеллигенции, главный из которых – одержимость политической борьбой – подвергались здесь методичному разгрому. Дело, однако, не столько в самой направленности «Вех» и даже не в методичности критики: в конце концов, не «Вехи» первые поднимали эти проблемы. Дело в другом: авторы сборника впервые предлагали новый путь развития интеллигенции в России: превращение из «воинствующих монахов атеистической религии земного благополучия» в действительных работников умственного труда, путь всестороннего развития личности, признания самоценности культуры, права, морали, религии … Защите искусства здесь также нашлось место. «Вехи» подверглись многочисленным нападкам. Согласных с авторами сборника нашлось немного. Русская интеллигенция и в ХХ веке не пошла «веховскими» путями. Возможно, что и зря.
Что такое искусство в принципе, «по большому счету»? Это инструмент отражения действительности, а также раскрытия творческого потенциала личности – художественными средствами. Искусство имеет собственную сферу приложения – ЛИЧНОСТЬ. Во всем ее разнообразии, с ее исключительным духом, внутренним богатством, ее особой свободой, совестью … Природа общества, государства? Организованное обеспечение потребностей человека, в центре которых – матушка-природа, «биология» … Искусство и общество, искусство и государство? Свобода и необходимость, «царство Духа и царство кесаря», словами Н.А. Бердяева. Имеет ли искусство соприкосновение с «реальной жизнью»? Безусловно. Имеет ли писатель право писать на общественные темы, участвовать в общественно-государственной жизни? Конечно, да. Но этим не ограничивается сфера искусства. Русская интеллигенция же, видимо, не слишком четко ощущала барьер, кладущий предел «общественности» и открывающий сферу искусства как самостоятельной субстанции. И она на протяжении всей своей истории пыталась беспрепятственно совмещать занятие искусством с общественной деятельностью. А усидеть на двух стульях, как правило, непросто.
Хочу ли я сказать, что заниматься общественной деятельностью писателю вовсе «не пристало»? В общем, нет. Каждый, повторяю, сам хозяин своей судьбы. Тем более, во времена, подобные советским, писателя не могло не возмущать положение в обществе, он не мог не протестовать против возмутительного попрания всякой свободы … Но имело ли практический смысл «бодание с властью»? Имело ли смысл противодействовать большинству своих «собратьев», привыкших не говорить, а лишь разевать рот, из которого стройно текла спущенная сверху «фонограмма»? Следовало ли просвещать темный и ограниченный народ, которому, к тому же, в целом было «и так хорошо»? (Л.К. о травле Пастернака: «… Справедливо ли счесть национальным позором то, чего не ощущает нация? Вообще не ощущает? Ведь для народа такого явления – Пастернак – просто нет»). А всем этим и занималась большую часть жизни Л.К. Чуковская. Конечно, она войдет, да и уже вошла в историю за это. Но было же ведь и другое …
Смею утверждать, что Л.К. Чуковская не реализовалась до конца как писатель. Да собственно, не она одна – из писателей Советского Союза – по сходным причинам. «Положение в обществе» и родовые интеллигентские представления о долге писателя сослужили свою службу. Но, дай Бог, чтобы общественная деятельность писателя (скажем, лет через сто) стала восприниматься в России как нечто второстепенное. Чтобы о писателе осталось Объективное, которое – в его своеобразии как художника слова. Чтобы что воспринималось В Чуковской и О Чуковской как самое ценное?
«Лидочек – лучшая из дочек».
Воспоминания о «воздухе искусства», коим Чуковские-дети дышали с младенчества.
Рубка дров и поход на колодец к Репину.
Чтение на ночь бессонному Корнею Ивановичу.
Чуковская – добрый и великодушный человек. Друг Ахматовой, Пастернака, Солженицына.
Знаток и тонкий ценитель русской и мировой литературы.
Большой писатель. Не до конца раскрывшийся.
29-30 августа 2002 г.