***
Спят во Львове кадровые части.
В ясной предрассветной тишине
Кто-то ласково вздыхает: «Настя…»,
Кто-то улыбается во сне…
Вздрогнули обиженно ресницы
У бойца на койке у окна.
… В это время взорвалась граница
Грохотом и воем арт-огня.
Спи солдат, пока ты в жизни прежней,
Досмотри свои смешные сны,
Улыбнись светло и безмятежно
Перед долгим, страшным сном войны.
Спи, солдат, пока приказ не отдан.
Через час, легко вооружен,
В перехват бронированным ордам
Двинется стрелковый батальон.
Ты, не доезжая до опушки,
Где войдут стервятники в пике,
Хмыкнешь – у соседа от подушки
Розовые складки на щеке.
А сосед беспечно крикнет что-то,
Встречный ветер фразу отнесет.
Только и услышишь: «Самолеты!»
Будто бы не видел самолет…
Вот чудак!
И взрыв!
Да что же это?
Что же я ему сказать хотел?
Тупо выползаешь из кювета
По сплошному месиву из тел.
На лесной дороге крик и стоны,
Гарь и кровь, и мертвые тела…
Это все, что было батальоном,
Да и вся дивизия – была…
К уцелевшим никогда ночами
Не придут мальчишеские сны.
На сыром песке часы стучали:
Семь ноль пять. Четвертый час войны.
Это было на самом деле. Иван Алексеевич Ложечкин действительно служил в 1941 году в армии. Их часть размещалась во Львове. И война для него
началась в 4-15 утра, когда батальон подняли по тревоге, посадили в грузовики и направили в сторону новой границы. Никто ничего не понял. Думали – снова учебная тревога. Оружие – родная СВТ, да еще с минимумом боеприпасов. Бойцы перешучивались, смеялись, пока растянувшуюся по дороге колонну машин на накрыло бомбовым ковром. До того, как взорвалась первая бомба, ребята даже и не обращали внимание на армаду самолетов с черными крестами на крыльях.
Там, на дороге, остались сотни молодых солдат, не успевших сделать ни одного выстрела, не успевших даже осознать, что их убила до предела сжатая, как пружина, но уже несущая в своем потенциале миллионы смертей Великая Отечественная война.
А что потом? Какие драмы боли и отчаяния происходили в чистом поле, где остатки оглушенных, чудом оставшихся в живых людей методично расстреливали пикирующие бомбардировщики? А никаких. После окончания налета те, немногие, кто уцелел, взяли оружие, подобрали раненых и направились к месту назначения. А потом прорывались из окружения, отступали до самого Кавказа. С боями отступали. Иван Алексеевич вспоминал:
- Я в бою старался быть поближе к нашему комвзвода. У него был автомат, а мы все с винтовками. Думал - не дай Бог, конечно, но если вдруг его убьют, я автомат возьму…
А потом начали наступать. И дошли до Берлина, и взяли Берлин, а потом спасали восставшую Прагу. Война для Ивана Алексеевича началась 22 июня 1941 года и закончилась 14 мая 1945 года.
Седой, высокий, голубоглазый, он сначала отмалчивался и отшучивался, когда я с заданием заводской многотиражки приставала к нему с просьбой рассказать о войне. Данные я взяла в отделе кадров: воевал там-то и там-то, награжден тем-то и тем-то. Рядовой солдат, несколько медалей, орден Славы… Не Герой, не офицер. И в мирное время – рядовой. Шлифовщик в цехе № 7. Правда, шлифовщик высшей квалификации. А в то время рабочие-станочники в Лозе вообще обладали профессиональным мастерством на порядок выше, чем на других предприятиях. Микроны пальцами ловили. Так что Иван Алексеевич был, хоть и рядовой, но лучший из лучших. И ребят молодых мастерству учил.
Разговорить мне его удалось с трудом. Перелом в беседе начался, когда он понял, что мне нужны не подвиги и приключения, а будни: как там было, на той большой страшной войне, как это лично для него начиналось, что он думал и чувствовал…
Тогда я и услышала потрясающий рассказ о начале войны, те бесценные подробности, без которых любое героическое время становится бумажной схемой.
Наш разговор продолжается до сих пор. Хоть и нет давно в живых рядового Ложечкина, и многотиражки тоже нет, и от завода остались жалкие огрызки, но всякий раз, когда июньские дни безмятежно сияют зеленой листвой, я снова слышу его негромкий глуховатый голос. И снова пытаюсь ему сказать что-то главное.
Честно и грозно служить присягали в 14 веке русские князья своему великому князю. И почему-то высшие эшелоны власти России очень редко держали эту присягу. Польская смута, Отечественная война 1812 года, наконец Великая Отечественная – все эти лихолетья начинались с растерянности, паники, ошибок русских правителей. Но рядовой солдат, попадая в кровавую мясорубку, выползал из кювета, брал винтовку и снова шел воевать.
Честно и грозно, словно взял на себя древнюю присягу младших князей.