МЫСЛИ ЦИНИКА
Я - циник. В эту категорию меня записало наше общество еще со школьной скамьи. Тогда террористы захватили в заложники автобус с детьми. Наша классная чуть из кожи вон не вылезла, фальшиво крича «Какой ужас! Бедные дети!». По этому поводу устроили даже собрание, чтобы каждый выразил свою позицию. Ну, чтобы сотрясать воздух обличительными словами, которые дальше школьных стен не выйдут. Сами знаете. Мол, не допустим, руки прочь, и тому подобное. Наш главный активист Феофил Кузьмичев предложил даже коллективное осуждающее письмо написать, как запорожцы в свое время. И отправить его террористам. Чтобы те прочли послание от 9А школы №N города Ленинграда, в ужасе осознали, что натворили, разрыдались и выстроились на коленях в ряд для покаяния.
Когда дело дошло до осуждения моими устами, я молча встал и вышел из класса. Мне стало противно видеть это лицемерие. Охать, потому что так нужно. Всем эта проблема была до лампочки. Кто-то, высказавшись, обдумывал в чем пойти вечером на дискотеку, кто-то, выпустив молнию фальшивого цвета, раздумывал, как подкатить к нашей мисс класса Елене Зайцевой. Я не хотел находиться в едином порыве со всей страной. В таком порыве. Поэтому на фразу «Слово предоставляется Денису Егорову» я криво ухмыльнулся и ушел. Так я стал циником.
Если представить, что наша страна это огромный маскарад, то получается, что подавляющее большинство носит одинаковые белые маски благообразия. Они говорят общепринятые нормами морали вещи, вздыхают, создают видимость печали и скорби. Потому, что так принято. Подобные мне черные маски циника разбавляют это «как все». Хотя, если разобраться, то разница во мне и окружающих сострадальцах лишь в этой маске. Одень я белую маску, встав на путь фальши, и на мне уже печать радетеля за окружающих, за свой народ. Но черным маскам нет места на празднике жизни.
-Вы знаете, вчера умер Олег Васильевич?
-Какой ужас! А кто это?
-Говорят, что из соседнего подъезда. Ехал на дачу, попал в незаделанную яму и перевернулся. Насмерть. А всего сорок лет. Двое детей, между прочим.
-Какой кошмар! Такой молодой. И дети без отца. Как жаль. Да, вы не знаете, квас сегодня на угол не завезли? А то окрошку сделать решила...
Циниками не рождаются. Меня таким сделало общество. Народ, пропитанный до кончиков волос фальшью. Боязнью сказать то, что думают, чтобы не упасть в лице других. Странно, упасть в лице тех, кто считает точно так же. Ребенком я старался быть, как и все. Осуждал, негодовал, хотя по большей степени даже не знал, где находится та или иная бедствующая страна и что там вообще приключилось. Просто требовалось топать ногами от возмущения. А потопать нетрудно. Физкультура опять же. А потом надоело. Решил говорить, что думаю на самом деле. Так родился циник.
Наша вселенская скорбь напоминает мне обычные поминки. Постигшее горе несут на своих плечах родственники усопшего. В меньшей степени близкие друзья. Остальные, хорошо знавшие покойного, высказав требуемые слова скорби, выпивают три-четыре рюмки, закусывают, чем Бог послал и понеслось... Анекдоты, свои проблемы, песни... Соболезнование выразили, со скрежетом мозгов припомнили каким замечательным человеком он был, а дальше... И никто, кроме самых близких людей никогда больше не придет на могилу этого самого лучшего, имя которого останется навсегда в нашей светлой памяти...
После школы я поступил в институт. К тому времени катаклизмы начались повсюду. Страдающий народ со всеми садомазохистскими признаками приникал к экрану телевизоров, с непонятной мне радостью, ожидая новые авиакатастрофы, пожары, землетрясения. Трагедия в Гондурасе - неплохо, но не так интересно. Лучше, конечно, у нас. Будет, что со смаком пообсуждать на работе.
-Денис!-подбежал ко мне староста моей группы.-С тебя червонец. Собираем семьям пострадавших при катастрофе самолета. Какой кошмар! Там были дети! Ужас!
-Не дам,-ответил я.-Скажи честно, ты действительно так переживаешь?
-Да ты... Ты...,-задохнулся староста.-Ну ты и гнида! Пошел ты! В тебе ничего нет святого...
Так на мне еще прилипло клеймо и гниды. Потом, спустя пару месяцев я узнал, что собранные деньги никуда не ушли. Их честно пропил наш староста вместе с предводителем профсоюзов за упокой души погибших.
-Вчера под Новосибирском сошел с рельсов пассажирский поезд!
-Господи, какой ужас. Не слышала! Что-то сердце прихватило! Ой, мамочка, там, наверное, дети были.
-Да все в порядке. Жертв нет. Так, несколько раненых.
-Тьфу, ты. А чего тогда, говорить? Ты вчера сериал смотрела?..
Я утверждаю, что наше общество бездушно. Всем глубоко наплевать на остальных. Исключение составляют лишь те немногие, кто действительно что-то делает. Такие люди не сидят по лавкам, не пускают сопли по погибшим или пострадавшим, порой даже не зная, что случилось. В этом плане их подход тоже, своего рода, циничен. Они просто работают, помогая другим. Делают так, чтобы несчастных случаев было как можно меньше. Чтобы избежать трагедии и жертв. Они не делают дырок для новых орденов под бравурные победно-похоронные гимны над могилами отсеянных в ходе операций, которым не повезло. И не участвуют в общем, безудержном карнавале вкушения новых смертей.
-Дай, голубушка, мне вот той ветчинки с жирком, что подороже. Праздник, чай, сегодня в стране.
-Какой же праздник, бабушка?
-Дык, этот, как его, день траура.
Наш бедный водитель маршрутного автобуса. У него семеро по лавкам кушать хотят. Проклятое государство ничего не платит. А зарабатывать нужно. Он сознательно набивает свой неисправный автобус до кумпола пассажирами-смертниками. Железный саркофаг набирает скорость, с каждым скрипящим поворотом колеса, прибавляя копеечку к семейному бюджету. Автобус постепенно начинает дымиться. Вот из-под днища вырвалось пламя. Теперь он уже летчик-герой, пытающийся дотянуть горящий самолет до аэродрома.
-Что ты делаешь?-мысленно спрашиваю я его, стоя неподалеку от зевающего ГИБДДешника.-Ты же везешь людей!
-Заткнись, циник!-слышу со всех сторон.-Ты ненавидишь Россию, ты ненавидишь людей! Поживи на его зарплату, еще не на такое пойдешь.
Наконец, что-то отлетает, вспыхнувший автобус смерти переворачивается. Спасается водитель и еще двадцать пассажиров. Остальные сгорают, зажатые железом. Помощь, как всегда не успела.
-Какой ужас! Там же были живые люди!-несется отовсюду.-Мы скорбим со всей страной!
Скорбит и водитель.
-Скажите, Александр, может на данный момент список жертв пополнился?-с надеждой в голосе спрашивает ведущий новостей.
-Нет, к сожалению, пока все без изменений в этой жуткой картине,-отвечает с пустыми глазницами корреспондент.
У народа интерес ослабевает. Нет новых жертв, не по кому звонить поминальному колоколу.
Реакция на любое несчастье в нашей стране мне напоминает пиршество стервятников, слетевшихся на тушу погибшего животного. Только у всех благопристойные лица. Накинулись с воем, насытились и разлетелись, позабыв через какое-то время об всем. Наш народ - некрофилы. Они исполняют танец радости под скорбные марши над мертвецами, пока тело тех не предадут земле. Затем ждут - не нужно ли поплакать еще над кем. Нет? Ну, тогда с глаз долой, из сердца вон. Жизнь-то продолжается.
Говорят, нехорошо наживаться на чужом горе. У нашего народа особая нажива. Для средств массовой информации место трагедии, все равно, что для волка поле, усеянное убитыми овцами. Свежатинка, на которой можно делать часы, сутки эфира с высоким рейтингом. Которой можно дурманить народ, уже жаждущий запаха крови. Почему-то в большинстве других стран никто не показывает окровавленные тела, отрубленные головы или оторванные руки, повторяя с упоением эти кадры при каждом удобном случае. Достаточно одного вида искореженного железа или разрушенного дома. И все понятно. Нашим нециничным людям этого недостаточно. Видимо, туповаты.
Обычному же народу на беде есть, чем поживиться в плане праздного времяпровождения. Не всегда же обсуждать футбол или где дешевле помидоры. Можно и поскорбить, ежеминутно вытирая глаза и приговаривая «А вы видели? А вы видели? Как их жаль, бедняжек».
Иногда меня посещают страшные мысли, пугающие даже мою гнилую, по мнению окружающих, душу. Вот случилось очередное несчастье и весь народ, в едином порыве сливается в демонстрацию, чтобы возложить цветы, по дороге вбирая в себя все новых желающих отметиться в чужом горе. Они одевают маски скорби и идут с интересом, словно деревенские старухи высовываются из окон поглазеть на провозимого мимо покойника. Что, если в этот момент произойдет другая беда, может быть еще страшнее этой? Донесут ли они цветы и венки? Видится жуткое - нет. Они с радостью кинутся на новое, более свежее место, таящее в себе еще много невиданного и интересного. И будут сочувствовать там. Вместе с тележурналистами, расталкивающими друг друга, чтобы первыми засвидетельствовать реакцию одной из вдов погибших. Жертвы предыдущей катастрофы останутся предоставленными земле и своим родственникам. А народ вновь примется ужасаться невиданному горю, но уже с новыми телами. Смачно обсасывать вместе со всей страной каждый многократно показанный труп, каждое слово ребенка, потерявшего мать. И ужасаться, и вытирать театрально наполненные слезами глаза за бутылкой водки по поводу выходных. И готовить новые венки. И с влажным умилением взирать через глазок телекамеры на то, как ничего еще не смыслящий пацаненок ставит по наущению своей жалостливой мамаши свечку за непонятного ему погибшего дядьку.
Нашему человеку все равно над чем плакать: над судьбой бразильской девушки Кончитты или над настоящими жертвами. Только в одном случае предлагаемая судьба фальшива, а слезы настоящие, а в другом все наоборот. Ужас в том, что народу нравится. Зрелище берет свое. Особенно в отсутствии хлеба. И никто не хочет положить этому конец. Вместо этого все трубят об очередной победе и величии Родины в день поминовения и делают скорбную мину по жертвам, которых могло бы не быть, когда кто-то одергивает и шикает. И с некоторой опаской внутри ждут новых острых шоу. Главное, чтобы участвовать в нем не на сцене, а сидя в диванном партере.
Когда человеку больно по настоящему, он стремится уничтожить источник боли. Выходит в России живут мазохисты. Боль нравится нашему народу. Закатывая глаза от увиденных останков ребенка, обгоревших во время падения самолета, русские скорбят со своей страной, рассказывают анекдоты в день траура и слушают попсу, только не так громко. И жалеют, что день траура не объявили выходным днем. Но никогда не спрашивают себя, других, правительство, к извинениям которого уже попривыкли, сколько еще будут падать самолеты, взрываться и гореть дома, гибнуть ни в чем не повинные люди по очередной случайности... Или, быть может, тогда нам не больно? Все страдания понарошку?
В своем цинизме я напоминаю себе человека, не посещающего церковь из-за неприятия нашего, в большинстве своем, погрязшего во всех грехах духовенства. Меня называют богохульником те, кто при этом набожно крестится, ставит свечки и смиренно закатывает глаза при запахе елея, не прочь выпить при этом двойную, а то и тройную порцию крови Христа. Я не хожу в церковь, поскольку внутри меня свой Бог, своя вера. Главное, что не нарушаю самые строгие и основные заповеди. Исконные же почитатели веры, лишь недавно разобравшись в святом писании и заучив какой святой за что отвечает, умиленно склоняют головы перед образами, а потом, словно школьники по окончании уроков, ударяются во все тяжкие.
Я циничен. У меня свой взгляд на чужое горе. Самое поганое - лезть в чью-то искалеченную утратой душу с полным равнодушием, но в маске притворства. И хочется мне хотя бы самую малость. Чтобы мы перестали биться головой о стены, а поутру с похмелья долго вспоминали откуда на лбу шишка. Чтобы мы просто выпивали рюмку за упокой, не упиваясь своей болью, а потом, подумав, вторую - за здравие остальных. Тихо, не афишируя и без помпезностей. А они поймут...
27.10.02