Даже не помню, из-за чего мы поссорились, да и не так важно, что не поделили мы, гуляя по засыпанным золотистой листвой лесным дорожкам. Холодный, но все еще яркий солнечный диск, медленно опускался к окаймленному дальними свинцово-синими тучами горизонту, с каждым мгновением становясь все более тусклым и красным, и мы стояли под умершим старым дубом, залитые слабеющими грустными лучами заката, глядя прямо в глаза друг другу, глядя как на врага, упорно споря, упрямо не желая понять друг друга. Ты тогда выкрикнула мне в лицо, что я слишком много говорю и слишком мало делаю, а я, внутренне бесясь, как можно более сдержанно сказал, что ты дура и совсем ничего не понимаешь, а иначе не говорила бы так, и ты изо всех сил ударила меня по губам. И на мгновение мы стали равны, как два упавших с кроны дерева пожелтевших листка, как две картины в абсолютной темноте, как два хищных зверя. Я почувствовал тогда такую боль и обиду, что не приходилось еще чувствовать, и твердо понял, что хочу лишь одного (да и единственно возможного) – ответить, причинить тебе ту же боль, ибо ты должна была пройти через нее, и тоже ударил…
А через несколько мгновений мы страстно целовали друг друга в чуть соленые и липкие от крови губы, каждый чувствуя себя таким виноватым и одновременно правым, и, что главное, самым нужным. Из системы мы на время превратились в единый элемент, и души наши были подобны раскрытой на страничке эпилога книге, помнишь? Скажи, зачем нам драться, если мы любим? Может быть, снова настал тот момент, когда необходимо наказать друг друга, а потом забыть все те обиды, что мешают слушать и слышать друг друга, хотят разлучить нас?