Три тысячи лет под седлом

Константин Дегтярев
С тобой не сравнится ни одно животное; все земные сокровища лежат между твоими глазами. Ты будешь топтать моих врагов и возить моих друзей. С твоей спины будут произносить мне молитвы. Ты будешь счастлива на всей земле и тебя будут ценить дороже всех существ, потому что тебе будет принадлежать любовь властелина земли. Ты будешь летать без крыльев и разить без меча...

(Из арабской легенды о сотворении мира)

Три тысячи лет под седлом

Приручение

Выражение "Россия- родина слонов" давно стало ироническим лозунгом домотканого патриотизма. Ну, не повезло нам со слонами! Зато оспаривать звание "родины лошадей" наша страна имеет полное право, поскольку впервые это животное было приручено где-то на российских границах: то ли с Казахстаном, то ли с Украиной. Конечно, в те стародавние времена ни России, ни упомянутых государств еще не было и в помине, как не было еще ни славян, ни казахов, "ни эллинов, ни иудеев". Египтяне только-только начинали строить первые пирамиды, совсем еще махонькие; да на берегах Тигра и Евфрата мессопотамцы ставили первые клинописные эксперименты. Обитатели благословенных речных долин даже не представляли себе, какая гроза зреет на севере, в продуваемой ледяными ветрами Великой Степи.

Там, на просторах от Китая до Венгрии носились многотысячные табуны тарпанов. Именно эта дикая лошадь, ныне истребленная, послужила предком современных чистопородных скакунов. Поначалу индоевропейцы, древние жители степи, не усматривали в тарпане ничего особенного, кроме разве что шкуры и "двух-трех центнеров диетического, легкоусвояемого мяса". Но вот кому-то пришло в голову, что лошадь можно запрячь. Или оседлать. Ход мыслей древних индоевропейцев по сей день вызывает жаркие споры в научном мире. Простая логика подсказывает, что вроде бы легче сначала оседлать, чем выдумывать колесо, повозку и все прочее, да вот беда: ни один ископаемый факт не подтверждает этого "легче". Однако сторонники первенства верховой езды не сдаются: гремят дискуссии, шелестят диссертации, в общем, жизнь бьет ключом, как в те благословенные времена, когда профессора носили галоши и пенсне и в сердцах грозили оппонентам зонтиками с черепаховыми рукоятками.

В самом непритязательном изложении хронология "эры лошади" примерно такова: около IV тысячелетия до н.э. начались робкие попытки приручения лошадей. Их предприняли народы, оставившие материальные следы, названные затем археологами среднестоговской и самарской культурами. До 50-70% костей, найденных в поселениях этих народов - лошадиные. Среднестоговцы и самарцы - предки той группы индоевропейцев, которых ученые называют индоариями; впоследствие они захватили огромные степные районы от Венгрии до Китая и от Алтая до Персидского залива. Но это завоевание оформилось только к середине II тысячелетия до н.э., когда боевые повозки индоариев загремели колесами на границах оседлого мира и новость о них впервые была зафиксирована письменными источниками.

Именно тогда до тогдашних "цивилизованных стран" дошла ударная волна от культурного метеорита, упавшего в начале II тысячелетия до н.э. где-то между Уралом и Аральским морем, в районе известных археологических памятников Синташты и Аркаима. Легкая колесница, запряженная парой быстроногих скакунов, судя по результатам, стала одним из наиболее эффективных военных изобретений всех времен и народов. Та же волна завоеваний в какие-то считанные столетия докатилась до Китая, до Африки, до Атлантики, сметая народы и цивилизации, формируя современную этническую карту мира. Перед чудо-оружием индоариев не могло устоять ни одно государство, покуда не обзаводилось такими же технологиями. Даже консервативный Египет, в котором диких лошадей отродясь не видели, был вынужден перевооружиться и вскоре запестрел изображениями фараонов, гордо рассекающих на колесницах. На западе Европы это завоевание производили народы, родственные индоариям по языку и культуре. Древнейших из них мы знаем под именем кельтов; но глубо в Европу также входили (и, видимо, оставались там жить) и другие народы индоарийского круга: скифы, киммерийцы, а также те, имен которых мы никогда не узнаем. Тем не менее, они все шли из степи, приводили с собой лошадей и хоронили мертвецов в курганах. Старое население Европы смешивалось с ними на весьма урезанных правах подчиненных народов и начинало говорить на языке завоевателей.

Примерно за 1000 лет до н.э., индоевропейское нашествие притормозилось в исторически распознаваемых границах. Колесницы к тому времени уже морально устарели, появился новый тип воина - конник, вооруженный поначалу луком со стрелами, и лишь много позднее - ударным копьем и тяжелым мечом. Все типы конницы были выработаны в степи: лучник - скифами, не позднее IX века до н.э., мечник - сарматами, около IV века до н.э. Копейшик - саками, примерно в III веке до н.э.. Не исключено, что мифические люди-лошади, русские "полканы" (пол-кони) и древнегреческие кентавры, являлись отголосками восторга, вызываного новаторами, впервые пересевшими с колесницы на коня. За ними было великое будущее.

Оснащение

Боевых лошадей холили, лелеяли и улучшали. Небольшая горбоносая лошадка-тарпан в ходе нескольких столетий селекции превратилась (в том числе) в красавца - ахалтекинца, древнейшую чистокровную породу. О степени развития конного дела в те далекие времена красноречиво говорит объемный трактат (в 4 глиняные таблички) за авторством некоего Кикулли, начальника конюшен хеттского царя. Это Кикулли  был, по, всей видимости, наемником-арийцем - во всяком случае, он сыплет терминами, понятными даже современным европейцам, например "тера вартана" - третий поворот. Что удивительно, сей труд, записанный 3350 лет тому назад, практически слово в слово излагает английскую систему скакового тренинга XIX века. На физическую подготовку боевой лошади для царской конюшни Кикулли отводил 6 месяцев; он подробно расписал, какую нагрузку следует давать каждый месяц, как чередовать рысь и галоп, как "подсушивать" лошадь, устраивая ей ежедневную "баню". Все эти приемы используются в коневодстве и по сей день.

Таким образом, физиологическую сторону конного дела человечество освоило весьма скоро, однако с виду куда более безыскусный технический аспект развивался чудовищно медленно. Уже во времена Кикулли не было никаких технологических препятствий к созданию конской упряжи в современном смысле этого слова и, тем не менее, она изобреталась еще более 2,5 тысячелетий! Мучительно, колечко за колечком, ремешок за ремешком...

Возможно, первые всадники даже не пользовались удилами и управляли лошадью голосом, как это делали знаменитые нумидийцы (родом из Северной Африки) карфагенского полководца Ганнибалла. Те были минималистами в полном смысле этого слова: никакой сбруи, только конь и человек; однако именно эти голые дикари с дротиками играли важнейшую роль в победах над закованными в железо и бронзу римскими легионами. Конница, при правильном применении, даже в таком примитивном виде была страшной силой.

Первым изобретением, облегчившим верховую езду, были кожаные штаны, предохранявшие ноги всадника от жесткой шерсти и едкого пота. Более цивилизованные народы, почему-то считавшие штаны варварской одеждой, ездили на попонах. Скифы научились подкладывать подушечку, для удобства сидения, но до настоящего седла было еще очень далеко... Только через несколько сот лет, во 2-м веке до н.э. парфянские (народ, родственный персам) латники-катафракты пересели на конструкцию, напоминающую седло. Благодаря специальным "рукавам", в которые помещались ноги, человек и лошадь составляли монолит, настолько цельный, что при таранном копейном ударе один из противников валился на землю вместе с конем. Копье тогда держали не подмышкой, как европейские рыцари и кавалеристы нового времени, а двумя руками.

Стремена изобрели лет пятьсот-шестьсот спустя; они обеспечили всаднику опору в рукопашном бою, дали возможность рубить "сплеча". Чуть раньше появились подковы, решившие острейшую проблему повреждения копыт. До того лошадей приходилось специально тренировать, "набивая" копыта на круглых камнях, а упряжных лошадей римляне "обували" в железные башмаки.

Так уж сложилось, что эти благоприобретения примерно совпали по времени с крахом Римской империи, вместе с ее "пехотной" военной системой. Под сильным влиянием новых поколений арийцев-степняков, сарматов и алан, конница, оснащенная, наконец, весьма совершенной сбруей, окончательно возобладала на полях сражений. Теперь конный воин мог сильно рубить, точно колоть, таранить конем; он и его лошадь были защищены прочным железным доспехом. Вооруженный таким образом всадник стал непобедим; но еще пять-шесть веков уйдет на то, чтобы эта ужасная машина смерти осознала себя благородным рыцарем. Закованный в броню рыцарь, который ныне представляется нам одним из незыблемых столпов европейской цивилизации, на самом деле - пришелец из глубин Средней Азии. А король Артур, самый знаменитый символ рыцарства, на самом деле был авторитетным вождем наемников-алан по имени Эотар, служившим в Бретани в V веке н.э. Перенесенный по созвучию в Британию, он стал одной из замечательных легенд, определивших европейскую культуру на многие века вперед.

Феномен рыцарства объясняют социальными причинами, благотворным влиянием христианства и распространением цивилизации. Все это верно, но нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что рыцарь ежедневно общался с прекраснейшим из животных, сотворенных на подмогу человеку, и не мог не перенять его благородные повадки. Лошадь - это замковый камень среди понятий, составляющих феномен рыцарства. Разве мы не становимся похожи на наших друзей, которых любим, которыми восхищаемся? Достоинства аристократии - верность, смелость, гордость - это ведь качества лошади благородных кровей!

Очарование

В силу своей уникальной способности к быстрому бегу, лошади резко выделились среди прочих домашних животных. Они стали помощниками в войнах и путешествиях, то есть в наиболее авантюрных и занимательных предприятиях человека. Уже одного этого достаточно, чтобы и отношение к лошадям стало особым, уважительным. Но есть еще одна деталь, которая заставляет отказаться от грубого прагматического подхода. Лошадь - безумно красивое животное, а сумма уважения и восхищения красотой способна родить сильнейшее чувство - любовь. Как правило, люди любят лошадей и они, как правило, отвечают взаимностью. Это изысканный, очень сентиментальный, совершенно платонический роман; однако его подоплека совершенна та же, что и в отношениях между мужчиной и женщиной. Речь идет именно о любви, во всем величии и неприкосновенности этого слова.

Почему лошадь так красива? Во многом потому, что она является творением человека. В процессе стихийной селекции добивались увеличения силы, скорости и выносливости; очень скоро была отмечена связь этих качеств с внешним видом. Со временем утвердилась точка зрения, будто некрасивая лошадь не способна к быстрому бегу, в результате чего эстетическое совершенство стало важным критерием селекционного отбора. Человек влюблен в лошадь так, как художник влюбляется в свое произведение, лошадь - это Галатея от селекции. Восхищаясь своим "произведением", люди стали бессознательно примерять лошадиную эстетику "на себя"; подражать идеалу, воплощенному в породистых скакунах.

Любой мужчина скажет, что женская нога с вытянутой вперед ступней смотрится красивее, чем нога со ступней в естественном положении. Балерины "тянут ножку", потворствуя эстетической установке публики. "Нет ничего красивее танцующей женщины и скачущей лошади". Танец на пуантах в точности уподобляет человеческую ногу лошадиной, ведь это животное "по жизни" ходит на цыпочках, копыто - это большой ноготь, а то, что обычно принимают за голень, с анатомической точки зрения - стопа. Обувь на шпильке, несомненно преследует достижение того же идеала. А что находят в лошадях женщины? О, это интересный вопрос, но любая попытка рассмотреть его с позиций грубой мужской логики будет встречена справедливым негодованием заинтересованной стороны. Посему ограничимся сухим фактом: согласно опросам психологов, у девочек-подростков интерес к лошадям встречается примерно второе чаще, чем у мальчиков. В этом несложно убедиться, если обратить внимание на половозрастной состав лиц, просящих денег "на корм лошадкам".

Следует признать, что помимо эстетического любования, в отношениях всадника и лошади присутствует и недвусмысленный чувственный элемент. Во-первых, это сам процесс верховой езды. Закомплексованным ханжам посадка и движения всадника (а тем более - всадницы) кажутся чем-то неприличным, отчего женщинам долгое время было запрещено ездить в нормальном седле. Во-вторых, это запах лошадиного пота, который некоторые эстеты (в основном - эстетки) находят возбуждающим. Парфюмеры-авангардисты даже делают на него намеки при составлении букетов запахов "для мужчин". В третьих, лошадь является воплощением неосознанной заветной тяги к гигантизму во всем, что касается половой деятельности, недаром сексуально активных мужчин называют "жеребцами", а крупных грубоватых женщин - "кобылами".

Все это говорит о том, что лошадь стоит в ряду эротических объектов на одном из первых мест после собственно лиц противоположного пола. Ничего ужасного в этом нет, психологи установили, что нечто подобное испытывают даже водители к своим автомобилям, что уж говорить о больших и теплых животных? Безусловно, речь идет о подсознательном влечении, в котором человек не отдает себе отчета и которое только в извращенных случаях проявляется в явной форме.

Наиболее четко мотив обожания четвероногого друга выражен в арабской культуре, в ней он доведен до высшего накала страсти. "Все беды, - от лошадей и женщин", утверждал пророк Мухаммед. И верно - нет такого безумства, которого не совершил бы средневековый араб ради обладания красивой женщиной или лошадью. Заметим, в отличие от европейцев арабы предпочитают ездить на кобылах, а к жеребцам испытывают что-то вроде ревности. Во всяком случае, жеребцы в арабской традиции отодвинуты на задний план и редко встречаются в качестве награды. "Счастье - это когда умная жена и плодовитая кобылица". Так, воину, попавшему в рай, обещана райская лошадь Маймуна (Счастливая), белоснежная, из благоухающего мускуса. Симптоматично, что тому же воину обещают аналогичных, белокожих и пахнущих мускусом райских дев - гурий. Пророку Мухаммеду для поездки из Мекки в Иерусалим была прислана с небес лошадь по имени Барак (Молния) с женским лицом. Очень трогательно выглядит умиление арабов "прическами" своих коней. "Счастье придано чёлкам лошадей" - это завет самого Аллаха и он же требует: "Не срежь челку лошади, ибо благопристойность в ней". Ну казалось бы, какое дело всаднику до лошадиной челки? А вот какое - потому что красиво. Срезать челку - такая же обида и варварство, как обрить наголо свою жену.

Аристократия

В рыцарские времена окончательно оформилась европейская традиция эстетизации и морализации лошади. Это животное стало для всадника много большим, чем средство передвижения: прекрасной дамой, верным другом и воплощением больной совести. Зазвучал сугубо христианский мотив вины, сочувствия тяжелой лошадиной доле. Всадник в бою защищался корпусом своего коня; заваливал его на копья пехоты, проламывал его грудью брешь для своих товарищей. Конечно, наездник при этом сильно рисковал, но его конь почти всегда погибал, доверчиво следуя приказу друга и властелина. Лошадь подавала пример самоотверженности, чувства долга и безотчетной преданности, по воле седока бросаясь на верную смерть. Попав в "котел" европейской культуры, лошадь своим примером, потом и более всего - кровью создала аристократию в лучшем смысле этого слова. Впрочем, тот же процесс наблюдался и в Древней Персии, и в Греции, - слова "благородство" и "всадничество" в этих странах были синонимами. В семитской (арабской) традиции торжествует взгляд на лошадь, как на добычу и награду. В индоевропейской традиции акцент смещен в сторону дружбы, нравственной идеализации. По сути, та же разница между этими культурами наблюдается и по отношению к женщинам.

Что касается внешней эстетики аристократии, то и она всецело копирует лошадей. Осанка и жесты аристократа в высшей степени неестественны для человека, который, между прочим, произошел от обезьяны. Естественные выразительные движения людей - размахивание руками, сутуловатость, активная мимика. В этом несложно убедиться, если понаблюдать поведение первобытных племен. "Воспитанный человек" ведет себя противоположным образом: он смотрит прямо, высоко поднимает голову, руки держит по швам, ограничивает мимику холодной светской гримасой. Какая же это обезьяна? Это - лошадь...

В этой связи уместно вспомнить Джонатана Свифта, автора "Приключений Гулливера". Надобно знать тогдашнюю моду на мизантропию, чтобы верно оценивать его сочинения. Разочаровавшись в человеке, находя оскорбительным его сходство с обезьяной, Свифт ищет совершенства, как нравственного, так и физического - то среди лилипутов, то среди великанов, то среди ученых с летающего острова. И те, и другие, и третьи оказываются изрядными человекообразными козлами, "йеху". Наконец, Гулливер находит искомое в говорящих лошадях, гуингнмах, именно они оказываются абсолютным нравственным идеалом, примером для развращенного человечества.

Финал

Но вдруг все кончилось. Блистательная кавалерия была убита безжалостными пулеметами I-й мировой войны. Мир рушился: впервые за тысячелетия верной службы лошадь оказалась бессильна исполнить свое важнейшее предназначение - торжествовать на поле брани. Война, отрешившись от благородных кавалерийских начал, показала свое кошмарное лицо, забрызганное окопной грязью. Чадящие соляркой танки заменили кавалерию на полях сражений, и даже в крестьянском хозяйстве "железный конь пришел на смену крестьянской лошадке". Романтиков и философов повсеместно перемололи неумолимые государственные машины нового, безлошадного типа. Эра лошади, столь блистательно начатая пять тысячелетий тому назад, завершилась.

И все-таки она остается с нами. Она живет в стуке дамских каблучков, в балетных пуантах, в запахе мужского парфюма. Если мы хотим выглядеть достойно, мы копируем ее поступь и осанку. Если мы хотим жить достойно, мы копируем ее смелость, гордость и самоотверженность. Иногда мы встречаем лошадь на улицах города - и всегда провожаем глазами. Она навеки поселилась в наших сердцах и все, что нам кажется красивым, мы невольно сравниваем с нею. Право же, ради всего этого стоит как-нибудь отрешиться от суеты, прийти в манеж, прокатиться верхом, а на прощание обязательно шепнуть на ушко: "Спасибо"!

ПОДВЕРСТКИ

Народы и породы

О пристрастиях заводчика можно судить по его лошадям, об эстетике народа - по той породе, которая стала национальным достоянием.

Например, орловская верховая лошадь "подтягивалась" под размер, необходимый, чтобы легко нести графа Алексея Орлова, мужчину большого и видного. Однако прославилась эта порода своей удивительной "лебединой" шеей, то есть соответствием известнейшему национальному эстетическому ориентиру. А вот знаменитого орловского рысака подгоняли под стандарт загадочной русской души, под тройку с бубенцами. Надо было, чтобы и рысью мог целый день бежать, и чтоб, когда дурь разыграется, пронестись стрелою, всем на зависть. Лошадка получилась замечательная - красивая, выносливая и резвая, истинно русская лошадь - и швец, и жнец, и на дуде игрец.

Внешний вид арабских лошадей полностью подтверждает гипотезу о стремлении арабов видеть в своих скакунах прежде всего женщину. У "арабов", как у жеребцов, так и у кобыл - феминный тип внешности. Это небольшие, очень складные лошадки, кругленькие, собранные, - действительно, очень женственные и красивые. В своем роде - самые красивые в мире, хотя и отнюдь не самые резвые, как считают многие. Наиболее "женственной" внешностью обладают внутрипородные группы "сиглави" и "кохейланы", последних особенно ценят за большие красивые глаза.

Машина для бега

Самое ужасное, что орловца, в течение всего XIX века бравшего призы на бегах, "обошли" американцы, нация без малейших коннозаводческих традиций! Впрочем, именно в этом и заключался секрет успеха. Стоило отбросить устарелое представление, что некрасивая лошадь не сможет быстро бегать, и все тут же получилось! Американские рысаки, особенно самые первые, были настоящими уродами, но дистанцию в одну милю бегали со скоростью пули! Вот мнения европейских берейторов, приведенное в "Книге о лошади" князя Урусова:

Англичанин: "отвратительнейшее и бесполезнейшее существо, порожденное извращенным национальным вкусом".

Француз: "кажется, их стиснули между двух досок и растянули на все стороны".

Немец: "мощная мускулатура зада при общей уродливости форм"

Эта лошадь не могла бежать долго, не могла тянуть тяжелую повозку, была непригодна для верховой езды, но от нее ничего такого и не требовалось. Пробежал милю - свободен! Ну разве это не характерно для американцев? Вам нужен результат? Вот, получите результат... У европейцев до сих пор рука не поднимается сотворить чудо-юдо по американскому рецепту, слишком уж идеалистически относятся в Старом Свете к лошадям...