1.
Живёт у нас во дворе одна девочка, противная – просто описать невозможно. Сама - маленькая, а коленки худые и назад прогибаются. Две складки на тощей шее, а волосы редкие и вечно грязные. Под носом сопли. Если другие дети в партизан соберутся играть, то её обязательно, врагом выберут и ловят все вместе. А она - рада стараться, потому что не каждый день её играть зовут.
Девчонки – красавицы с ней совсем не водятся. У них - золотые кудри и лакированные туфельки. Они катают в колясках игрушечных бэбиков, меняются календариками и переводными картинками. Если «противная» к ним подходит, то они морщат носики и говорят тонкими голосами:
- О-о-й! Посмотрите-ка, Лялька Карлова, к нам припёрлась!
Лялька смотрит на кукол и как-то случайно задевает ручку одной коляски. Игрушечный младенец открывает глазки, хлопая густыми, пластмассовыми ресницами. Рассерженная кукл-о-владелица отталкивает её в сторону :
- Ты смотри, что ты делаешь, у тебя же грязь под ногтями!
У неё самой ноготки аккуратно покрашены маминым, перламутровым лаком. И переливаются на солнце, как внутренняя сторона речных ракушек.
Лялька повернулась к ним спиной и не спеша, как будто она и думать про них забыла, идёт в сторону своего подъезда. Чумазой ладошкой размазывая упавшие слезинки.
- Карлова! Карлова... раздаётся яркий, радостный зов из распахнутого настежь окна восьми-этажки. – Иди ко мне в гости, у меня кто есть! Кругленькая, черноволосая Светка зовёт её к себе.
Лялька поднимает глаза и видит румяную Светку, которая машет ей рукой. Она быстро взбегает по лестнице, в подъезд. – Не дай Бог, Светка передумает...
Зайдя в Светки-ну комнату, она видит новенькую, хромированную клетку на полированном, письменном столе. А в ней шустро скачут, хватаясь розовыми пальцами за прутья решётки, ангельские белые мыши.
Светка ловит одну из мышек за хвост и даёт Ляльке в руки.
Мышка никого не боится, обнюхивает её розовым, пушистым носом и сверкает красными бусинками глаз.
- Как рубины в бабушкином, старинном браслете... думает девочка.
Мышка запрыгивает к Ляле на плечо и щекотит, шуршит у неё за ухом.
В клетке уютно и красиво.
Светкин отец сделал для мышек фанерные домики с треугольными крышами и окошками. Сделал лесенки и разноцветное колесо, внутри которого неугомонные мышки бегают по кругу. На одном домике большими, розовыми буквами написано «Саша», а на другом «Паша». Буквы на домиках смешные и корявые. Первоклассные буквы, прямо скажем.
Да и как могло быть иначе ? Ведь обе девочки ходят в первый класс.
Ляля с замиранием сердца смотрит на мышиный рай.
У неё нет таких замечательных мышек. И отца тоже - нет ...
2.
Подруги мамы приходят к ним в гости и жалеют Лялю. Посадят её к себе на колени и гладят по масляным волосам. Приговаривают :
- Бедный ребёнок... И зачем только, ты, девочкой родилась?
- Вот была бы мальчишкой и никто бы не заметил, что у тебя губы тонкие и лопатки торчат, как у курёнка...
- Ну иди, иди детка... Поиграй! Сталкивают её с коленей и выставляют за порог кухни. Дверь с повязанным на ручку полотенцем, чтобы не открывалась, плотно затворяется.
Ляля стоит около урчащего, пузатого холодильника и слышит, как мама жалуется знакомым на жизнь...
И говорит-говорит :
...Если в канун Праздника Всех Святых увидишь призрака, то он исполнит твоё желание... Девочка глубоко взволнованна услышанным. За стенкой холодильника, под обоями громко шуршат тараканы...
- Счастливые насекомые, у них нет неисполнимых желаний... Знать бы когда он бывает? Этот праздник Всех святых... – Тут Лялю перебивают. В спор вступает бабушка-коммунистка, всю жизнь посвятившая работе для газеты. Газета называется «Карма Ильича».
- Нет такого праздника! Бывает только День Социалистической революции, День Рождения Ленина и 23 февраля...
- Бабушка, а твой День Рождения? А Новый год как же? – спрашивает девочка.
Старушка ощущает явный просчёт в своей календарной системе, но сознаваться в этом не хочет...
Когда гости уходят, мама зовёт Лялю ужинать. Борщ пахнет прошлогодней свеклой, разварившейся морковью и ещё в нём плавают бледные червяки луковых кружочков.
- Вот кого ненавижу! Приговаривает Ляля, ковыряясь в тарелке ложкой и аккуратно выкладывая лук на краешек. На поверхности борща видно её отражение : невыразительное личико и две куцые косички .
- Если бы я была волшебницей. Она закрывает глаза и...
Ложка превращается в волшебную палочку и Ляля колдует себе : чёрные длинные волосы, тонкий нос с горбинкой и белую прекрасную кожу, как у Снежной королевы. И большие синие глаза... И красное бархатное платье...И чёрные лакированные туфли...
- Ляля, что ты там шепчешь? Да ты, на ведьму похожа будешь, если всё это сбудется.
3.
В школе раз в месяц бывают выборы «классной медсестры».
Это означает, что раз в месяц – одна счастливая девочка с каждого ряда угловатых и зелёных, школьных парт назначается «штатным, медицинским работником». Итого три девочки на класс. Перед каждым обедом, народная избранница, осматривает поднятые вверх ладошки своих одноклассников и посылает грязнуль к умывальнику. Каждой счастливице мама шьёт отличный мед-сестринский набор : белую нарукавную повязку с красным крестом и такую же сумочку.
Белая накрахмаленная материя... С закрытыми глазами Ляля мечтает, что может быть и её когда-нибудь выберут на это место...
- Карлова! Вставай и иди мыть руки, - говорит ей подошедшая девочка с белой повязкой на рукаве.
Ляля не спорит, встаёт с места и идёт, в пахнущий хлоркой, школьный туалет. За спиной раздаются смешки :
- Карлова – грязнуля, в луже утону-у-уля...
И так, почти каждый день. В конце года её мечты, действительно, сбываются. Все девочки в классе уже побывали медсёстрами, некоторые даже по два раза. В апреле, когда наступила первая Лялина школьная весна, ребята по совету учительницы, выбирают её.
Дома она кричит с порога :
- Мама, мама... Меня в школе медсестрой выбрали! Сшей мне сумочку и повязку, пожалуйста.
- Стоп! Кого медсестрой выбрали? Меня, разве?... Вот тебе старая наволочка, нитки и ножницы. Учись.
Мама показала ей, как делать стежки и как правильно сложить детали вместе. Швейной машинки у них, конечно, и в помине не было, да и цвет у наволочки был далеко не белый. Желтоватый какой-то, с разводами и подтёками. Ляля старалась. Она трудилась, как могла, высунув язык. Забыла про всё на свете и два дня подряд шила свой докторский наряд.
Повязка получилась, вполне приличная, немножко неровная, но хорошая. С сумкой дела обстояли похуже. Материя, как-то сморщилась и когда Ляля перед зеркалом вешала сумку на плечо, то она не ложилась по форме маленького детского бедрышка, а торчала краями наружу. Девочка вспомнила, что мама всегда гладит мятые вещи и полезла в шкаф, что бы достать там утюг. В шкафу, на самом дне лежали стопки старых газет.
- Мама, здесь так много газет, что ими можно нагрузить небольшой самосвал. Зачем ты их хранишь?
- Это не просто газеты, дочка, это – «Карма Ильича»...
- Бож-мой, как много «кармы» накопилось у нас за последние годы. И лежит она мёртвым грузом!
Среди газет и другого хлама разыскался утюг. Он был большой, чугунный и очень тяжёлый. Он совсем не напоминал лёгкие, новые утюги сделанные из белого пластика и блестящего металла. Это была чёрная, доисторическая чушка, которой, как шутила Лялина мама, можно было выгладить, даже солдатскую шинель.
Десяток мятых шинелей.
Утюг придал сумке гладкость, но оставил на поверхности материи едва заметный, коричневый налёт. Впрочем Лялька была так рада своему докторству, что она этого не замечала.
Мама её похвалила :
- Ну вот, ребёнок делом занят. Всё лучше, чем по двору без толку шляться.
4.
Утром следующего дня, Ляля не пошла в школу... Не то, что бы она совсем не пошла в школу. Она в неё - полетела! Если бы не тяжёлый синий ранец с учебниками за спиной, то тоненькие ножки в сползших колготках оттолкнулись бы от асфальта.
И...
Впрочем этого не произошло.
В школьной раздевалке она одела свой чудесный наряд и уткнулась носом, в какое - то пальто. Там, укрытая суконными складками, она затаилась и замерла, вдыхая тонкий, морозный запах, струящийся над сукном.
Вдруг Ляля внезапно ощутила, что кто-то трогает её правую руку. Она открыла глаза и увидела своего одноклассника Мишку Зырина. Мишка, глумливо улыбаясь, отдёрнул руку от её повязки и убежал, «солдатиком» нырнув под ряды пальто.
За окном раздевалки просыпалось тоскливое утро, которое мало чем отличалось от ночи.
Девочка вошла в класс и тихонько села на своё место : последняя парта в левом ряду.
Четыре урока пролетели незаметно и вот настал Лялин звёздный час. Она вышла вперёд, к самой доске и велев всем поднять руки, пошла по ряду.
- Карлова – фашистка! - громко сказал Мишка Зырин, сидевший за второй партой соседнего ряда. Все уставились на Лялькину нарукавную повязку. Красный крестик, по форме своей больше напоминающий букву «Х», теперь выглядел, как немецкая свастика.
Теперь-то она поняла, зачем Мишка подходил к ней в раздевалке...
Когда учительница смогла перекричать взрыв детского хохота, то она разрешила Ляле закончить осмотр ладошек, и построила класс строем, что бы идти в столовую.
Мальчиков в классе было пятнадцать, а девочек на одну больше. Ляля была самой маленькой и пары для неё не было. Она шла в столовую последней, замыкая строй.
- Медсестра идёт за нами, семимильными шагами... Дразнили её дети, идущие впереди.
В столовой, она как бы случайно, толкнула обидчика под локоть, когда он нёс к столу свой компот. Волна желтоватой, мутной водички покачнулась и брызнула на Мишкин костюм, делая его липким и противным.
-Ты, Лялька, меня всего облила, с головы до ног! – возмущается Зырин. – Медсестра ненормальная... говорит он подошедшей учительнице.
«Карлова – злая!» Это знают все.
5.
Когда она училась в четвёртом классе, в школе объявили набор в кружки и секции : авто-моделирование, футбол, оркестр, хор, танцевальный кружок...
В хор Лялька идти не хотела, прекрасно зная, что голоса у неё – нет. Когда, сидя дома, в своей комнате она баюкала куклу, то мама недовольно ворчала, негромко, но так что бы девочка слышала её:
- Кошки-то поди, приятней мяукают... Или спрашивала : Ляля, ты поёшь или плачешь?
Набравшись храбрости, она пошла записываться в танцы. Преподаватель танцев, когда её увидел, то сразу заметил и удивился. Все девчонки кучкой стоят, а она в стороне.
- Ну что же Карлова, проверим и тебя, вдруг талант пропадает?
Но таланта не оказалось : музыку она не чувствовала, в ритм – не попадала. К тому же природа щедро одарила её скованностью. Переступить через барьер неуверенности, оказалось невозможным, и её не взяли.
Был в школе ещё один кружок, куда почти никто идти не хотел. Фото-студия, под руководством школьного физика никогда не пользовалась популярностью. И Ляля, чья карьера балерины явно не удалась, пошла записываться в фото-кружок.
Она думала, что и там будет совершенно одна. Но ошиблась. В чёрной комнатке, примыкавшей к кабинету физики, где окна всегда занавешены толстыми, малиновыми шторами собрались ещё двое ребят : Щуплый мальчик-ботанник в толстых очках - Виктор. И заторможенный толстяк, которого все дразнили «чебуреком». Ляля не знала, как зовут этого мальчика на самом деле. У него было неинтересное лицо, по форме своей рыхлое и бесформенное. Но на этом лице каким-то удивительным образом жили абсолютно-чёрные, влажные, восточные глаза.
Вытащив палец из носа, в котором он усиленно ковырялся, ожидая начала занятий, «чебурек» подал ей руку и сказал :
- Привет Карлова, здорово, что ты тоже припёрлась. А меня зовут – Паня Шумихин, будем знакомы.
- Ваня? - Переспросила она.
- Ты что ли, глухая? Глухарей объелась? Паня, меня зовут. Пантелей. В честь дедушки так назвали.
В этот момент дверь в тёмную комнату раскрылась. Раскачивающейся походкой вошёл физик, по кличке «Ах, гуляй нога!». Перенесённый в детстве полиэмиэлит, изгрыз его правую ногу до состояния косточки. Он стремительно хромал при ходьбе, чем и заслужил такую кличку.
- Садитесь детки! Нас мало, но мы в тельняшках...
- Да мы уже, как бы сидим... Встать и сесть ещё раз?
- Учительская привычка такая : Дети встаньте! Дети сядьте! За годы работы последовательность команд входит в кровь, и в плоть... Да вы сидите, сидите, чего подскочили? Я Вам журнальчики принёс показать.
Шуршит мелованная бумага, распространяя запах типографской краски. Журналы «Зарубежное фото» грузно падают на стол.
- Я в молодости пробовал поступать во ВГИК, хотел снимать кино... Но мне посоветовали выбрать менее ходячую профессию... – рассказывает учитель.
- А фотография – это моя страсть, моё любимое хобби... Если сразу не разбежитесь, то я Вас многому научу. Кто знает, может кто-нибудь из Вас троих станет профессионалом?
6.
В школьном коридоре висит объявление о футболе.
- Ну что, бойцы, готовы к первому фото-очерку?
- Га-а-атовы!
- Ну тогда дружно «хромаем» на поле, да камеры свои, смотрите не забудьте!
Собравшиеся, увидев их, начали смеяться :
- О! Посмотрите на картину Репина...
- Называется : «пришествие кривоногих папарацци».
- Не «пришествие», а «нашествие»... Бойцы, как на подбор : Жирный, Очкастый, Противная и «Ах, гуляй нога!»
- Эй ребята, можно этим папарацци аббривеатуру для названия киностудии предложить «ЖОПА-синема»! или «ЖОПА продакшен...»
- Не обращайте внимания на них внимания, начинайте «работать», - сказал учитель. И ребята разошлись в разные концы поля.
- Я, Карлова, пошёл во-о-он к тому забору. Запечатлею всех издалека...
- А я здесь останусь и заберусь на верх трибуны, во-первых удобно следить за ходом игры, во-вторых меня не видно.
Она полезла наверх и выбрала себе уютное местечко, откуда она видела Витину спину и его лохматую голову, где из-под давно не стриженных волос выбивались крупные, торчащие в разные стороны уши и очки. В дальнем конце поля с очень серьезным видом перемещался «чебурек». Он фотографировал игроков : по отдельности и мелкими группами по два, три человека, и всю команду целиком.
Где-то вдали поминутно вспыхивал яркий глаз камеры Пантелея.
Она почесала коленку и тоже начала фотографировать.
Два учителя физкультуры : «Егорыч» и «Макарофф», бурно общались между собой :
- Это что за шаровые молнии порхают над стадионом?
- Не это не молнии, это фото-Графы и фото-Графини моргают.
- Обернись назад, там сидит шпионка Карлова из четвёртого класса.
- А камера у неё размером, ну прямо с буханку чёрного хлеба.
- За такой камерой ей удобно прятаться, камеру видно, а Карлову – нет...
И увидев маленькую, сутулую Ляльку с аппаратом, по форме и размеру, действительно напоминающим буханку они оба дружно загоготали.
- Игроков сфотографируй! Эй ребята – обернитесь назад, улыбнитесь и скажите слово «сыр» по-английски...
- Сы-ы-ыр!
Один короткий щелчок и юные лица навсегда останутся смеющимися и весёлыми. Пройдут десятилетия, фото-бумага пожелтеет и сморщится, а они всегда будут сидеть на лавочке и смеяться...
Судья «Макарофф» встал и надул щёки. Индюшиная трель судейского свистка вырвалась на волю и возвестила миру, что :
- Игра – началась!
На трибуне было тесно и шумно : ученики и учителя, родители и соседи, бабушки и дедушки, толпились, зудели и волновались за своих отпрысков... Дедушки и отцы возбуждённо топали ногами по деревянному полу и искренно сожалели, что их время бить по мячу безнадёжно прошло.
Центральный нападающий - Зырин Михаил ловко перехватил мяч, отпасованный командой противника. Он умело обошёл двух защитников и взрывная волна радостного вопля ударила в барабанные перепонки собравшихся :
- Один : ноль! – школьный стадион гудел и стучал каблуками.
Ляля щёлкнула аппаратом как раз в тот момент, когда он выбросил в сторону правую ногу, после удачного удара по мячу.
Витя в какой-то момент тихонько поднялся и вышел на поле. Хотел сделать снимок вратаря в тот момент, когда он будет перехватывать мяч или наоборот, пропустит гол. Но он неудачно встал, футбольная баталия как раз переместилась в близкий к трибунам угол и один из игроков отбегая назад, сбил его с ног.
Мишка, которому снова удалось завладеть мячом, запустил его прямо в лежащего на траве Виктора.
Пожалуй никто, кроме Ляли этого движения не заметил. А она поджала свои тонкие губы и прошипела сквозь них :
- Мишка – скотина позорная...
Егорыч подошёл к Вите, поднял его с травы и привёл обратно на скамейку :
- Что же ты дружок, под копыта «коням» лезешь?
Матч продолжался. Ляля очень старалась, снимая играющих. К середине второго тайма, кадров на её плёнке, почти не осталось.
Центральный нападающий уже запыхался от бега по полю, стал весь красный и потный.
Время соревнования уже было на исходе, когда он изо всех сил поддал по мячу. Его нога подвернулась и он на секунду взлетел в воздух. Перевернувшись боком он свалился, ударяясь о землю плечом. Он со всего размаха рухнул на траву и завыл, как бешанный.
Раздался тихий хруст ещё неокрепших детских косточек.
На поле выбежала охая и ахая Мишкина мама и вскоре вслед за ней въехал на чёрной «Волге» толстый, очень солидный директор чего-то - Мишкин отец. Тысячи микро-ренген харизмы испаряются с поверхности его красной шеи каждый час. Он осторожно погрузил воющего сына на заднее сиденье машины и они уехали. Повезли драгоценного голкипера в ближайшую хирургию.
- Так тебе и надо, паразиту..., - приговаривала Ляля, спускаясь вниз. Она и не заметила, что следом за ней идёт их учительница.
- Зачем же ты, Ляля, людям зла желаешь? Мишка, наверное ногу сломал...
7.
На следующий день скользкие змеи свеже-проявленных плёнок свисали с потолка фотолаборатории. Малиновое нетерпение витало в затёмнённом воздухе. Чёрно-белые «ужи» сохли медленно, мучая своих создателей необходимостью ждать.
Белые прямоугольники фотобумаги, согреваемые жаром красной лампы падали в неведомый раствор под названием «Проявитель» и там происходило чудо. Из ниоткуда, из ровной белой пустоты выходили на поверхность :
Чёрные силуэты игроков на фоне деревянной трибуны...
Егорыч и Макорофф в светлом нимбе их лохматых волос...
И ещё не успевший охрометь Михаил, ударяет по мячу...
- Потрясающий! Великолепный снимок.... В журналах, в газетах такие печатать надо! – постукивая ребром ладони по краю парты говорит учитель.
Свет красной лампы падает на Лялино лицо и она густо краснеет... Но не от света конечно, а от похвал.
Газета с хроникой события вскоре была готова. Она была вывешена на обозрение школьной общественности. Хромой Мишка с загипсованной ногой, прыгает на костыле. Он привёл в школу маму, чтобы показать ей себя, как школьную знаменитость. Мама долго ахала и наконец, поинтересовавшись авторством снимка, сказала...
Ляля проходила мимо и всё слышала :
- Мишенька, пригласи эту девочку к нам в гости...?
- А, вот и Карлова прётся, легка на помине, - сказал Мишка и показал пальцем в Лялину сторону, - Она фот-кала...
Увидев сутулую, невзрачную фигурку Мишкина мать брезгливо сморщилась и...
Ничего не сказала.
- Мишка-скотина... Всё равно бы я к тебе в гости не пошла...
В классе она села на своё место и уткнулась носом в учебник. Мишка подошёл и начал нудить :
- Карлова, подари фотку... Ну подари... Ну что, убудет от тебя в самом деле?
Она молчала, усилено делая вид, что читает.
- Противная..., - пробурчал Зырин и попрыгал, опираясь на костыль к своему месту.
Утром следующего дня Зыринского портрета в газете не оказалось. Ватманский лист висел рваными клочьями на том самом месте, где ещё вчера была фотография...
8.
«Чебурек» прочитал в газете объявление, что объявлен набор в школу юных журналистов. И они пошли пешком, через огромный, заросший серебристыми ивами пустырь, по направлению к одинокому архитектурному Хрену, торчащему среди поля. Вот он - «Дом журналиста».
Они бежали по едва-заметной узкой тропке, сквозь заросли дикой малины. Малина была действительно дикая, она кусалась и хватала ребят за края одежды.
Паня убежал далеко вперёд и там впереди затих, когда ребята дошли до него, то он протянул Ляле потную ладошку : в ней лежал десяток красных, чудесных ягод...
- Ешь ягоды, Карлова! Типа в них - витамины, похорошеешь сразу...
- Да, в каждой бусинке, по витамину. Каждый витамин прибавляет год жизни, - Ляля берёт одну ягодку...
– Закрой глаза, чудовище и открой свою пасть! – говорит она мальчику. Пантелей послушно закрывает глаза, открывает рот и она даёт ему, вынутую из кармана ириску.
- Кис-кис... Конфетная проказница, ловко ты меня с малинкой обманула!..
Одна из ягод была совсем белая, ещё не накопившая в себе достаточный красный запас. Девочка раскрошила её в ладони и бросила на землю. Белый, «малиновый» бисер рассыпался по чёрному фону. Точки начали мерцать, задвигались и...
Превратились в созвездия на ночном небе.
9. За окном купе плацкартного вагона тряслись крупные звёзды. В небе вертелась Большая Медведица. Она лениво поворачивалась то правой, то левой стороной, улыбалась и махала когтясыми лапами. Царапала небесную гладь, оставляя на её поверхности то белые, медленно-тающие полосы. То светящиеся дырочки – звёзды. Вагон добродушно покачивался, ударяясь о чёрные рельсы множеством стальных колёс. Внутри пахло спитым чаем и домашними припасами. Сырные и колбасные запахи, а также запах свежего хлеба и, что немаловажно - самогона, лениво переплетались друг с другом и змеями ползли изо всех углов. Струились с каждой полки.
Доблестные «завоеватели Москвы» закончили школу и двинулись в столицу.
Они начали «поступательное движение» :
- Поступаем во ВГИК!
Перед началом поступательного движения они остановились у Лялиной тётки, старшей сестры её матери. Статно-прямая, сухопарая дама, за тридцать лет жизни в столице, сделавшаяся коренной Москвичкой всегда недолюбливала и Лялю, и Лялину маму. По её мнению, они несли с собой : дремучую провинциальность и болезнь «протянутой руки», отягощённую синдромом «торчащих лопаток».
Плохо быть «бедными родственниками», а что поделаешь?
Тётя Лиза страдала мигренями и гордилась своим единственным сыном.
Гриша Карлов был не только гордостью тёти Лизы. Это была совершенно особенная небесная птица. Достояние страны. Гриша был хорошо знаком с Большой Медведицей и не раз «задевал» её своими крыльями.
- Мой ручная зверушка живёт, среди серебристых облаков и я иногда навещаю её, - шутил он, изредка приезжая в гости к матери.
Григорий жил запредельной жизнью человека, испытывающего сверхзвуковые, секретные самолёты. И комнаты тёти Лизы, больше напоминали музей авиации, чем обычную квартиру, здесь под потолком парили модели самолётов и вертолётов. На комоде стояли два Гришиных шлема : кожаных, с длинными ушами. Даже настенные часы над небесно-синим диваном были вмонтированы в середину серебристого пропеллера.
Тётя Лиза всё время ждала Гришиных писем и того счастливого момента, когда сын наконец-то женится и она будет гордо выходить во двор с парой мелких Григорьевичей.
Но вместо этого... Писем было мало и по скудной, междустрочной информации она только догадывалась о том, какую жизнь ведёт её «летающий сын». Да и что он мог написать ей? Его жизнь представляла собой сплошной военный секрет.
- Вот Лялька, с женихом жить припёрлась... Говорила тётя Лиза своим соседкам.
10.
Москва по-началу «раздавила» Лялю. Она часами могла ездить по Садовому кольцу, забывая, где нужно пересаживаться. Турникеты метро были для неё злобными монстрами. Они хватали её за подол железными челюстями, не взирая на проглоченную монетку.
- Твари зубастые, ненасытные... шептала Ляля, бросаясь в атаку на турникет. Она каждый раз чудом спасала своё единственное, новое платье... Поездки в метро она называла «путешествиями в кишечнике бегемота», за темноту и грохот в туннелях.
Она боялась ВГИКа, где даже в толпе людей, каждый был кем-то особенным : важным и значительным. Такие, как она : противные и невзрачные попадались редко.
Чёрные брови секретаря приёмной комиссии взлетели вверх, нервно вздрогнули и казалось навсегда сошлись на переносице.
- На какой факультет поступать хотите? Неужели актёрский? - блаженный вздох облегчения вырвался из секретарской груди, когда она сказала :
- Да нет... На операторский, камеру мне, камеру!
- Операторский...? Верю Вам, девушка! – и её документы немедленно были убраны в папку.
Ляля немного привыкла к столице, когда время вступительных экзаменов незаметно подошло к финалу. Вот и стенд в фойе забелел и расцвёл «заветными листами». Ей было заранее жаль возвращаться обратно домой. Она шла посмотреть счастливые списки, совершенно не надеясь найти в них свою фамилию.
Мало того, она заранее приготовилась плакать и нащупала в кармане носовой платок.
Список поступивших на операторский факультет был небольшой, чуть больше двадцати фамлий. Она читала его и чувствовала, как сердце внутри тяжело ударяется о её худые рёбра...
... Иванов,
... Казелло,
... Каримов,
... КАРЛОВА?
В это невозможно было поверить, но это было правдой. Ляля открыла рот и окончательно выронила носовой платок из рук.
- Эх! Не судьба тебе, Карлова, пореветь сегодня. Да?... Вот ты, Карлова, и припёрлась к началу своей «головокружительной карьеры»! Звезда звездей, среди людей... - дразнил её Пантелей, которого в списке не оказалось.
- Только меня с собой взять забыла, противная такая...
Ляля молчала, стоя с открытым ртом.
- Эй девушка, рот закрой, а то челюсть потеряешь ненароком! – пошутил кто-то стоящий рядом.
Если бы она вдруг не обнаружила себя в списке, то это было чрезвычайно обидно для неё, но – закономерно. Однако, теперь в её жизни случилось событие из ряда вон выходящее. Она даже не знала, как осмыслить это. И боялась, что теперь Шумихин уедет обратно, «в деревню, в глушь...» оставив её один на один с мегаполисом.
Но он остался, пополнив собою ряды «оранжево-жилетных лимитчиков». Ляля училась, желтенькими зубками, грызла потихоньку «гранит науки». Она покрывалась слоями свежайшей библиотечной пыли и «умнела», чудовищно умнела : от сессии к сессии.
Неожиданно для себя начала курить и баловаться Водочкой.
Заслужив себе прозвище «Кровавая Мэри», по названию коктейля, в котором Водочка весело плескалась на пару с томатным соком.
Слава Богу, что тётя Лиза процесса «падения нравов» не наблюдала. Студентка Карлова получила жёсткое койко-место в общежитии и бодро переселилась туда, покинув стены домашнего музея авиации.
Но по запахам, приносимым Лялей во время нечастых, воскресных визитов, тётка догадывалась о табачном тумане, в котором обитала её племянница. Немыслимо трудно было проветрить комнату, после Лялиных визитов. Обе дамы были недовольны встречами...
- Но ведь мы же родственники, чёрт возьми! - думала каждая из них, оставаясь по разные стороны входной двери.
Непроходимая баррикада в отношениях росла ввысь и вширь.
11.
А Шумихин трудился везде, где мог. Он натирал трудовые мозоли о «невыносимые ящики» выгружаемые им, с прибывающих на Казанский вокзал товарных поездов. Его ночи были заполнены железнодорожным шумом, мертвенно-бледными вспышками прожекторов и тоскливым матом других рабочих. К середине зимы он зарос щетиной и насквозь пропах испарениями дизельного топлива, потом и пивом. Он сторожил, подметал, рубил лёд на тротуарах, торговал пивом в ларьке...
И вот однажды он приехал к своей «Кровавой Мэри» на старенькой, видавшей виды «Ауди». Красная, немного мятая иномарка была воплощением, постепенно сбывающейся столичной мечты.
Четыре Алых колеса ломали корочки льда на весенних утренних лужах, шуршали по Московским улицам издавая удивительный, счастливый звук.
Карлова устроилась внештатным фото - корреспондентом в газету «Спортивные новости». И с мышиным усердством промышляла репортажами с футбольных и хоккейных матчей. Жизнь разно-образилась воплями болельщиков «Шайбу! Шайбу!» и жёлтыми квадратиками почтовых переводов.
Гонорарары за снимки.
Ляля радикально изменилась, у неё завелось кожаное пальто и мобильный телефон, как же без него в столице жить?
- Клюшка – кормилица моя, часто говорила она Пане.
- Ты бы, Карлова, отдыхала иногда, что ли? Работаешь, учишься, а потом мне на радость «коньки отбросишь»...?
- Не велика беда, как одни «коньки отброшу», так мне на работе другие выдадут...
- Ну как я без тебя ? Круглой сиротой останусь.
- Ага, круглой и жирной...
Теперь он называл её «Клюшечкой».
И сам удивлялся, что их отношения так и оставались на стадии детской дружбы, не перерастая во что-то большее. Иногда она говорила ему, в шутку :
- Пантелей, женись на мне? А?
- Вот заработаю миллион и женюсь...
- Миллион чего : рублей или долларов? Уточни, чтобы я знала сколько мне ждать...
- Миллион денег.
Карлова старательно училась и всё свободное время старательно шлёпала хроники соревнований для «спортивных вестей». Её жизнь продолжалась : быстро и однообразно. Мелькала кадр за кадром, как кино-плёнка, свисающая с круглой бабины. Смещение в кадрах, столь невелико, что при отдельном рассматривании не понятно, как это движения переходят друг в друга? На сотни кадров вперёд и назад всё одно и тоже...
А посмотришь фильм и удивляешься : человечки прыгают, картинки меняются.
12.
В одной из картинок Паня утратил свою сизую, бомжеватую щетину и насквозь провонявшую вокзальной мочой куртку, сменив её на хороший пиджак. На лацкане появился пластиковый бэйджик : Пантелей Михайлович Шумихин. Младший менеджер гостиницы «Измайловская».
- Михалыч, может поедем сожрём кого-нибудь? - выбросив сигарету из окна машины, сказала Ляля, - Вот, смотри чебуречная на углу. Притормози, закусим. И будем мы с тобой не люди - человеки, а люди – чебуреки...
- Ты типа, опять собираешься дразнить меня Чебурек Михалычем? Оставь свои школьные замашки... Я тебя, умоляю... Сощурив чёрные глазки, умоляюще произнес экс-чебурек.
Машина пролетела мимо фасада чебуречной, как бы случайно раздавив покрытую ледяной чешуёй лужу. Коричневые брызги, плевками, упали на стеклянную дверь...
...В окне Китайского ресторана мило улыбался чёрно-золотой дракон, порхающий в окружении причудливых иероглифов. Судя по русскому переводу, написанному внизу они означали одно : приглашение пожаловать в Мир Китайской кухни.
- Карлова, ты в состоянии питаться палочками? Или мне придётся краснеть за тебя?
- Красней и смущайся прямо здесь и сейчас, потому что непосредственно в ресторане ты просто умрёшь со стыда. Я буду есть, как свинья и чавкать до тех пор, пока меня и тебя не выгонят.
И Ляля издала чудовищно-неприличный звук. Хрюкнула, так что бы её услышали даже в Китае. После чего вернулась в своё обычное, ничем не примечательное состояние и они вошли в ресторан.
- Скюзь-ми...
- Лялька-то нам подкузьмила... - Он снял с её плеч шуршащее кожанное пальто – «Клюшкину» гордость, и торжественно сдал его в гардероб. Они заказали официанту диковинно-тушёные овощи с рисом и утонули в сладких запахах специй и прянностей. Стол виртуально поплыл в нежном звуке, висящих под потолком серебряных колокольчиков. Колокольчики кружились, несомые воздушными потоками.
- Михалыч, сознайся мне немедленно, ты – китаец по бабушке ?
- Какой неожиданный интерес к моей скромной персоне, спустя десять лет после первой встречи, чего это ты вдруг спросила?, - он зачем-то вытащил коробку служебных, канцелярских резинок из кармана и вертел в руках набор палочек, которыми они собирались отобедать.
- А ты как всегда : на вопрос - вопросом, по-еврейски отвечаешь?
- А как я должен отвечать? По-китайски, десятком иероглифов вразброс?
- Да ты не стесняйся, говори по-русски, я есть... понимать... русский язык.., - имитируя иностранный акцент, сказала она, - почему у тебя такие глаза, восточные?
- Мой дед по матери, был ассириец - Пантелей Ашерани. Это меня в честь него Пантелеем назвали...
- Дедушка твой ботиночки чинил?
- Чинил, ничего странного. Я, кстати, тоже обувь чинить умею. Вот у тебя, «Клюшка», подмётки с туфель отвалятся, зови меня... Я тебе туфли, прямо к ногам приклею, по старой дружбе...
Неожиданно он вытащил из-под стола свою руку, к каждому пальцу которой резинками были привязаны китайские палочки.
- А вообще-то я – Фредди Крюгер! Он пошевелил своими длинными когтями, прямо перед Лялиным лицом. Она искренно рассмеялась.
Люди за соседними столиками заметили Шумихинскую проделку и по залу пошли бродить улыбки и смешки...
- От тебя, Пантелей, одни комедии...
- Подожди, будут и трагедии в твоей жизни... Всему свой срок...
13.
Неожиданно в Лялином кармане завибрировал мобильник. Он нервно трясся всем своим пластиковым корпусом, словно разрываясь от страшного известия.
Звонила тётя Лиза.
Слёз у неё не было и говорила она очень тихо и спокойно. - Людмила!?...Надо сказать, что Лялю крайне редко называли полным именем. Это случалось, только в экстремально-важных случаях. Предпоследний такой случай произошёл лет двадцать назад, когда девочка только что появилась на свет.
И ей дали имя.
- Людмила... Два дня назад случилась авиакатастрофа... И в ней погиб Григорий.
- Грр.р..! - Лялины голосовые связки скрипнули, но не смогли подавить поднимающийся вверх комок.
- Гришин самолёт упал и разбился. Его тело полностью сгорело. Похороны будут символические. Они нашли остатки шлема и черепа внутри. Жетон и именные командирские часы... Ты приедешь на похороны?
- Конечно я приеду, я буду с Вами, столько - сколько потребуется. Если вы захотите, я буду с Вами - всегда.
Трубка заплакала и плач скоропостижно оборвался короткими гудками...
Звук китайских колокольчиков медленно угас и в серебряном сиянии сверкнул круг циферблата. На нём постепенно проступали гравированные буквы :
«Воздушному асу Г.В. Карлову, в знак благодарности командования».
Если бы он просто умер, то мать несомненно оставила бы часы себе, в память о сыне. Но Лётчик просто исчез, растворился в неожиданно охватившей его огненной волне. Он слился с этими часами, исчез между слов, означающих его имя. И она разрешила похоронить их, вместе со шлемом и жетоном, который Григорий раньше носил на шее.
14.
После похорон тётя Лиза начала незаметно таять. Казалось, что из неё вытащили невидимый кристальный стержень, на котором пятьдесят с лишним лет, держалась её натура.
Ляля переехала жить к тётке и покорно ухаживала за ней. Вскоре тётя Лиза обнаружила, что Лялина болезнь «дремучей провинциальности» со всеми исхоядщими синдромами, вполне излечима.
Зато сама тётя стала чувствовать себя всё хуже и хуже. В её голове постоянно и напряжённо дрожала какая-то жилка. Словно нервы, в области затылка, сплелись в тугой комок и неведомый крючок, с бесконечным садистским удовольствием дёргал это нервное хитро-сплетение.
Чудовищный дятел непрерывно долбился изнутри, вызывая жестокую боль.
Ляля настояла на визите к врачу. И первая же энцефалограмма показала некое, серьёзное нарушение работы мозга. Тёте ничего об этом не сказали.
Доктор говорил с Лялей отдельно:
- Вашей родственнице... – доктор заглянул на первую страницу медицинской карточки,
- Елизавете Игоревне Карловой... необходимо пройти медицинское обследование.
Во-первых необходимо сделать полное исследование головного мозга.
Для этого человека погружают в погружают в специальный, медицинский саркофаг. Где благодаря сильнейшим магнитам, ослабляющих воздействие Земных полей гравитации делают цветные снимки коры головного мозга. Послойно. На всю Москву существует только четыре аппарата, на которых делают такого рода обследования. Очередь занимают на шесть-семь месяцев вперёд. Иногда экстренных, особо тяжёлых больных обследуют вне очереди. Если вдруг освобождается свободное место в графике.
- А откуда они берутся, эти свободные места, неужели люди ждут так долго, а потом вдруг отказываются?
- Они не отказываются, девушка, - лицо доктора стало необычайно серьёзным.
Они – умирают...
Умирают, не дождавшись обследования...
А диагноз устанавливают потом, при вскрытии...
Ляля моментально побледнела. Так бледнеют упавшие в хлорку мочалки.
- Вы подозреваете, что-то серьёзное? Знаете, доктор, у нас только недавно была смерть в семье...
- Соболезную, а кто скончался?
- Мой двоюродный брат, может быть вы слышали о нём. Лётчик-испытатель Григорий Карлов. Он разбился, вместе с новым самолётом.
- Так Вы, значит, его родственница?
- Да.
- Смерть Гриши Карлова – это огромная утрата для нашей авиации. Оставьте мне ваш телефон, я попробую Вам помочь. Место может освободиться в любой момент. Когда я позвоню Вам, бросайте все свои дела : учёбу, работу, секс, всё что угодно. И немедленно приезжайте в госпиталь.
Она написала на бумажке телефон своего мобильника и положила на стол.
- Учёбу и работу, - поправила его Ляля.
Доктор широко улыбнулся :
- Не понял... А секс?
- А я беру пример с девы Марии...
- Неужели, Вы, всё ещё бережёте девственность?
- Сознаюсь, Вам, исключительно как доктору. Берегу!
- Сколько Вам лет, Девушка? Восемнадцать есть?
Она кивнула.
- Есть. Мне - двадцать два, если Вам это так интересно.
- Ну что же, возвращаясь к изначальной теме, - сказал врач, - Когда я Вам позвоню, немедленно привозите тётку и помните, что в её мозгу может быть или рак, или саркома... Всё что угодно.
- Кстати, вы так и не сказали, а что будет во-вторых? После обследования.
- В лучшем случае - хирургическое вмешательство, если случай операбельный...
- А в худшем, что?
- Ну что, Ты, как дитя малое? Доктор посмотрел на неё в упор и неожиданно перешёл на «Ты». В худшем случае, будут вторые похороны. Готовься. Жизнь вообще – жестокая штука. А наши мозги, тем более. Они с нами не шутят...
Мы – шутим, а они – нет.
15.
Доктор позвонил неожиданно быстро, буквально три недели спустя.
- Привет, девчонка, ну как там твоя девственность, ещё дожидается моего врачебного вмешательства?
- Дожидается по-маленьку...
- Ну давай, вези свою старуху в Склиф, я жду...
Ляля позвонила Пантелею на его гостиничную службу и он сказал, что сейчас примчится за ними. Уже через пятнадцать минут под окном засигналил автомобильный гудок. Красная «Ауди» стояла у подьезда. На переднем сидении машины лежали, грудой сваленные папки с документами.
- Михалыч, а что это за бумаги у тебя здесь валятся?
- Да я, Карлова, свой магазин открываю.
- Филиал деревенской лавочки : торговать махоркой и охотничьей дробью «в развес»?
- Да, ты почти угадала, в одном отделе я буду торговать: сигарами и табаком, и во-втором отделе будут товары для охотников : там ружья, ножи, луки со стрелами, - и он улыбнулся.
- Табак и оружие – это товары для настоящих мужчин, - вставила слово в разговор Елизавета Игоревна.
- Ты сказочно разбогател ?
- Пока – нет, но процесс пошёл. Обогащение требует времени, понимаешь ли...
Через пол-часа они подъехали к воротам института имени Склифософского.
Доктор «в штатском» сидел на крылечке и задумчиво курил.
Увидев крупную фигуру Шумихина за рулём, он скорчил недовольную физиономию.
- Ну вот, блин... А неё жених есть...
Результаты обследования оказались неутешительными.
- Месяца три-четыре протянет. А оперировать, даже смысла – нет.
Когда они вернулись домой, то старушка сказала :
- Ответь мне, Ляля, что со мной? - голос у неё был чистый и высокий, как у Гриши в детстве.
- Ничего-ничего тётя, вот таблеточки пить будете, и головка болеть перестанет. Так взрослые обычно разговаривают с маленькими детьми.
- Ты мне, Людмила, не ври!
Лялька насторожилась : почему это вдруг её называют полным именем?
И какая для этого есть серьёзная причина?
- Ты, что ли не понимаешь? Квартира... Квартира-то моя на кого останется? Не государству, не чужим же людям я её оставлю. Раньше я её для Гриши берегла, а теперь что? У меня никаких других родственников, кроме тебя и твоей матери на свете – нет. Но матери твоей в Москве делать нечего, а ты я смотрю... Ничего, прижилась. И Шумихин твой – парень дельный...
- Говори быстро, что у меня там?
- Рак, злокачественная опухоль...
Тётя Лиза понимающе покачала головой.
Спустя месяц после того, как Ляля прописалась в тёткину квартиру и стала законной москвичкой, Елизавету Игоревну неожиданно парализовало. Её увезли на «Скорой». Через две недели, накачанная морфием, что бы не ощущать боли, она тихо угасла на больничной койке...
Ляля осталась одна, в роскошной двух-комнатной квартире, недалеко от центра.
- Ах Арбат, мой Арбат, - напевала она, по утрам лёжа в кровати. С особым, провинциальным восторгом она понимала какое это райское блаженство : слушать, как гудит за окном Москва! Хотя обычно она просыпалась от звука шаркающей метлы. Рыже-усый дворник Вадимка по-хмельно упорствовал, гоняя пыль с места на место...
16.
Однажды отщелкав очередную футбольную баталию, Ляля проходила через турникет стадиона. В руках несла, по-ходящий на детский гробик, чемодан с камерой, вспышками и штативом. Вертушку заело, в тот самый момент, когда Ляля тащила свою ношу, через стальной пропеллер. Она дёргалась вперёд и назад. А металлические лопасти двигались в пределах десяти-пятнадцати сантиметров туда-сюда и не пропускали её.
- Ну и хрен с ним! - Ляля оставила чемодан. Задрала юбку и звонко матерясь, полезла через верх, на свободу.
- Мадемуазель, позвольте я помогу Вам?
Спортивный комментатор Марат Сегюр выходил со стадиона следом за нею.
...О, Марат, Марат! Почему ты не столкнулся с нею раньше? И почему не остался в своей радиорубке сейчас, когда Ляля безнадёжно застряла в «железных тисках»?
Какие злобные ангелы столкнули Вас, именно в этот неподходящий момент, когда её
коричневый подол, парашютной полусферой вздымался вверх. А из - под задранной юбки, на фоне заходящего солнца, нежно розовели девственные Карловские трусы. Затрещали капроновые колготки, разрываемые о металлическую оградку. Ляля крикнула :
- Ешкин кот! – и пантерой прыгнула вниз.
Потом долго поправляла причёску и смущалась, густо наливаясь красной краской, а он по-джентльменски спасал её застрявший чемодан. Потратив двадцать драгоценных минут на его извлечение.
И вот наконец вручил его Ляле.
- Как зовут это «чудо природы»? – спросил он с лёгким французским акцентом.
- Которое? – она с деревенской наивностью огляделась по сторонам.
- Вас... Тебя... Как правильнее сказать?
- Ляля Кар... Людмила Борисовна Карлова,- и она подала ему свою тонкую руку.
- Какие расчудесно-тонкие пальчики, - восхищённо сказал Сегюр, - Что я держу в р-руках : ладошку пятилетней девочки или...?
- Вы держите трудовую ладонь многолетнего соб.кора «Спортивных новостей», мсье...
- Не дразните меня «мсьем», по-жа-луй-ста! Я родился в Париже, но Москва – это р-родной город для меня. Я пр-провожу тебя до метр-ро ? А то ты и там в турникете застрянешь...
Башенка метро находилась совсем рядом. В подземное царство они вошли вместе, Марат нёс Лялин чемодан. Внезапно кто-то окликнул её :
- Карлова? привет...
Две однокурсницы по ВГИКу, курили на платформе в ожидании поезда. На Лялю они даже не посмотрели. Чего на неё смотреть? Карлова, как Карлова. Кто её не видел? Ни крыльев, ни рогов за последние сутки на ней не выросло...
Но её ночные прогулки с мьсе Сегюром были с-ног-сшибательным обстоятельством...
Утром следующего дня кулуары и писсуары института возбуждённо шуршали.
- Вчера вечером мы видели Ляльку. Идёт по метро, довольная как паровоз, а нас не замечает.
- А с ней, красавец – француз... Этот... Как его? – говорящая, по-цыгански щёлкает пальцами и перебивает подругу. - Который обычно комментирует хоккейные матчи...
- Неужели - Марат Сегюр?
- Ну да... Не поверите! Он шёл за ней следом... И нёс её чемодан...
- И не поверим, что это ему в Москве девушек не хватает? Чего он на нашу «Клюшку» позарился...?
- Я же сама видела, своими глазами... И она видела, - тянет за рукав другую девицу.
- Да чтобы придумать такое - необходима фантазия Стивэна Кинга!
- Но это не фантазия – это чистая правда!
Весь мир захлебнулся в восторге и спросите любого... Уже все знают подробности романа.
Слизывают сладкий елей сплетен с кончиков дрожащих пальцев. Торжествующе смакуют детали. Только два человека НИЧЕГО не знают об этом.
Спросите кто?
«Клюшка» и Марат...
17.
Узкий тоннель институтского коридора стремится сойтись в одной точке. Высокие стены согласно законам матушки – перспективы превращаются в математическое ничто. Лунные, жёлтые светильники денно и нощно гудят от электрического напряжения. Неожиданно на серых стенах начинают проступать силуэты домов. Потолок превращается в небесную твердь. Архитектурные очертания становятся призрачными, сглаживаются углы и между балок перекрытия проступают мягкие облака. Гонимые ветром, они лениво тащатся прочь. Острой турецкой саблей, вечернее небо прорезало длинный треугольник между Арбатскими крышами. Институтский коридор растаял, оставив нас стоять посреди улицы.
Где-то вверху, гремя створками распахнулось окно.
Карлова прессует бюстом широкий подоконник, мятеж-но перемещаясь в оконном проёме своей Арбатской квартиры. Курит, наблюдая за бурной жизнью там, внизу.
Хрустальная рюмка с портвейном уже второй раз взлетает вверх, несомая тонкими Лялиными пальцами. После третьей рюмки Ляля вдруг понимает, что дом, в котором она живёт - полон приведений. В плетёном кресле-качалке сидит белесоватый фантом тёти Лизы. Старушка раскачивается и методично вяжет призрачные носки. На синем диване сидит улыбающийся Григорий в лётной форме. Половина его лица обгорела и сморщилась. Он смотрит на Лялю и ласково кивает ей :
- Здравствуй, Людмила! Ты, наверное, не ожидала увидеть нас здесь? Знаешь, сегодня особенный день – Праздник Всех Святых. Мы ненадолго вернулись домой и очень рады, что ты заметила нас. Если у тебя есть какое-нибудь страстное желание, то мы могли бы исполнить его...
Карлова задумалась минут на десять.
У неё есть где жить и она удачлива в работе. У неё есть друзья и будущее... Но нет счастья.
- Я мечтаю о Большой Любви, - честно сознаётся она...
Лётчик продолжает кивать ей, как китайский болванчик и медленно растворяется в воздухе. Старушка с вязаньем, незаметно исчезает следом за ним...
В воздухе ещё долго висит странный аромат : смесь серы и ладана.
18.
Там внизу, около подворотни, тощий парень играет на банджо и поёт изумительно-чистым, взлетающим вверх голосом... Черноволосая художница, хромая отходит назад, чтобы взглянуть на незаконченный портрет. Она не глядя чистит широкую кисть о полу своего балахона.
- Ой напикассила я себе на рубашку! А ведь думала, что тряпочка у меня в руках...
Рядом, под кругло-золотыми светильниками, натурщица сидит на складном стульчике.
Невзрачная муза Московского брод-вея скоро-скоро уверует в свою красоту.
Чуть поодаль, через улицу – наискосок белая вывеска «зоомагазина». Там в витрине скачут белки и сидит попугай какаду... И в чёрном пространстве торгового зала таятся Московские джунгли.
*Флора и фауна, только для Вас!*
- Мадам, в раскрытом окне! Посмотрите вниз и заметьте меня наконец... Ляля смотрит «куда сказали» и от неожиданности роняет недокуренную сигарету.
Окурок наглядно доказывает, что расстояние между окном и мостовой – это сущий пустяк. Он летит, кувыркаясь и погибает, разбрасывая искры. Летит, разбиваясь о булыжники.
Полторы секунды между Лялиной рукой и вечностью.
19.
...Марат гулял по Арбату и рассматривал карикатуры, густо развешанные на заборе. Красные и синие бумажные квадраты висели на бельевых верёвках и прищепках, как вывешенное для просушки бельё. Он уже почти зашёл в маленькое «бистретто» , чтобы глотнуть коньячку...
Но вместо этого поднял глаза вверх и увидел «Клюшку» в ореоле пожелтевшего тюля (тётя Лиза умирая, просила не менять интерьеры комнат...) и табачного дыма, который джино-подобно выплывал наружу.
- Заходи в гости! Есть недопитый портвейн...
- Есть?!...Мы будем его есть?
- Мы будем его пить. Квартира номер тринадцать...
Она шлёпала босыми ступнями ног по синему, стоптанному паласу.
Он стучал каблуками остроносых ботинок, поднимаясь вверх по лестнице.
Она приложила острожное, серое око к выпуклой линзе глазка.
Он протянул смуглые пальцы к красному шнурку дверного колокольчика (покойная Елизавета Игоревна, пусть земля ей будет пухом, почему-то всегда недолюбливала звонки, считая их – бестактным вторжением в личную жизнь...)
Зазвенел колокольчик и щёлкнул замок. Скрипнула дверная петля и повернулась бронзированная ручка. Он вошёл в квартиру и Она закрыла за ним резную, филёнчатую дверь.
- Ты давно здесь живёшь?
- После смерти тёти, она умерла примерно пол-года назад и оставила мне квартиру.
- Ты скучаешь без неё?
- Иногда мне кажется, что она всё ещё здесь, бродит по дому или сидит вот в этом кресле...
- Раскачивается?
- Ха! Спрашиваешь... Ещё как раскачивается... - старое кресло тихо скрипнуло в подтверждение её слов.
- Садись Марат. В ногах правды – нет, - она подталкивает московского француза к синему дивану, к тому месту, где только недавно сидел фантом обгорелого лётчика.
- В ногах правды нет, но нет её и выше, - шутит он.
Сквозь коричневую жидкость, налитую в хрустальную рюмочку мир выглядит перевёрнутым. И перевёрнутая Карлова, если посмотреть на неё через рюмочное стекло, босыми ногами бродит по потолку.
- Странная девушка, первый раз такую вижу. Некрасивая, конечно, но в этих тощих плечах и сутулой спинке таится море шарма... думает он.
- Утону-ка я в этом море... – он протягивает руку к её талии.
- У-Т-О-Н-У!...
Ничто не сближает два трепетных сердца так быстро, как бутылка портвейна во-время вынутая из кухонного шкафа. Два синих вечерних силуэта сливаются в один на фоне полукруглого окна. За окном начинается серая Московская гроза.
Слышен звук разбитого стекла и чавканье ковра, впитывающего пролитую жидкость. От ветра жёлтые занавески вырвались на волю. Рвутся на свободу, но карниз их не пускает.
Хрустальное наследие тёти Лизы вдребезги разбилось, упав на паркет между ковром и ножкой стола.
- Елы-Палы хрустальные! Окно-то я не закрыла, - «Клюшка» искренно сожалеет о разбитых фужерах. Хватает метёлку и быстро подталкивает стеклянные брызги в совок. В глубине души она боится, что в какой-то момент он скажет :
- Ну ладно, мадам, засиделся я в девушках. Пойду домой «во свои ясли», что ли?
Вместо этого он садится в скрипучее тёткино кресло и говорит голосом Пятачка :
- Кажется дождь начинается? Кажется дождь начинается... Я останусь у тебя сегодня?
20.
На лестничной площадке раздаётся шум, кто-то дёргает колокольчик, толкает ручку и орёт.
- Карлова, ну открой уже... – на пороге стоит мокрый, до неузнаваемости Пантелей с сырыми цветами.
- А ты друг-портянка, зачем припёрся?
- Я жениться пришёл !
- На ком? - Карлова оглядывается по сторонам...
- Ну понятно, что не на нём, - Пантелей показывает пальцем на Марата, выходящего из комнаты, - На тебе... Поставь влажные растения в вазу и пусти меня согреться.
- А ты миллион заработал?
- Да... И миллион заработал и джип себе купил и ещё много чего, я же старательный!
- Вот старайся свалить отсюда в данный момент, - говорит Ляля.
- Карлова-фашистка, ты не можешь выгнать под проливной дождь меня, своего лучшего друга из-за этой склизкой грузинской рожи!
- Извините покорно, что поправляю – французской рожи! - рассердился Марат.
- Пустите меня! Толпа, как на вокзале... – Пантелей пытается протиснуться внутрь между двумя телами.
- Слушай, парень, а ты вообще-то кто? И чего тут шумишь?
- Я – Шумихин... Шумихины – мы...
- Шумихин? Ну тогда шуми на здоровье, тебе сам Бог велел...
Марат смеётся, разрезая воздух прихожей своим острым кадыком, а «Клюшка» кричит :
- Ну не вовремя ты пришёл, мы и без тебя хорошо женились! Где твой хвалёный джип? Вот садись в него и уезжай.
- Ляля, джип стоит на парковке в начале квартала, но он без колёс. Я в круглосуточный магазинчик зашёл, типа за цветами и вином, а назад глянул : Опа! Двух колёс не хватает... Скоммуниздили мои колёса, какие-то гниды – коммунизды...
Пантелей Шумихин был торжественно пропущен внутрь квартиры.
Он огляделся.
- Что сегодня праздник какой-то? Вижу остатки пиршества, осколки посуды? На счастье, что ли били?
- Да праздник, День Всех Святых, кто видел призрака – тот загадал желание! Ты видел?
- Нет я ничего не видел... Я - работал, типа не до призраков мне.
Ляля положила их вместе, на разобранный синий диван и из второй комнаты слышала, как они ссорятся в темноте. Марат ворчит :
- Ну что ты припёрся в такой волнительный момент? Птолемей хренов... – в подтверждение его слов раздаётся тихий звук пинка.
- Вот тебе половая жизнь с моей девушкой, мудило... Я может на ней жениться хотел... И вообще вали в свой Париж! – тело Марата, лежавшего на краю, падает с дивана на пол с громким шлепком.
- Мирные переговоры, типа законченны. Я – сплю! Дальнейшие реплики буду считать «пидорским приставанием».
Марат осторожно карабкается обратно на диван и Ляля в темноте слышит, как он кашляет и потирает ушибленный бок. Пружины матраса скрипят от её беззвучного смеха. В-первые в жизни из-за неё дерутся парни.
В темноте поблёскивает стекло на портрете Григория. А сам портрет помещён в чёрную рамку.
- Спасибо тебе, Гриша... Я чувствую, что счастье потихоньку приходит ко мне.
Свет молний за окном очень неровный. Он вспыхивает, как пиротехническая установка то здесь, то там. Ляле чудится, что Григорий высовывается по пояс из траурной рамки и снова кивает ей.
- Тш-ш-ш.. – Лётчик затихает, повинуясь её команде.
Она незаметно проваливается в чёрный мешок своих сновидений. Там всё перемешано и напутано, как ноты в предсмертном бреду старого пианиста.
21.
Утром она слышит возню и разговоры в зале, сквозь тяжёлые веки видит утренний свет, но поднять их не имеет сил... К Лялиному обнажённому плечу прикасается сначала одна рука. И она слышит тяжёлые шаги и голос Марата :
- Вставайте мадемуазель, кофе стынет... – она слабо мотает головой : Нет мол, не встану... Потом она слышит лёгкое кошачье царапанье, около своего уха – это подошёл Пантелей :
- Лялин, просыпайся! Ты жива нет ли? Может тебе помочь чего?
- Ага, поднимите мне веки...
- Да тебе не только веки. Тебе руки, ноги и туловище поднять надо! Ладно спи на здоровье, сегодня суббота.
Потом наступает тишина и она слышит, как в прихожей захлопнулась дверь. На круглом столе в зале стоит чашка кофе и лежат две записки.
«Карлова, не злись! Типа, соррьки за вчерашнее. П.М.Шумихин» и другая...
«Будем ли мы вместе? Вот в чём вопрос! пейджер №19740822 Марат дэ Сегюр»
Ляля пьёт остывающую коричневую дрянь из чашечки. Морщится.
- Какая прекрасная жизнь! Какой хреновый «Манхэтон»!
Её рука берёт трубку сотового телефона :
- Алло! Это пейджинговая компания ? Примите сообщение для абонента №19740822... Текст сообщения? А текст в сущности простой, два слова и запятая в середине «Да, будем».
Что?
Нет, подписываться не буду... Хотя знаете, пожалуй напишите внизу «Чудо природы». Да, он поймёт.
Спасибо!
И Вам тоже доброго дня... утра... и настроения...
Раздаётся настырный звонок, остаётся только понять из какого угла он звучит?
- Это не будильник... И не колокольчик входной двери... Мобила – вот она, молчит... Чёрт, может это у меня в ушах звенит?
Чёрт звенел не в ушах, а в коридоре. И вообще – это был не чёрт, а самый обычный телефон.
Он надрывно звонил в прихожей.
- Лялин у аппарата! Кому я нужна с утра попозже? Мама...?
Трубка вздыхает и жалуется :
- Вот уже столько времени ты в Москве, а ко мне не ездишь и не звонишь.
Если бы телефоны могли плакать, то Карловой пришлось бы оплатить после-потопный ремонт соседям снизу.
- Не плачь, мама, а-то проревёшь всю свою пенсию ... Да, я приеду.
22.
Она поворачивала ключ в замке и косо смотрела на дорожную сумку, которую ей предстояло нести, когда внизу раздались тяжёлые шаги Командора.
- Здравствуй чудная моя!
- чУдная или чуднАя?
- Чудачка... Куда собралась в полдень глядя?
- К маме.
- А как же наше «вместе» ?
- Вместе подождёт раздельно.
- Нет, не подождёт.
- Ты что, упадёшь на пол и будешь хватать меня за ноги? Кричать : не пущу!
- Нет, я просто поеду с тобой.
- Куда?
- Ты сказала : к маме! Значит, к маме...
- Да она в обморок упадёт, когда тебя увидит.
- Наоборот, обрадуется... Скажет, что у дочки красивый жених.
- А ты, что ли мой жених?
- Да, Людмила - жених!
- Ммм...- думает Карлова, - он меня Людмилой назвал! Значит дело серьёзное!