В больничном кабинете пахло хлоркой и нашатырём. Лысый, благообразного вида доктор, хищным носом уткнулся в раскрытую медицинскую карту и торопливо писал Историю...
Чью-то историю болезни... Важности, которая заключалась в этом сгорбленном силуэте, вполне хватило бы на написание десятка новейших историй и историю Королевской Франции в придачу.
За серой, покрытой многочисленными кракеллюрами дверю заскреблось что-то живое. Он крикнул :
- Войдите! И даже не поднял голову, даже не встряхнул бакенбардами. По запаху недорогих духов он понял, что к нему на приём вошла женщина. Парфюм, сладкий вестник слабого пола, просочился в кабинет раньше, чем она перешагнула порог. Она села на казённый стул, обтянутый красной, искусственной кожей и замерла, сложив ладони на коленях. Было слышно, как она дышит.
- Что беспокоит? – Её беспокоило сердце...
Кардиограмма показала болезненные шумы и сердечную аритмию.
Доктор отложил свои пыльные фоллианты и посмотрел на пациентку : Невзрачная женщина, с красными веками и мокрыми уголками глаз. Она поставила на пол шуршащий, пластиковый пакет с неприлично-розовым изображением куклы Барби. Пакет легко выскользнул из её руки и Барби сморщившись осела, исчезнув в скаладках целлофана.
- Как Вас зовут-величают...? – она всхлипнула и положила на стол свою карточку. Зелёный корешок задел за стекло, под которым хранились вырезки из газет, и от противного скрипа по докторской коже поползли мелкие, неврастенические мурашки. Гусиная кожа, скрытая под пиджаком и белым халатом, исчезла через пару минут.
- Здравствуйте, Любовь Адамовна! – слова приветствия, сказанные в середине дилога, вызвали сардоническую улыбку у обоих. Так часто случается, что диагноз выталкивает его имя больного на задний план.
- Да вот так у нас... Ещё старик Гиппократ говорил : лечи человека, а не болезнь, да разве мы помним? – он вставил в уши твёрдые наконечники фонендоскопа и замер прослушивая биение её сердца. Она видела как испарина, мелким бисером блестит на его лысине и ощутила слабый запах сигарет, словно нимб витающий около его головы.
- Ренген грудной клетки есть у Вас? Что-то уж больно тревожные шумы прослушиваются в Вашем «органе любви»...
Она открыла пакет. Розовая Барби на секунду раскрылась во весь свой преувеличенный рост. Пациэнтка достала «чёрный крадрат» с изображением своих рёбер и межрёберных пространств и отдала его доктору. Он небрежно сунул хромированный фонендоскоп в карман белого халата и принялся смотреть снимок на просвет.
- Хм... Не похоже на микроинфаркт, ровная трещина через всё сердце... И как это Вы с этим, живы?
- Жива... Знаете доктор, у меня действительно «разбитое сердце». Два месяца назад от меня ушёл муж. Я мучилась и очень страдала... Догадки и подозрения изгрызли моё сердце и оно не выдержало... Треснуло, как стекло.
- Ну погодите, погодите... «Разбитое сердце» - это литература, а мы-то с Вами живые люди, вполне реальные. У нас трещинка на сердце пробежала и всё. Подходящее время звать реанимацию, правда они не всегда успевают приехать во время.
- Не обманывайте себя, доктор, оглянитесь вокруг. Посмотрите на эти серые, влажные стены... И на эту паутину в углу, над окном... – она постучала костлявым кулачком по вроде бы каменной стене.
Стук вышел совсем не каменный, а гулкий и громкий, какой бывает от стука в фанерную дверь.
- Это только бутафория, картонная декорация, внутри которой разыгрывается трагический спектакль моей жизни!
- Да бросьте Вы, Любовь Адамовна, от меня тоже два раза жёны уходили, но сердце-то в порядке...
- Разные персонажи по разному проживают предложенные им драмы.
Доктор строго посмотрел на пациэтнтку и кивнул. Потом вытащил из кармана огромные позолоченные часы на цепочке. Он держал их в вытянутой руке над столом и часы начали раскачиваться, как маятник. Тяжёлый позолоченный корпус со свистом разрезал воздух, но он остановил их движение. Щёлкнула, поддетая ногтем, крышка и в тишине можно было услышать, как вздрагивает стрелка, перебегая от цифры к цифре :
- Пожалуйста не шумите, у нас мало времени – рассказ очень короткий, а я даже не успел выписать Вам рецепт. – Он наклоняется над фирменным бланком и пишет юркие латинские криптограммы.
Завтра старый аптекарь выглянет из-за стеклянных пробирок и колб и будет разгадывать настоящее название лекарства, ворча о том, как неразборчив докторский подчерк. Любовь Адамовна нервно постукивает жёлтыми ноготками по крышке стола и читает слова на докторском бэйджике :
«Станислав Моисеевич Время, врач – терапевт».
- Вот лекарство, новейший препарат пятого поколения. Будете принимать согласно инструкции и... Я надеюсь, что Ваше сердце заживёт.
- Позвольте полюбопытствовать, как оно называется?
- Это замечательное зарубежное средство, называется «Бальзам на душу». Помогает при нервных и сердечных расстройствах.
Станислав Моисеевич, кряхтя поворачивается на вращающемся кресле и ищет что-то в кармане брюк, под халатом.
- Вот нашлась она родименькая! – в его руках блестит докторская печать. Сильные длинные пальцы раскручивают слипшуюся от чернил резьбу. И он долго дышит на фиолетовый кружок, распространяя вокруг нежный запах врачебного перегара. Вчерашние молекулы спирта и сегодняшние молекулы чая спешат смешаться со сладким запахом дамского парфюма...
Печать наконец-то оттаивает и доктор старательно прижимает её к бланку рецепта, оставляя выпуклый синий штамп, буквы в котором расположенны по кругу, как цифры в часах :
ДОКТОР ВРЕМЯ.
Белая бумага повествования скручивается в свиток.
Она прячет бумагу в свой мерзко-розовый пакет и шурша целофаном выходит из кабинета...