БУЛЬВАРНАЯ ИСТОРИЯ
Историю, которую я хотел бы рассказать, произошла не со мной. Ее мне довелось услышать во время путешествия по Центральной России, когда, попавши в пургу, пришлось остановиться на ночлег на одной из станций. Поскольку в данной местности гостиниц, даже самых скверных, предусмотрено не было, то подобное укрытие избрал для себя не только я, а еще несколько путников, застигнутых врасплох непогодой.
Вечером все собрались в зале и от скуки принялись играть в карты. Хозяин станции в знак признательности за щедрую оплату постоя, выставил здоровую бутыль весьма сносного вина. Слово за слово, карта за картой... Мы незаметно разговорились, будто старые приятели. Вскоре вокруг уже витала атмосфера расслабленности и доброжелательства. В ход пошли всякие истории, которые, на мой взгляд, были несколько скучны, а порой даже затянуты, несмотря на их, зачастую фривольное, содержание. Тем не менее, за карточным столом любая рассказка позволяла еще быстрее скоротать время.
-А знаете ли, господа,-заговорил наконец один из постояльцев, когда зашел разговор о супружеской измене.-Не все так просто в этой самой измене, как казалось бы на первый взгляд. Точнее в ее последствиях. Порой происходят довольно интересные вещи, о которых я, честно говоря, в последнее время начал задумываться.
-Да что здесь странного, право слово?-усмехнулся мой сосед, глядя в свои карты.-Главное, чтобы в таком деле супруга не споймала. Ну а уж коли попался, то конец такой истории известен: либо развод, либо супруги по взаимному согласию все позабудут. Выметут сор из сердец, как будто бы ничего и не произошло.
-А вот тут, голубчик, позвольте с вами и не согласиться,-пригубил вина рассказчик.-Я до недавнего времени так же считал. Однако, оказалось, что бывают и другие исходы у этакого адюльтера, один из которых меня поразил, хотя некоторые, особенно дамы, поверят в него с трудом. Ей богу, господа, не знай я того, кто мне рассказал о таком случае, так и сам не поверил бы. Впрочем, если вам угодно, могу поделиться своей историей. Она приключилась пару лет назад с графом Стремянниковым, приятелем одного моего хорошего давнего друга...
Алексей Петрович Стремянников проживал в Питербурхе с супругой своей Анфисой Семеновной и двумя детьми: сыном тринадцати и дочуркой десяти лет. Все свои сорок лет, включая четырнадцать в браке, граф вел довольно умеренную жизнь, которая в глазах многих мужчин могла бы сойти вообще за существование святоши. Практически все свободное от государственной службы время Алексей Петрович уделял своей семье. Лишь иногда вечерами, примерно раз в неделю, Стремянников мог в компании друзей закатиться на какую-нибудь пирушку или проиграть до утра в карты.
Но главное, что граф не обращал внимания на каких-либо других женщин, окромя Анфисы Семеновны. Нет, безусловно, слабый пол привлекал его внимание, и общение с ним доставляло Алексею Петровичу определенное удовольствие. Но уличить Стремянникова в неверности супруге своей, обвинить даже в самом легком флирте не могла даже самая злобная и пакостная душонка. Максимум, что мог себе позволить граф, прижавшись в тесном проходе к какой-нибудь прелестной особе, как бы невзначай ущипнуть ее ниже пояса или прихватить за талию. Но делалось это без задней мысли, а исключительно в целях познавательных. Стремянникову это придавало лишь веса в кругу друзей. Бывает зайдет спор о прелестях фигурки одной из знакомых дам, а Алексей Петрович тут как тут. «Нет,-скажет.-У мадам Вилюевой талия в корсете сильно затянута, оттого и кажется тонкой. А у мадам Захлуцкой, господа, попочка уж не такая и упругая, как вам кажется, а я бы сказал наоборот, дрябловатая». После слов Стремянникова любой диспут заканчивался. Раз сказал, значит так оно и есть. Алексей Петрович врать не будет.
И вот пару лет назад бес попутал графа. В один из вечеров он завалился с товарищами в один из ресторанчиков, где пела знаменитость местного значения мадемуазель Жоржетта. Пела она довольно сносно, страстным низким голосом. Этот-то голос в сочетании с ее внешними данными и помутил разум Стремянникова. Сразу же после выступления Жоржетты, именуемой в быту Алевтиной, Алексей Петрович вломился к ней в гримерку с огромным букетом роз. Всю ночь они катались на пролетке, распивая шампанское, и, прижавшись друг к другу, любовались белыми ночами.
Дальше - больше. При всем своем уважении к Анфисе Семеновне, граф не мог отделаться от своего неожиданного увлечения. Все реже он проводил время в кругу друзей. Зато все чаще уделял внимание молоденькой красотке. Первые месяцы обольстительницу устраивало подобное внимание. Но вскоре мелкие подарки и равзлечения стали ей надоедать. Алевтина, как и полагается любовнице, захотела сурьезных отношений. К тому моменту Стремянников уже начал терять свое достоинство и, распуская слюни, рассказывал предмету обожания о своих чувствах, не зная, как еще крепче привязать ее к себе. Мало того, что он уже было решил подарить певичке свое имение неподалеку от Питербурха, отдать часть фамильных драгоценностей, так еще и стал настаивать на совместном ребенке с возможным оформлением законного брака. Словом, Алексей Петрович тронулся умом с точки зрения любого рассудительного мужчины.
Чем бы это все закончилось, неизвестно. Но на беду или на счастье в один из вечеров, когда граф в очередной раз ужинал с Алевтиной в ресторанчике на Невском, его заприметила подруга Анфисы Семеновны, мадам Милявская. Естественно, что сердце заботящейся о мире и согласии в семье Стремянниковых не могло оставить без внимания сей вопиющий факт. И не успело часа пройти, как Анфиса Семеновна уже ехала в пролетке, чтобы лично во всем убедиться.
Всю ночь Стремянников выяснял отношения с супругой. Жена с каменной ехидной улыбкой молчала. Алексей Петрович же ходил по зале из угла в угол. Прикидывал и так, и этак. В конце концов, понял, что был неправ, что предал святую женщину и своих детей. Итогом стало решение графа забросить навсегда свою Жоржетту и остаться в семье. На том и порешили.
Тем бы и завершилась эта стандартная история, коих случается превеликое множество. Да только Анфиса Семеновна, оскорбленная до глубины души подобным незаслуженным отношением к себе со стороны мужа, не смогла простить обиды. Трезвый ум подсказывал ей, что надобно все позабыть и сделать вид, будто ничего не случилось. Но ревностная душа жаждала мести, перечеркнув всяческую мудрость. Видимо по причине первости подобной ситуации, Анфисе Семеновне казалось, что все закончилось как-то не так. Стремянников даже не рыдал и не валялся у нее в ногах. Просто принял решение и все. Без малейшего раскаяния. Потому Анфиса Семеновна, чувствуя себя неотомщенной, принялась использовать свою женскую стервозность в полной мере.
Она отлучила изменника от своего тела, да и вообще старалась лишний раз не разговаривать с мужем. Зато при каждом удобном случае в обществе на любую его фразу Анфиса Семеновна вставляла колкую шпильку с намеком на темное прошлое Алексея Петровича. Любой поступок супруга не вызывал ничего, кроме ответной усмешки, всячески принижающей его достоинство. Все еженедельные походы с друзьями для Стремянникова также оказались отменены. И даже, когда он выезжал по делам, каждая поездка досконально проверялась. Дошло до смешного. Анфиса Семеновна частенько стала встречать мужа у ворот служебного здания, опасаясь, что дурное дело нехитрое и времени много не затребует. А кто его знает, какие пути к дому изберет супруг. Вершиной же мстительной глумливости стало лишение Стремянникова не только выпивки, но и ежеобеденной рюмочки. Теперь вся жизнь графа сводилась к одному: служба - дом - служба. Бежал бы, скажут многие, от такой собачьей жизни. Да только не такой человек был Алексей Петрович. Любой знавший его мог, не покривив душой, сказать, что если Стремянников дал слово, так не отступится от него.
Так прошло полгода. И вот Анфиса Семеновна начала замечать какие-то странности, творящиеся с мужем. Он стал напоминать чахнущее без воды растение. Стремянников пошел терять в весе и росте. Сгорбился. И с каждым днем все больше напоминал семидесятилетнего старика. Видевший ранее Алексея Петровича сейчас ни за что не признал бы в нем прежнего весельчака и крепыша. Словом, граф медленно хирел в неволе. Призванные медицинские светила лишь разводили в растерянности руками. Налицо были все признаки жизенного угасания, в то время как даже самых малых нарушений в работе организма выявить никому не удавалось.
Постепенно Стремянников стал все чаще по возвращении домой после общения с детьми усаживаться в кресло подле окна. Медленно попыхивая трубкой, он с какой-то безнадежной тоской глядел на солнышко, которое плавно уступало место ночному светилу. Все эти часы граф молчал и не шевелился. Лишь, когда за окном пролетала птица, или шалил ветер-безобразник, Алексей Петрович горько вздыхал.
Обескураженные друзья не раз предпринимали попытки поговорить с Анфисой Семеновной. Но в этом случае коса нашла на камень. Столкнулась женская логика с мужской, не желая идти на уступки. С одной стороны, супруга по прежнему ждала от мужа пускай одного, но искреннего раскаяния со всеми необходимыми для подобных любовных историй атрибутов. Стремянников же, со своей стороны, даже и не помышлял о подобном, считая вопрос раз и навсегда решенным и забытым. Потому в то время как он в хандре сопоставлял величину своего греха с размером расплаты, Анфиса Семеновна готова была в корне изменить свое поведение, сняв часть запретов, но лишь при условии каких-то бульварных слов и жестов.
Ближе к весне у Алексея Петровича все чаще стало пошаливать сердце. Сказалась и застарелая подагра. Он вынужден был уйти со службы и часто теперь проводил время уже в постели, окруженный докторами. И в один прекрасный солнечный майский денек Стремянников, попросив усадить его подле окна, тихо помер с какой-то наивной юношеской улыбкой на губах. Очевидно последнее, что он увидел, как сын его пытался ухаживать в саду за молоденькой соседской барышней. Потому и улыбнулся.
-Вот, господа, такая история,-завершил свой рассказ постоялец и закурил трубку.
В зале повисла тишина. Собравшиеся за столом отложили в сторону карты и молча переглядывались.
-Мда-с,-протянул мой сосед.-А ведь не зря я считаю, что в каждом мужчине живет арабский скакун. Стреножь его, отлучи от свежего ветра и воли, так и помрет в душном стойле от порчи крови. Вот только женщины зачастую в нас желают видеть не скакунов, а этаких меринов, что до последних дней своих будут возить за собой телеги и жевать в конюшне сено. В том и противоречие.
-Ну это уж как вам будет угодно,-встал из-за стола рассказчик.-Каждый имеет право на собственные выводы. Засим позволю откланяться, потому, как пора отправляться на покой.
После его ухода игра как-то совсем расклеилась. Оставшиеся постояльцы еще немного посидели, пытаясь поддержать вялый разговор, но вскоре дружно разбрелись по комнатам. Ушел и я.
С половину ночи мне не спалось. Я еще долго ворочался и размышлял об этой незатейливой бульварной истории. Попеременно ставя себя то на место Анфисы Семеновны, то на место Алексея Петровича, мой ум пытался найти правого в данной ситуации. Так и не придя к какому-либо решению, я заснул. И снились мне кони, что скачут по бескрайнему зеленому полю, свободные от узды, вольные как ветер. Ничто не сдерживало этих жеребцов. И мчались они неудержимо с раздутыми ноздрями и горящими глазами, играли вспененными боками, каждой клеточкой своей испуская страсть к жизни, выказывая силу свою, выбрасывая частицы той энергии, что дает толчок к существованию мира нашего.
6-8.11.02