повесть
«…Что мне Гамлетовы подвязки
Что мне вихрь Саломеиной пляски,
Что мне поступь Железной Маски,
Я еще…»
Анна Ахматова «Поэма без героя»
Однажды вечером…
Настал день, когда мне некуда было идти. Почему я не могла остаться дома? Не хочу рассказывать о своих неприятностях. Не хочу о них вспоминать. Чтобы долго жить, надо отстраняться от своих бед: все помнить, но не переживать заново, не возвращаться к тому, что делало тебе больно. Не потакайте вашим врагам, не позволяйте доставать вас издалека.
Так вот, мне некуда было идти… Если вас все-таки мучит любопытство, удовлетворите его из собственного опыта. Неужели в вашей жизни не было дня, когда вам приятнее было остаться под забором, чем возвращаться домой? Если не было, вряд ли вы меня поймете, и нет смысла с вами откровенничать. И так, идти мне было некуда. Друзья… Конечно у меня были друзья, но никого из них я не застала дома. Друзей у меня немного, я их тщательно отбираю, я их строго отделяю от приятелей и знакомых. Никого из моих друзей еще не было дома. Куда же податься? В метро. Теплое, чистое, уютное метро. Почти второй дом.
Я каталась из конца в конец. Под землей через весь город. Я сидела в углу, и мне было удобно и уютно, потому что я была защищена от мира с двух сторон, аж с двух сторон. Люди входили и выходили, садились и вставали, молчали и разговаривали, обнимались и переругивались, везли тяжелые сумки, читали газеты... Был вечер. Они ехали домой в свои квартирки-гнездышки, где их любили и ждали. А мне некуда было идти. Может быть, их тоже никто нигде не ждал, но все равно, мне не куда было идти. Я сидела в своем углу, рассматривая благополучных пассажиров, иногда, забывалась: моя неприятность раскрывала свои наглые желтые глаза, она смеялась надо мной, она обвиняла меня… «Что же, я сама виноват?» «У меня скверный характер…» «Да разве можно такие вещи оправдать моим скверным характером?» Нет, хватить, эти вопросы скоро до дыр протрутся. Вот вагон метро, и я еду…«Кто там вошел?» «Кто сел напротив?»
А напротив меня сидело… как бы вам объяснить, что там сидело… Мужчина, молодой мужчина, парень… эльф. Нет, если эльф, то не значит маленький и рафинированный. Нет. Но эльф. Вот таким он мне показался, было с ним что-то не так. Он действительно не отличался большими габаритами, но дотягивал до средних размеров, вполне. Не красавец, но вполне приятный парень. В его лице проглядывало что-то от доброго умного зверька. Знаете, есть собаки, которые заглядывают вам в глаза, скалятся в улыбке и готовы из шкуры выпрыгнуть. Он не был похож на таких собак. Он был похож на сдержанных, закрытых, с добрыми умными глазами. Он сидел, развалившись, раздвинув колени и перекосив плечи. Почему-то он казался очень гибким. Я подумала, что его запросто можно посадить на шпагат. Его черные короткие волосы, на вид мягкие и податливые, тянулись к шее тонкими язычками, клочками стелились на виски, небрежно задирались надо лбом. Щетина, проступавшая над верхней губой и по подбородку, темнела не так ужасающе, как у большинства брюнетов. Она окружала рот эльфа, бежала по нижним краям щек, оставляя их чистыми. Глаза, с прозрачным водяным блеском. Губы здорового розового… почти красного цвета. Нижняя чуть больше верхней, с трещинками, будто переспевшая. Видите, как подробно я разглядела этого парня. Он проехал со мной из конца в конец и больше получаса сидел у меня перед глазами. Вот вам развлечение – человек напротив. Ну и как он был одет, очень просто, короткая черная спортивная куртка, джинсы, с гармошками под коленями, кроссовки… Средняя поношенность.
Безразличным, чуть печальным взглядом эльф посматривал по сторонам, иногда задумчиво глядел в пол, иногда на вошедших пассажиров. При этом глаза его оставались такими отрешенными, что казалось, тронь за плечо, и он испугается. Но вдруг мы как-то зацепились взглядами, и я первая отвернулась к окну. И снова сошлись. А потом в глазах эльфа что-то проснулось, они прищурились, сложив кармашками нижние веки, а в уголках дрогнувших губ нарисовалось по скобочке. Его улыбка была непретенциозной, как солнечный зайчик…ненавязчивая такая… Улыбался он легко, будто нашептывал. Какие несчастья должны обрушиться на мою голову, чтобы я не ответила на такую улыбку? Мы ехали и переглядывались: его глаз – мои глаза, его улыбка… Да что тут смешного? Да смешно, смешно… Кто-нибудь вставал между нами, и связь обрывалась – оказывается мы не одни в вагоне.
А потом поезд пришел на конечную станцию. Мы встали, попали в окружение людей, и больше я не смотрела на эльфа. Нас вынесло в двери вагона. Мы легонько коснулись друг друга плечами и разошлись в разные стороны.
Я перешла на противоположный край платформы и села на лавку. Мне не куда было идти. Подкатил пустой прозрачный состав. Люди с платформы перетекли в вагон, рассыпались, застыли на своих местах. И давно знакомый голос произнес давно знакомую фразу, и слились в один звук хлопки нескольких закрывшихся дверей. Тихо взвыв, поезд тронулся, вагоны проплыли и скрылись в тоннеле. А на платформе уже накапливались новые пассажиры. И проехал мимо меня еще один состав и еще один, и еще… Я сидела, прислонившись спиной к твердой гранитной колонне. Тетка в сером халате сунулась ко мне с огромной шваброй: я задрала ноги. Больше меня никто не тревожил. Накатила сонливость, я уже ни о чем не думала и уже не замечала стоящих и ходящих возле меня людей.
И вдруг… Дежа вю? Нет. Просто эльф вернулся. Он стоял напротив меня, надо мной. Стоял и смотрел. Потом сел рядом, зашуршал курткой.
-- Ты кого-то ждешь? – спросил он мягким, плюшевым голосом с небрежной хрипотцой.
Точно. Так и должен разговаривать эльф. Казалось, мы сто лет знакомы.
-- Нет, сижу и все, -- ответила я.
-- Тебе что, некуда идти?
Как он догадался? У меня, наверное, вид, как у бездомной собаки.
-- Если ты никого не ждешь и не уходишь – значит, идти тебе некуда, -- говорил эльф. – Тебе нравиться сидеть в метро?
-- Люди кругом, туда – суда. Как в музее, только экспонаты сами перед глазами движутся.
-- По-моему, у тебя неприятности.
Вот такое у меня болтливое лицо, ничего скрывать не умеет, всему свету расскажет, что со мной происходит.
-- Неприятности, -- согласилась я. – Всего лишь неприятности.
-- Что ты собираешься делать?
Я пожала плечами. Эльф посмотрел по сторонам. Нет, он ничего не высматривал, наверное, просто не знал, что сказать, или знал, но не решался. Снова повернулся ко мне:
-- Так и будешь здесь сидеть? Может тебе и переночевать негде?
-- У меня, что все на лбу написано?
-- Нигде ничего не написано. Я сказал то, что мне пришло в голову. И я угадал? Тебе некуда идти и не где переночивать.
Неужели к себе позовет?
-- Я живу рядом. Можешь пойти ко мне. Что? Опасное предложение? Я знаю.
-- Ты бы на моем месте согласился?
-- Наверно нет. Тупиковая ситуация. Я не могу тебе помочь только потому, что мы незнакомы и у тебя нет причин мне доверять.
-- Сколько раз мне доставалось от знакомых людей, которым я доверяла. Уж, по крайней мере, больше, чем от незнакомых.
-- Вот видишь. И неужели из-за боязни показаться подозрительным типом, я должен заткнуться, уйти и бросить тебя на произвол судьбы?
А ведь он тоже рискует: может я рецидивистка или сумасшедшая.
-- Наплюй на условности, и пойдем. Я живу с бабушкой в большой квартире.
И в самом деле… Сколько можно загонять себя в рамки безопасности и получать по голове в самых укромных местах. Где меня били, извиняюсь, по морде? Не в подворотне зловещие незнакомцы, а дома, так называемые, родные люди. Кого-то враги поджидают на темных улицах, а у кого-то они сидят в его же собственном доме – не запрешься и окопов не выроешь. Так зачем же бояться? И, в конце концов… Этот эльф… Если такие глаза и губы могут лгать, то не стоит этот мир того, чтобы в нем жить. Не может и не должна бесконечно тянуться эта канитель…
-- Зовут-то тебя как? – спросила я.
Он удивился, будто я задала глупый вопрос, будто его имя всем давно известно.
-- Даниил.
-- А меня Лада.
Я протянула ему руку, эльф взял меня за пальцы и сказала: «Пошли?» И я пошла, успев на ходу подумать: «Господи, что я делаю?»
За время моего путешествия в метро, на улице стемнело. Сентябрьские вечера жадные – воруют потихоньку часы у дней. По городу растеклись огни витрин и фонарей. Эльф завел меня в магазин, купил хлеба и молока. Замете: молока, а не водки. Мои шансы на новые неприятности резко упали. Свои покупки эльф делал с лицом деловитым до забавного. Кажется, он слишком серьезно относится к магазинам… А, может, он вообще серьезно к жизни относится?
Мы пошли дальше. Я пыталась представить себе жилище Даниила: обычная квартира со стандартной мебелью, как у большинства моих знакомых. Бабушка, полная старушка с пучком седых волос, а может в барашках химической завивки, в бесформенном халате, в шлепанцах… Ну вот и дом, большой старый четырех этажный. Полутемный подъезд с ровными синими стенами, с тяжелыми зигзагами крутых лестниц. Третий этаж, коричневая лаковая дверь с массивной гнутой ручкой. Даниил звякнул ключами, щелкнул замком. Что-то заело. Дернул пару раз за ручку и замок сдался. Моя последняя мысль на пороге: «Еще не поздно вернуться…»
В глубь квартиры вытягивался прямой, как взлетная полоса коридор. В его конце горел прямоугольник раскрытой двери освещенной комнаты. В этом проеме, как в картинной раме, виднелся стол, за которым анфас сидела женщина в бордовом халате с широкими рукавами. Вот и все, что мне удалось рассмотреть. Словно китайский бумажный фонарь в темноте светится. Я сделала шаг и переступила порог. Даниил вошел следом за мной, захлопнул дверь. Вспыхнул свет: на стенах бежевый линкруст, на полу дорожка с орнаментом. В воздухе приятный, но странный запах, какой-то горько-сладкий нестойкий, зыбкий. Даниил снял с меня куртку и повел к загадочной даме в бордовом.
На вид даме было лет семьдесят. Морщинистое лицо, длинный заостренный нос, все еще красивые совершенной формы губы, накрашены умело, но вызывающе красной помадой. Голова повязана шелковым черным шарфом, из-под которого на глаза и шею стекали спиральки черных, крашенных волос. Руки сухие, пальцы тонкие и узловатые с длинными кровавыми ногтями – лапки коршуна с маникюром. Перед дамой лежал альбом с цветными репродукциями. Она курила сигарету через длинный мундштук. Стало ясно, что запах в квартире это смесь духов и сигаретного дыма.
-- Бабушка, это Лада, -- представил меня Даниил. – Она переночует у нас, -- не спрашивал разрешения, а просто ставил в известность.
Бабушка окинула меня надменным взглядом. Мне показалось, что сейчас она выгонит меня взашей.
-- Не возражаете? – спросила я.
-- Да хоть совсем живите, -- ответила старушка низким сипловатым голосом. – Алькина комната пустует, мальчишки в ней не селятся: привидений боятся. А вы, мне кажется, не суеверны, -- бабушка глянула на меня, прищурив один глаз. – Курите? Нет? Даня, детка, распахни форточку пошире. Лада, я не предлагаю вам сесть, потому что Даниил сейчас поведет вас на кухню и накормит ужином. Я приготовила плов, -- последнюю фразу она произнесла манерно, в нос.
-- Спасибо, мне не хочется есть.
-- Вам придется сделать над собой усилия. Даня, ты слышишь, что я говорю? Возьмите с собой Кирилла. Он третий час тебя ждет, распотрошил какой-то журнал и пустил на самолетики. В твоей комнате теперь Ла Бурже. Прекращай все это, и не забудьте вымыть руки.
Даниил повел меня в кухню и, проходя по коридору, отстучал что-то замысловатое по одной из дверей.
Кухня была веселенькая, с клетчатыми шторками на окне и дымковскими игрушками на полочках. Даниил принялся хозяйничать, выражение лица у него при этом было такое же, как в магазине. Нет, серьезного парня сразу видно. Почему только серьезность эта такой забавной кажется?
Надо думать, вызванный стуком, в кухне появился еще один молодой человек. Он был похож на Даниила, но ростом повыше, в плечах пошире, осанка как у императора, рот как у Петрушки, нос как у бабушки, глаза… Вот глаза, как у Даниила, только похолодней и понахальней.
-- Гости, -- улыбнулся он мне, и ткнул себя пальцем в грудь: -- Кирилл.
Ага, журнальный самолетостроитель.
-- Данька, где бутылка?
И не дождавшись ответа, сунул руку за занавеску и взял с подоконника бутылку вина. Поставил ее на стол, подцепил стул, уселся на него верхом задом наперед, сложил руки на спинке. Обаятельный лоботряс, знает, что обаятелен и от этого теряет, наверное, половину своего обаяния. Если Даниил мне представлялся эльфом, то Кирилл был похож на троля.
-- Может быть, вы не знаете, я двоюродный брат этого головореза, -- пояснил троль.
-- Почему вы называете его головорезом?
-- Оп-а? Вы мало с ним знакомы, если задаете мне такие вопросы? Так у вас все еще впереди. Вы останетесь здесь ночевать? Данька, тогда и я остаюсь. Наша старомодная бабушка предложила вам отдельную комнату? Мы можем поменяться: я в отдельные апартаменты – вы к Даньке под крыло?
-- Закрой рот, твой язык сейчас на пол вывалиться, -- бросил ему Даниил.
-- Я извиняюсь, меня, наверное, занесло.
Розовый плов попахивал чесночком. Сладкое и терпкое вино мгновенно разбежалось по каждой моей клеточке. Я пропиталась им как губка, и уже забыла о том, что выгнало меня из дома, я уже жила совсем в другом мире. Румяные дымковские игрушки чему-то радовались на своих полочках.
-- Ваша бабушка что-то говорила привидениях? – спросила я.
-- О! Это так романтично. Вам предстоит провести ночь в комнате самоубийцы, -- ляпнул Кирилл.
-- У тебя мозги за языком не поспевают, -- высказал ему эльф.
-- А что такое? Некоторые люди за острые ощущения деньги платят, -- Кирилл посмотрел на меня, словно искал поддержки, и снова повернулся к брату: -- Знаешь, Даня... Нет, я не том. А вы, Лада, не бойтесь: она ведь покончила с собой вовсе не в этой комнате. Она только жила там, а умирала совсем в другом месте. К тому же это было так давно. Никакого привидения там никто никогда не видел, что б я сдох!
Мне хотелось разузнать подробнее – кто, где, как и почему. Но расспрашивать было не удобно, конечно неудобно. Однако мое молчание тоже показалось не естественным. Кирилл сам продолжил:
-- Теперь я чувствую себя просто обязанным просветить вас в этом трагическом вопросе.
Даниил вскинул на брата протестующий взгляд.
-- Друг мой, мы запугали девушку. Ей сегодня ночевать в комнате Алины. Я понимаю, что виноват, но не я начал о привидениях. А теперь обратного пути нет. Надо хоть что-нибудь рассказать. Так вот. Была у Даньки родная сестра Аля… Нас в этой квартире когда-то много жило: бабушка и дедушка, мы с Данькой и Алькой и со своими родителями. Наши матери сестры. Потом дедушка умер, мое семейство переселилось, Данькины родители разошлись и разъехались, у них теперь другие мужья-жены. Так вот Аля… В общем, надоело ей жить, ну бывает, что поделаешь. Религиозные запреты ее не тревожили, дети по лавкам не плакали, трусихой она не была, как ей захотелось, так она и сделала. И между прочем, идеальный способ выбрала: бескровный, безболезненный и абсолютно надежный. Одно ограничение, правда, есть: выполним только зимой. Аля взяла бутылку водки, флакон снотворного и пошла в лес. Села в сугроб. Наелась таблеток, водкой запила, уснула и замерзла. Так ее и нашли в лесу – белую и красивую, как Снегурочку. История старая, уже быльем поросла.
-- Из-за чего же она?
-- Да причина для самоубийства если и есть, то ее всегда, вроде как, и нет.
-- То есть?
-- Ну, бывает люди из-за несчастной любви травятся, да? Вот у вас, Лада, была когда-нибудь несчастная любовь? Наверное, была. У меня – еще ой какая, а я жив и вы живы. Значит не в том причина. Кто-то узнав, что у него рак, себе вены вскрывает, а кто-то честно до конца мучается. Дело не в причине. Самоубийца – это такая порода людей, они редко по-другому уходят из жизни.
-- Кирилл у нас немножко циник, -- сообщил Даниил.
-- Если человек говорит, что зимой обычно идет снег, а летом дождь, это не значит, что он циник.
-- Кирилл считает, что спасти самоубийцу не возможно.
-- А как? Нет, на тот конкретный случай может быть и да. Но в другой раз… А такой раз наверняка бы случился, потому, что Аля была настроена, решать свои проблемы именно таким образом. Кто-то уходит из дома, кто-то уходит из жизни.
-- Но, насколько мне известно, далеко не все, пытавшиеся покончить с собой, после неудачи делали попытку еще раз, -- заметил Даниил.
-- Вот именно: пытавшиеся, -- у тех, кто настроен всерьез, обычно с первого раза выходит. Впрочем, я, кажется, знаю один способ: попробуйте убить созревшего суицидника – он станет защищаться… 95 из 100. Кое-кто мне душу открывал. Сам себя – это одно, а другому – ни-ни. Одна из главных черт самоубийцы – он не хочет быть игрушкой в чужих руках. Для того он, собственно, и вешается.
В кухне возникла бабушка. Она стояла, держа спину прямо… да что там, ее спина прогибалась так… что можно было умереть от зависти. Отведенная назад рука с сигаретой направляла дым в коридор.
-- Сколько раз повторять вам, дети, что нельзя за едой говорить о смерти и других неприятностях.
-- Бабуля, мы в восторге от твоей стряпни, -- сказал Кирилл, поймав руку старой дамы и чмокнув сухую кисть.
-- Молчать, подлиза.
-- На самом деле, -- сказал Кирилл, обращаясь ко мне, -- бабушка очень любит, когда я к ней подлизываюсь.
-- Нашей гость не обязательно знать о моих маленьких слабостях. Свари-ка нам кофе. Да не слишком крепкий, не забывай, что мне уже за сорок. Идемте со мной, Лада, мальчики подадут нам кофе в комнату.
Бабушка скользила передо мной бесшумно и плавно, как призрак... Ее стянутый на талии халат полностью закрывал ноги – не возможно было разглядеть, во что она обута. Но уж не в шлепанцы, это точно, в шлепанцах так не ходят. В комнате бабушка предложила мне сесть за стол, а сама встала у окна, подперев стену плечом. Репродукции в альбоме оказались с картин Делакруа: на одной странице извивались полуобнаженные жертвы резни в Хиосе, на другой – олицетворение Греции разводило руки, стоя на развалинах Миссолунги. А насчет мебели я угадала – вполне стандартная. Но много фарфоровых безделушек, и миниатюры на стенах. Безделушки, кажется, именно фарфоровые, никакого фаянса, а на миниатюрах изящные японские пейзажи: все тонко, гибко, туманно, сыпуче, призрачно…
-- Вытащили на свет старую историю, -- произнесла старушка. – Впрочем, с моей подачи. Самая низкая подлость – предательство. Самое большое предательство – самоубийство. Ни о ком не подумала, на всех наплевала. Бросила нас и сбежала. Только б ей хорошо было, а мы, как знаем. Дезертирка. Положим, я сама эгоистка, но мне известны некоторые пределы. Я с ней еще встречусь на том свете, я ей все выскажу.
Бабушка гневно затянулась, кусая желтыми зубами мундштук, и, успокоившись, продолжила:
-- За Кирилла я не волнуюсь, а вот если Данька вздумает меня не пережить – прокляну.
-- У него есть суицидальный комплекс?
-- Это вы склонность к самоубийству так называете? Я думаю, ничего такого у него нет. Но кроме самоубийства, есть и другие способы умереть.
-- Но другие не в нашей власти.
-- Это только кажется. Да я и знать ничего не хочу. Я, его бабка, дожила до семидесяти трех. Пусть только попробует умереть раньше… хотя бы пятидесяти.
-- А почему вы за него опасаетесь? Почему Даниил должен умереть раньше пятидесяти?
Бабушка замерла, озадачено уставясь на кончик своей сигареты, словно никогда и не задумывалась над этим вопросом.
-- А черт его знает. Может, предчувствие? Да нет, просто… Вы его видели? Вы его видели, детка. Так что вы у меня спрашиваете? Этот всем нужен: и мне, и Богу, и черту, и вам он понадобится.
Похоже, Даниил у бабушки в любимчиках.
Меня напоили кофе и отвели в комнату «без привидений». Стены в зеленых обоях, голая мебель и никаких других вещей, как номер в гостинице. И запах не жилой, пустой какой-то.
-- Я надеюсь, тебя не напугали семейные придания? Здесь нет приведений и никогда не было. Кирилл частенько ночует в этой комнате и ничего не боится, – сказал Даниил.
-- Зачем же ваша бабушка сказала, что ...
Даниил улыбнулся, смущенно потирая мочку уха.
-- Бабушка шутила. Она не поняла какого рода у нас с тобой отношения. Ее фраза означала только одно: «Даня, твоя девушка может оставаться в этом доме сколько тебе угодно, но пока вы не поженитесь, ночевать будете в разных комнатах».
-- А… Вот, значит в чем дело.
Эльф принес пастельное белье, и сам постелил, аккуратно, с крахмальным хрустом, расправляя каждую складочку.
-- Мне завтра к девяти на работу, -- сказала я.
-- А где ты работаешь? Далеко тебе?
-- В библиотеке у метро Инженерная.
-- В библиотеке? – глаза Даниила пробежались по мне сверху вниз и обратно. – Интеллигентная у тебя работа.
-- А вид не очень интеллигентный, верно?
-- Нет… Про библиотеку я бы подумал в последнюю очередь. Ну, мы разбудим тебя утром, не опоздаешь.
Он устал, теперь я заметила, какое уставшее лицо у этого эльфа. Он пожелал мне спокойной ночи и ушел.
Что ж, я на чужой территории. Странно… Что странного? Нет, все-таки странно. Еще несколько часов назад я знать не знала ни о каком Данииле, Кирилле, бабушке… этой зеленой комнате. Я осмотрелась, заглянула в шкаф – пусто. Ничего такого, вроде леденящего дыхания смерти, я не почувствовала. И уснула быстро и спокойно, никакое приведение меня не навестило.
В конце следующего дня…
Я сразу узнала Даниила, хотя он казался старше и солиднее: в костюме, да еще и выбритый. Он нашел меня…
-- Как ты меня нашел?
-- В районе Инженерной только одна библиотека.
-- А… Ну конечно, как просто.
-- Ты же не собиралась исчезнуть и больше не появиться?
-- Не собиралась. Такие вещи называются черной неблагодарностью.
-- Вот в чем я меньше всего нуждаюсь, так это в твоей благодарности. Я не хочу тебе навязываться. Не надо терпеть меня просто из благодарности. Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду.
Кажется у парня есть кое-какие комплексы. Или это патологическая вежливость?
-- Кем ты себя считаешь? Добрым Кваземодой?
-- Я хотел просить тебя об услуге. -- Даниил озадачено потер мочку уха. – Меня пригласили на междусобойчик. Ты можешь пойти со мной? Я всегда и везде появляюсь один, меня, кажется, уже в секс меньшинства зачислили.
-- Правда?
-- Что, правда?
-- Что всегда и везде один?
-- Да, так получается.
Да неужели? Это он так сказал, чтобы обосновать свое предложение. Как он не понимает, что никаких обоснований для этого не нужно, что достаточно одного его желания. Нет, он настоящий эльф. Разве можно отказывать эльфам, тем более в пустяках. Разве можно допустить, чтобы о них распространялись этакие слухи.
И мы пошли. Дорогой завернули в магазин: Даниил взял бутылку вина…с тем самым деловитым выражением лица…
Отголоски веселья слышались уже на лестнице – междусобойчик был не из тихих. Когда же нам открыли дверь, музыка, хохот и прочий шум хлынули на лестничную клетку и понеслись по пролетам вверх и вниз. На пороге стоял раскрасневшийся весельчак с белой, как у пингвина грудью (белая футболка), в синей клетчатой рубашке нараспашку.
-- Пришел Парабеллум! – заорал он так, что его без сомнения услышала вся газированная компания. – Он пришел не один, он с дамой! – глашатый аж присел, то ли от восторга, то ли от натуги.
Даниил ввел меня в этот кипящий гейзер. Мы стали сенсацией. Похоже, Даню здесь, и вправду, не часто видели с дамой. Мы стояли посреди комнаты, как на ристалище. Со мной принялись знакомиться, но их было так много, что я никого не запомнила и поняла только одно: кажется, они очень милые ребята.
Комнату перегораживал стол с выпивкой и закуской, но за ним никто не сидел: это называется фуршетом. Даня налил мне вина, себе плеснул водки. Мы пошли по комнатам. Кроме главной, со столом, было еще две: в одной бренчали на гитаре, что-то пели и гоготали, в другой, темной, танцевали и целовались по углам. В кухне курили, распахнув окно настежь. Со мной опять знакомились, пытались рассказать какие-то истории про Даниила -- никто ни одну не смог довести до конца. Мне постоянно подливали в стакан: оказалось, что бутылки рассованы по всем углам квартиры. Даниила, похоже, здесь любили и время от времени называли Парабеллумом. Я спросила у одного парня, почему? Он недоверчиво покосился на меня и погрозил пальцем.
Симпатичный блондин в красном свитере с белым медведем на груди показался мне близким другом Даниила: он много говорил и пил с эльфом. Блондина звали Мишей. Он взял гитару и стал петь про горы, про Андреевский флаг, про мужскую дружбу. А рука Даниила лежала на моем плече, как будто, так и надо. И вот эльф наклонился ко мне и защекотал ухо теплым дыханием, легонько задел запахом водки:
-- Идем, потанцуем.
Темная комната, красноватый свет немощно сочился из дальнего угла, скользящее движение теней по стенам. Пиджак медленно сполз с Даниила, медленно и плавно, в так мелодии «Дикого сада». Руки Даниила были осторожными (чего он боится?), плечи теплыми и крепкими (нет, таких не может быть у эльфа, это слишком по-человечески). Его рубашка пропахла сигаретами и, почему-то, лимоном. Когда он дышал на меня, казалось, что бабочка рядышком пролетела, и бабочка эта заправилась спиртом, как самолет соляркой. Пока пели «дикие садовники», мы не сказали друг другу ни слова.
А потом меня пригласил Миша. Ну и что вы думаете? Он липко и пряно говорил мне в ухо комплементы и потихоньку все крепче и крепче прижимал к себе. Я отстранялась, а он проявлял настойчивость. Его руки казались какими-то голодными, они все норовили спуститься ниже, чем позволяли приличия. Вот вам и мужская дружба. Ах, этот белый медведь на свитере. Я отпихнула Мишу, обернулась и, не найдя Даниила, вышла из комнаты.
После красноватого полумрака, свет коридора показался до белизны ярким. Мой эльф стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, зажав пальца под мышками. Вел разговор с «пингвином» в клетчатой рубашке. Я не стала им мешать, пошла в столовую, налила себе воды. Кажется, вечеринка пережила свой пик: народ притих, в комнатах стало попросторнее.
Даниил разыскал меня. Выглядел почти трезвым, только улыбка, как у чеширского кота, загадочная, словно парящая. Я спросила:
-- А что Миша, он тебе друг?
-- Да.
-- Он действительно твой друг? Не приятель, не знакомый. Ты его именно другом считаешь?
-- Ну да. Что за вопросы? Что-то случилось? – интересуется без всякого выражения – не верит, что «что-то» может случится.
-- Нет, все в порядке, -- я не захотела вбивать между ними клин. – Пойдем еще потанцуем.
Мне нравилось с ним танцевать. Это вам не Миша. Он такой теплый… Можно отдохнуть, сцепить руки у него на шее... Ну да, вот так виснут у мужчин на шее…
-- Даня, а почему тебя называют Парабеллумом? У тебя есть парабеллум?
-- Нет, у меня есть Макаров, но им все равно. Им кажется, что «парабеллум» звучит круче.
-- Да! У тебя есть пистолет? Покажи.
-- Я не захватил его с собой.
-- А зачем тебе пистолет? Что ты им делаешь? Ты убийца или грабитель?
-- Ты бы разочаровалась, если б я сказал «нет»?
Мы устроились на мягком диване, музыка все играла, в полумраке сонно двигались три пары. В углу кто-то шептался и целовался – сладенькая возня. Какой-то парень уселся на полу у ног Даниила. Завязался разговор, скучный, в общем-то, разговор: кто-то куда-то уезжал, кому-то что-то нужно было передать. Нашли время и место для деловых разговоров. Я пригрелась под рукой эльфа, меня тихо потащило в сон. Обычная для меня реакция на алкоголь: сначала мне весело, потом нападает лень, потом я засыпаю. Засыпала я медленно и, уже плавая в каком-то вязком тумане, слышала музыку и голоса, и Даниил тихо произнес надо мной: «Спит».
Под утро…
Вдруг, случайно выскочив из сна, я увидела темноту, не густую и черную, а серую, разбавленную светом уличного фонаря, смотревшего сквозь паутину гардин. Вроде ночь, я сплю одетая, без постели неизвестно где… Что-то теплое, живое дышало рядом. Даниил. Он спал на боку, лицом ко мне, одну руку закинув на подушку, другой держал меня за запястье. Я села, осмотрелась: это комната, где мы танцевали. На полу, на матрасе покоился еще кто-то. Я упала обратно на подушку. Сон мягкими лапками закрыл мне глаза. Не проспать бы на работу.
Я не проспала. Меня разбудил шепот Даниила… Даже напугал чуть-чуть. От эльфа пахло мылом и зубной пастой, торчали мокрый кончики волос, заспанный газа смотрели из опухших век, за ночь подбородок покрылся темным налетом. Переступив через скрючившееся на полу тело, мы выбрались из комнаты. В ванной я смыла вчерашнюю, слава богу, не размазавшуюся косметику и привела себя в порядок. Какой ужас, всю ночь проспать в помаде и туши. Да? А как проспать и где проспать: напившись, в чужом доме, под боком у мужчины, которого я видела второй раз в жизни. Быстренько осудите меня: с вами-то такого никогда не случалось.
Наше с Даней исчезновение из квартиры, в отличие от появления, было тихим и незаметным.
На улице, у разрисованного вагончик мы закусили горячими сосисками с кофе. Пробирал утренний холодок. Вечер был хмельной, а ночь не очень то комфортной, но меня не мутило, и в голове не шумело. Даниил выглядел, как космонавт перед стартом. Я спросила, куда он теперь, где он работает. Ответил, словно отмахнулся:
-- В приходно-расходной канторе.
Ну что ж, он в свою контору, я в свою библиотеку. Полки, книги, мягкие дорожки на полу, «Подросток» Достоевского на моем столе и ти-ши-на. И все, вроде бы, хорошо. И можно перевести дух и собраться с силами, а, может даже, и с мыслями… Но, но-но-но. Вот что со мной приключилось, когда наши девчонки и дамы послали меня за пирожками к чаю.
У самых дверей библиотеки меня остановил человек сорока лет в сером плаще и кепке. Самый обыкновенный человек. Мне показалось, что сегодня я его уже видела в библиотеке.
-- Девушка, у меня к вам просьба. Пожалуйста, передайте Пристяжину, что о нем помнят, его не забыли.
-- Пристяжину? А кто это? Я не знаю такого.
-- Знаете, очень хорошо знаете.
-- Нет, вы ошиблись. Вы меня с кем-то путаете.
-- Нет, не путаю. Скажите Пристяжину, что о нем не забыли. Он все поймет. И передайте ему вот это.
Незнакомец схватил мою руку и быстро полоснул по ладони… Чем? Бритвой? Я не успела сообразить, что произошло, а злодей уже скрылся. Я осталась стоять с кровоточащим порезом на руке. Мне не верилось, что все это со мной случилось наяву. Какие уж тут пирожки.
Я вернулась в библиотеку, ошеломленно неся перед собой порезанную ладонь. Вокруг меня собрались наши девчонки и дамы, заохали, засуетились, закудахтали. Стали чем-то мазать, бинтовать, говорили, что нужно заявить в милицию. Кто-то сказал, что тоже видел сегодня в библиотеке человека в кепке. Обсудив случай со всех сторон, пришли к выводу, что мне попался какой-то сумасшедший мужик, и наверняка алкоголик.
Я сидела со своей перевязанной рукой, слушала всю эту трескотню, слушала-слушала да расплакалась. Не оттого, что мне было больно – порез оказался совсем не глубокий, а от страха и обиды. Выходит, что любой придурок может средь бела дня подойти на улице и царапнуть ножичком.
-- Хорошо еще, что кислотой не облил, -- брякнул кто-то.
Да, это мне крупно повезло. Как там его? Пристяжин? Чтоб ему пусто было. Заведующая отпустила меня домой, а я сидела и не уходила. Мне не хотелось двигаться с места: здесь стены и полки, высокие крепкие потолки, мягкие дорожки на полах, здесь мало людей, здесь наши дамы и девчонки.
Незаметно ко мне подкрался вечер. Зазвонил телефон. Меня? Меня… Даня: «Встретимся в метро у перехода…» Вот за чью спину можно спрятаться.
Я ждала Даниила на скамейки у перехода, держа свою порезанную руку в кармане. Думая о своем последнем приключении, я нашла с десяток объяснений случившемуся. А когда на лестнице появилась гибкая фигура Даниила, меня осенило. И как только эльф приблизился ко мне, я спросила:
-- Даня, как твоя фамилия?
-- Пристяжин.
Теперь все ясно. Ясно? Ничего не ясно. Пусть фамилия эльфа Пристяжин, но зачем же мне руки резать?
-- Даня, меня просили тебе кое-что передать, -- сказала я и, вынув из кармана перевязанную руку, протянула ее Даниилу.
Он взял, то, что было ему протянуто, и посмотрел на меня взглядом, требующим объяснений. Я поведала о сумасшедшем дяденьке в серой кепке. Я уже все сказала, а Даниил стоял, держал мою руку и смотрел так, как будто продолжал слушать.
-- Даня, у меня все. Прием.
Он сел рядом, скрестив руки на груди, схватив себя под мышками. Он молчал, а я думала, что влипла. Я связалась с парнем по кличке Парабеллум, у которого есть пистолет, о котором помнят какие-то сумасшедшие люди и в знак этой памяти режут руки знакомым с Даниилом. Мне уже чудился тухлый запах криминала. «Вот скажи мне, Господи, ты, когда ни будь, дашь мне пожить спокойно? Нет, я понимаю, раз надо – значит надо… Тебе видней… В конце концов, Господи, мы с тобой за одно. Хорошо… Но для чего же ты свел меня с этим парнем?» А Даниил молчал, как сестра братьев-лебедей.
-- Слушай, Даня, ты, наверное, деньги кому-то задолжал? Нет? Может, влез в чужую сферу влияния? Может, кого-то подставил или заложил? Может быть, ты своим макаровым не того замочил?
-- Нет, -- отрезал Пристяжин.
-- Что «нет»?
-- Я не бандит и не жулик, и не…
Даниил нервно задергал коленом и полез во внутренний карман пиджака.
-- Сейчас я тебе кое-что покажу, чтобы вопросов таких больше не было, -- заявил мне эльф.
Он что-то вынул из кармана и сунул мне под самый нос. Я отодвинула его слишком усердную руку и разглядела: фотография, печать, Министерство внутренних дел… Ой, мама… Не зря мне чудился криминал. Только в данном случаи должно пахнуть не тухлятиной, а карболкой. Но кто бы мог подумать: Даня и… Меня стал разбирать смех. Даниил растеряно заглянул в свое удостоверение. Ну что с меня взять, я дитя телевизора. Как в моем представлении должны выглядеть люди «этой суровой профессии»? Капитан Жиглов, майор Пронин, полковник Зорин, генерал Рушайло. А тут – Даня… А хотя бы и Даня. Что это меня понесло, в самом деле? Нервы, нервишки – распустились и шалят. Даниил сдержано и озадачено улыбался, покусывая губы.
-- В чем причина веселья? Лада, расскажи, я тоже так хочу.
-- Извини, нервическая щекотка, -- ответила я, успокаиваясь.
-- Ну, вот что, -- сказал эльф, и стало ясно, что он берет ситуацию под свой контроль. – Сейчас поедем ко мне. Бабушке ничего не рассказывай – порезалась и все. Ты можешь завтра не выходить на работу? Отпросись и посиди дома. Только в прямом смысле, чтоб вообще некуда, ладно?
Я послушно со всем согласилась. Бабушке, как было велино, солгала. Старушка вынула изо рта мундштук и приказала:
-- Даня, детка, принеси из кухни аэрозоль. На полке возле мойки. Как выражается сегодняшняя молодежь, это сто пудов. Затянет рану пленкой, как заштопает. В прошлом году у Дани руки были по самые локти изрезанные. Все зажило, извиняюсь, как на собаке. Даня, покажи девочки свои руки.
-- Нет в моих руках ничего интересного.
-- Не груби бабушке, да еще при посторонних. А то ведь я могу и не поверить в эту вашу глупую сказку: порезалась. Дети малые так не режутся.
-- Ба, тебе все какие-то заговоры мерещатся.
-- Думаешь, у меня паранойя?
-- Бабушка…
-- Что бабушка? Бабушки существуют вовсе не для того чтобы усложнять жизнь своим внукам. Нечего со мной вести информационные войны. Я всегда была на твоей стороне и никогда не пыталась разузнать то, чего мне знать не полагалось.
С этими словами старушка залила мою руку пеной из аэрозоля.
Кажется, для Даниила я просто перестала существовать, быстро перехватил чего-то на кухне, он ушел. Бабушка без разговоров, покормив меня ужином, засела перед телевизором. А я почувствовала такую усталость, будто мне на плечи свалили мешок с песком. Я легла спать, так и не узнав, приходил Даня ночевать домой или нет.
На следующий день…
Оказывается бардовый халат у бабушки, что-то вроде вечернего туалета. Утром я застала ее на кухне в джинсах на широких черных подтяжках. Спрятав наманикюренные руки в резиновые перчатки, старушка с агрессивным задором вычищала плиту.
-- Как вы себя чувствуете, деточка? А у меня сегодня, извините, санитарный день. Вы хотите мне помочь? А чем вы собираетесь это делать? Вы уже забыли о вашей руке? И потом, я никого не подпускаю к своему хозяйству… Ну разве что Даньку. Простите, деточка, я ревнива.
Она ревнива. Она целый день скребла и мыла, будто заряженная энерджайзером. Дай мне Господи, в семьдесят лет такой прыти.
День тянулся долго. Ни книги, ни телевизор не занимали меня. Отчего-то не сиделось на месте, хотелось просто ходить из угла в угол. Отчего-то… Я пыталась сделать вид, что жизнь течет своим чередом. Я всегда пытаюсь сделать такой вид: работа – дом – работа – какой бы ни был, дом… И вот чужая квартира, непонятный Пристяжин, серый человек с бритвой… Серый человек – призрак шотландских гор. Он идет за спиной, не видимый, слышны его шаги. Он не отстает, хотя на три твоих шага – его один …
Вечер приближался медленно, туго, со скрипом. И все-таки за окном стало темнеть.
Хлопнула входная дверь – кто-то пришел. Но это был не Даня. Рот до ушей, грудь колесом – Кирилл блистал в коридоре. С ним какой-то мужчина, невзрачный, но уверенный в себе, руки в брюках, глаза ходят по стенам и углам.
-- Ну что, Ладочка, засмолил тебя Данька, как селедку в бочку? – сказал Кирилл, будто радуясь чему-то. – Пойдешь со мной гулять, а? Как лапка? Болит? Не болит. Ну, так собирайся, пойдем погуляем.
-- Куда?
-- Куда хочешь.
-- А Даня?
-- А зачем тебе Даня? Я за него. Давай в темпе, губки подкрась, глазки подмалюй, и пошли, пошли, пошли…
Кирилл взял меня за плечи, развернул на 1800 и отбуксировал к двери зеленой комнаты. Человек дела – сразу видно. Хватка железная. С таким держи ухо востро. Я не стала долго возиться, четверти часа мне хватило.
Спутник Кирилла сидел на кухне и беседовал с бабушкой, которая, уже облачившись в бардовый халат, дымила, стоя перед гостем в наполеоновской позе. То ли они были давно знакомы, то ли общительная старушка ловко взяла его в оборот.
Что-то живое шевелилось в комнате эльфа. Я заглянула в распахнутую дверь, я еще не видела апартаментов Даниила. Кирилл сидел на краю письменного стола, прижав к уху телефонную трубку, куда-то дозванивался. В углу стояла кровать, аккуратно застеленная клетчатым пледом. По стенам полки, полки, полки… много полок. С книгами, журналами и всякими мелочами: от фигурки оскалившего волка до небольшого пятнистого глобуса. Где не было полок, там висели плакаты с лошадьми: лошади бегущие, стоявшие на дыбах, лежавшие в траве – на всех, кроме одного. На этом, единственном, красным по черному было написано: «Если есть выбор, самурай идет путем, ведущим к смерти». И чуть ниже помельче: «Министерство внутренних дел предупреждает».
Кирилл, похоже, не дозвонился, соскочил со стола.
-- Уже? Сокровище, а не женщина.
Выйдя из комнаты, крикнул в кухню:
-- Бабуля, надеюсь, еще увидимся. Саныч, мы в пути.
И сообщил мне на ухо:
-- Саныча мы бабушке оставим, ей ведь тоже кавалер нужен, -- будто извинялся передо мной.
На лестнице, отодвинув меня к стене, вытянув шею, быстро зыркнул вверх-вниз и, взяв за локоть, повел на улицу. По двору Кирилл шел быстро. Вздумал взять меня за плечо. Не понравился мне этот монуальный контакт.
-- У тебя рука тяжелая.
-- Прошу прощения.
Мы вышли из двора на улицу, и Кирилл подвел меня к чистенькому синему «Москвичу». Мы оба забрались на заднее сидение, и крупный лысеющий, но не старый субъект завел машину, ни слова не говоря, вывернул на дорогу. Мне показалось – происходит что-то странное, что-то было не так.
-- Куда мы едем? – спросила я у Кирилла.
-- В кафе, -- ответил он невинным голосом. – Хочешь мороженного?
-- Нет.
-- А чего хочешь? Взбитых сливок? Шоколадного мусса?
-- Кто это за рулем?
-- А это Карасев. Карасев, это Лада.
-- Он тоже с нами в кафе?
-- Думаю нет. Он не любит сладкого.
-- Останови, я выйду.
-- Оп-а? Зачем?
-- Я не хочу с тобой никуда ехать. Я передумала.
-- Обожаю женщин, которые умеют говорить «нет».
-- Я выйду.
-- Может подождешь, пока мы приедем?
Я наклонилась к водителю:
-- Товарищ, остановите, пожалуйста.
Товарищ оглянулся на Кирилла.
-- Рули, рули, Карасев, -- бросил тот.
-- Я хочу выйти.
-- Попробуй.
Я и распахнула дверцу машины со своей стороны.
Обронив нецензурное слово, Кирилл навалился на меня, захлопнул дверь и запер ее.
-- Елки-палки, ну ты и штучка. Где тебя такую Данька выкопал? Т-ш-ш, сиди смирно. Слушай сюда. Мое дело сторона: Данька просил тебя к нему привезти. Мы договорились встретиться в кафе «Дама с собачкой». Там я тебя сдам на руки Даниилу, и больше ты меня не увидишь. Позволь сделать мне то, что я обещал, а там как знаешь – оставайся или уходи.
Ну, теперь кое-что прояснилось. Кирилл сидел с лицом безвинно осужденного. Поделом, нечего было меня злить.
Машина притормозила возле кафе с вывеской: белый силуэт женщины, платье развивается на ветру, рядом востроносая собачка. Внутри чистенько, много зелени, то ли живой, то ли искусственной. Кирилл принес кофе и мороженное. Сам быстро выдул три чашки и все поглядывал на вход. Наверное, не мог дождаться Даниила.
-- Давай-ка, Лада, забудем о нашей размолвке, -- предложил Кирилл.
-- Мне почему-то не хочется, чтобы ты ее забывал.
-- Ох, и характер у тебя.
-- А ты, стало быть, ангел.
-- Можешь относится ко мне как угодно. Не об том речь. Я не хочу вредить Даниилу, оставляя ему девчонку в скверном настроении. Не переноси свой гнев с меня на него.
-- А-а, волнуешься за двоюродного братишку, да?
-- Еще и как, если б ты знала. Ты уж его не обижай. Он перед вашей женской хитростью совершенно безоружен.
-- Ой ли. Не похож он на простачка.
-- А кто сказал, что он простак? Нет. Но иммунитет у него слабый. Вот вы с ним знакомы… сколько?
-- Э-э… Четвертый день.
-- Что-что-что? – море, океан удивления.
Я для верности прикинула на пальцах:
-- Три дня, сегодня четвертый.
-- Та-а-ак, -- откинувшись на спинку стула, Кирилл скрестил руки на манер Даниила, схватив себя под мышками.
Чему он удивляется? Тому, что мы с Даней совсем не долго и мало знакомы? Ну три дня – это еще громко сказано, ведь все наше общение можно свести в два вечера. А он что думал? Что мы пуд соли съели?
И вот сидит, смотрит на меня: глаза темные и почти не мигают. Захотелось спрятаться от его взгляда, хоть под стол лезь.
-- Не в зверинце…
Зачем я ему грублю?
А Кирилл ничего не ответил, покорно отвернулся. Теперь только темные глаза изюма, не мигая, смотрели на меня из белизны мороженого.
Наконец мы дождались эльфа. Выглядел он так же, как в вечер нашего знакомства в метро, взял себе кофе и бутербродов. Не ел, а глотал. Даниил казался человеком, только что вырванным из гущи дел, будто его на полном скаку остановили. По мере того, как наедался, эльф успокаивался, оседал, расслаблялся. И вот он уже развалился на стуле, перекосил плечи, раскинул колени.
Неужели сегодня, и, правда, только четвертый вечер нашего знакомства? Да-ни-нил. Четыре дня назад его для меня не существовало. Эти черный взъерошенные волосы и блакитные глаза с кармашками нижних век, рот с морщинками в уголках, шея с ровной поперечной складкой и едва заметным бугорком «адамова яблока»… А дальше? Я не знаю, что там у него под рубашкой. Интересно, смог бы он накричать на меня… или ударить? Нет, никогда… Это я сейчас так думаю.
Кирилл встал, прощаясь, похлопал эльфа по плечу:
-- Не нарывайся на неприятности, -- и ушел.
Даниил лениво вытирался салфеткой. Кажется, его разморило.
-- Знаешь, Даня, я сегодня почувствовала себя вещью: меня вынули из твоей квартиры, посадили в машину, из машины на этот стул.
-- Кирилл? Он что-то выкинул?
-- А вроде как и ничего. Но я хочу знать, что происходит? Как это называется? Свидание?
-- Хочешь точных определений? Ладно, это свидание. Сейчас мы поедем к одному из моих друзей, -- сказал Даниил.
-- Как? Опять пьянка?
-- Нет. Никакой компании, ни какой пьянки. Будем разбираться с негодяем, что порезал тебе руку.
-- Твой друг и есть тот самый негодяй? Мне его нужно будет опознать?
-- Нет. Мой друг не негодяй и опознавать тебе, пока, никого не надо. Когда приедем, я все объясню.
-- Даня, ты такой загадочный, прям страшно.
Минут двадцать мы ехали на звякающем, качающемся трамвае. С каждой остановкой делалось все темнее и темнее. Когда вышли, вечер уже нельзя было отличить от ночи. Мы свернули с проспекта на малолюдную улицу, потом на другую, совсем пустую, черневшую дырами закоулков. Полосы тусклого света на старой булыжной мостовой. Даниил стал нервно оглядываться по сторонам, отчего-то пару раз чертыхнулся и пошел быстрее. Вдруг остановился, замер на месте. «Что?» -- спросила я шепотом. Эльф показал мне указательный палец. Выждал несколько секунд, схватил меня за руку и оттащил к стене. «Тихо», -- прошептал он и вынул из-за пазухи пистолет. Ну вот, наконец-то на сцене появился большой черный пистолет. Может, даже мы увидим его в действии, может, даже услышим, как он стреляет. Мне показалось, что Даниил просто валяет дурака. Не знаю, к чему он прислушивался, и что его испугало: на улице стояла глухонемая тишина. Даня заволок меня в какой-то темный угол, посадил там на корточки, сам опустился рядом, прижал к стене и еле слышно нашептывал: «Тихо, тихо…» и все вглядывался и вслушивался и держал свой пистолет, словно знамя. А когда свое «тихо», он разбавил парой коротких и быстрых поцелуев – теплые губы на моем виске -- я заподозрила эльфа в мужском коварстве. И его неровное дыхание показалось мне признаком не волнения, а чего-то другого.
-- Даня, мне все это надоело.
Эльф бесцеремонно зажал мой рот рукой. Но ничего не происходило. Казалось, не то, что улица, вся вселенная вымерла. Я схватила руку, зажимавшую мне рот, и Даниил убрал ее. Но, оставив мой рот, эльф обхватил меня так неудачно, что терпение мое не то чтобы лопнуло, оно взорвалось. Я оттолкнула Даниила и рванулась из угла. Эльф не растерялся, успел меня поймать и втиснуть обратно, припер к стене и, стоя на одном колене вытянул руки с пистолетом.
-- Пристяжин? – спросил кто-то из темноты. – Но-но, опусти свой самострел. Не думаешь же ты, что я стану собственноручно о тебя мараться. Или ты хочешь скомандовать: «Руки вверх, вы арестованы»?
-- Вы один?
-- Мы один. А вы? Кого ты прячешь? Твоя подружка? А говорил: едва знакомы. Да опусти ты свой пистолет. Экие вы у Харитонова слабонервные.
-- Что вам нужно?
-- Поговорить нужно. Еще раз тебя прошу: опусти свой пистолет… и иди сюда. Побеседуем без свидетелей. Не хочешь же ты, чтобы девчонка много узнала и стала плохо спать.
Опустив пистолет, Даниил поднялся с колена, обернулся ко мне. Я видела только черный силуэт.
-- Подожди меня здесь, я скоро… Все в порядке. Ты только не дергайся.
Он медленно пошел на голос неизвестного. Если бы меня спросили, каким был этот голос, я бы сказал: никаким, спокойным и бесцветным. Единственное, что я поняла на слух: это был не молодой человек. Неизвестный материализовался, выйдя навстречу Даниилу. Они встали рядом, два силуэта: крупный незнакомца и гибкий, взъерошенный Даниила. Я сидела в углу, мне стало холодно и страшно без моего эльфа. А те двое, видимо, мирно беседовали. И Даниил будто расслабился: сунул одну руку в карман и ковырял землю ногой. Но пистолет не прятал, держал дулом книзу. И разошлись эти парни мирно, разве что только руки друг другу не пожали. Даниил вытащил меня из угла.
-- Я тебя не зашиб?
-- Зашиб, давненько меня так о стену не били. Но я не в претензии, нет. В следующий такой раз, можешь тоже, не церемонится.
-- Ну, вот что. Поедем домой. На сегодня с нас хватит, -- Даня спрятал пистолет за пазуху. – Ты не о чем не хочешь меня спросить?
-- Беру пример с твоей бабушки. Найдешь нужным – сам расскажешь.
-- Отсутствие любопытства не самая плохая черта, хотя… Попахивает равнодушием.
-- Осторожней, мое любопытство вовсе не отсутствует, и я могу спустить его с цепи.
На сколько облегчилась бы жизнь Парцефаля, ели б он имел привычку задавать вопросы.
Мы вышли из «мертвой зоны» на еще оживленный проспект. Поймали машину. Всю дорогу Даниил молчал, скрестив руки на груди.
Квартира эльфа оказалась пуста. «Бабушка у родственников», -- объяснил Даня. Значит, мы здесь вдвоем. Эльф снял куртку и оголил кобуру с ремешками, как у собачей шлеи.
Я в кухне поставила чайник на огонь. Очень хотелось пить и не хотелось ни о чем думать. Даниил стоял у стены, схватив себя под мышками, смотрел на меня… серьезный такой. Наконец сказал:
-- Я здорово струхнул сегодня. И пока мы сидели там… в том углу, я поклялся, что если все обойдется, буду держаться от тебя подальше… по крайней мере, какое-то время.
-- И ты собираешься сдержать свою клятву?
-- Да надо бы.
-- А что значит, какое-то время? Если ты самурай, твой путь всегда будет вести к смерти.
Даниил усмехнулся, потер мочку уха, сказал, что устал и идет спать. Я заварил, потом пила чай, слышала, как в ванной шумел душ: эльф мылся. Скоро в квартире наступила полная тишина.
«Ну и что? – спросила я Бога. – Что все это значит?» «Увидишь», -- ответил он мне. «Хоть намекни, к чему все это ведется?» Бог промолчал, он не стал со мой пререкаться. Хорошо, я во всем полагаюсь на него … А он, наверное, на меня…
Когда я отварила дверь в зеленую комнату, мне на встречу легким потоком вырвался сквозняк, должно быть, из распахнутой форточки. Окатив холодком, сквозняк ударил в дверь комнаты Даниила и приоткрыл ее. У эльфа было темно. Я заглянула. Полоса света пересекала комнату по диагонали и падала на постель. Даня лежал на животе, обняв подушку, прижавшись к ней щекой – говорят, что так спят люди, чувствующие себя одинокими. Из-под одеяла выглядывала смуглая спина с ложбинкой вдоль позвоночника, шея с клочками взъерошенных волос на затылке. Я плотно прикрыла дверь.
На следующее утро…
Я проснулась под звон будильника и поняла, что Даниил уже ушел. Задержалась в пустой квартире ровно на столько, чтобы одеться, умыться и выпить чая. Выйдя на лестничную клетку, захлопнула дверь, и она автоматически закрылась на английский замок. Даниил решил держаться от меня подальше, да и мне пора честь знать. В любом случае, я загостилась у этих добрых людей.
Проведя весь день в библиотеке, вечером отправилась домой. Здесь стояло мрачное спокойствие, глухое затишье между бурями, и все оставалось на своих местах. И уже через час мне казалось, что не было этих четырех дней и четырех вечеров, будто приснились Даниил, его бабушка, Кирилл и большая прокуренная квартира. Наверное, так возвращалась Алиса из Страны чудес.
И прошел еще один день и второй, и третий. И Даниил мне казался уже совершенно сказочным эльфом.
Через три дня…
Вечер холодный, сырой, ветреный. Раскисший, простуженный, капризный вечер. Сентябрь выпустил на волю свои слезы и сопли. Выйдя на порог библиотеки, я планировала: сейчас приду домой, согреюсь в ванне, заварю себе кофе, залезу под плед, почитаю М. Булгакова про кремовые шторы и мебель старого красного бархата, или Ф. Сологуба: лютики и молочаи, цикломеновые духи… Не сработало, не радовало. Может шоколадку себе купить?
И тут я заметила стоящего поблизости человека. Я застигла его в тот самый момент, когда он, поворачиваясь в мою сторону, подносил ко рту бутылку пива. Горлышко так и застыло у его приоткрытых губ. Волосы взбиты ветром, кончик носа порозовел от холода, задран воротник короткого пальто. Даниил. По всему видать, не сию минуту остановился и уже успел замерзнуть.
-- У тебя здесь что, дежурство? На посту пиво пьете, товарищ… Какое у тебя звание? – спросила я.
Даниил подошел, мерцая улыбкой из уголков воротника. Одним глотком допил свое пиво, сунул бутылку в урну.
-- Ты решил нарушить свою клятву, или уже прошло то самое какое-то время?
Даниил молчал, улыбался, поеживался, смотрел то на меня, то куда-то в сторону. Потом предложил:
-- Давай что-нибудь придумаем сегодня.
-- Нет, -- как же нелегко было ему отказывать. – Нет, я занята сегодня, извини.
-- Ты что же, обижаешься на меня? – и следа не осталось от его улыбки.
-- Почему? Даня, я не персонаж из комедии твоей жизни, у меня есть своя собственная. Если я говорю, что не смогу сегодня провести с тобой вечер, это не значит, что я обиделась. Просто у меня запланированы другие дела. Надеюсь, ты не из тех мужчин, что воспринимают отказ как оскорбление?
-- Нет, я из других, -- он снова пытался улыбаться, сначала удачно, потом сбросил свою улыбку, как что-то тяжелое и не нужное. – А как твои дела вообще? Я так понимаю, раз ты у нас не появляешься, значит, все не так уж плохо?
-- Да, не плохо.
-- Тебя никто не обижал? Ты ведь, пришла бы ко мне, если б что-нибудь было б не так, верно?
-- Конечно, пришла.
Даниил молча рассматривал меня и вдруг сделал вывод:
-- Халтурная ложь. Ты бы не пришла. Ни в каком случае. И если я больше не приду, все останется как есть.
-- Дань, знаешь, как называется то, что ты делаешь? Провокация.
-- А мне хочется тебя спровоцировать…
-- Не боишься, что выйдет не совсем то, что тебе хочется?
-- Ладно, я пойду, а ты позвони, если у тебя выпадет свободный вечерок.
-- Куда звонить? 02? У меня нет твоего телефона.
-- Как нет? – Даниил сказал это шепотом, будто у него от удивления горло перехватило. Его даже, вроде бы, напугало мое признание.
С деловой серьезностью эльф вынул из-за пазухи блокнот и ручку, быстро чиркнул, оторвал и подал мне листок.
-- Вот домашний и рабочий телефон. Звони в любое время.
В голосе и взгляде Даниила скользнула твердость генерала Рушайло. Ой, зря я хохотала над Даниным удостоверением.
Когда мы с эльфом разошлись, я чуть было, не пожалела, что отказала ему. Но нет, я не пойду по этому пути, ведущему в рабство.
Укладываясь спать, бросила подушку в изголовье пастели. Вспомнила взъерошенные волосы на затылке спящего Даниила, его голую спину. Что он сейчас делает? Без четверти двенадцать. Может быть и спит. Спит, обняв подушку, прижавшись к ней щекой.
На следующий день…
Листок бумаги с двумя рядами цифр лежал передо мной на столе. Цифры выстроились друг за дружкой ровно, аккуратно, будто их писали сидя в кабинете, а не стоя на улицы, на пути у сырого ветра. Листок с цифрами – вещественное доказательство существования эльфа.
За сегодняшний день, я три раза набирала номер рабочего телефона Даниила. Один раз никто не взял трубку, два раза мне ответили, что Пристяжина нет на месте. Приходили посетители, я доставала карточки, искала книги… День был долгий, спокойный и скучный, его монотонность стала меня усыплять. Напилась кофе до звона в голове.
И когда передо мной встал человек с клоунской улыбкой и заговорил по-свойски, близко наклонясь, до меня не сразу дошло, кто он такой. А это был Кирилл, возник как чертик из табакерки.
-- Ну, ты подумай, книжки, бумажки, стол, стул… и этакая Мата Хари. Как это у вас, у образованных людей называется – сюрреализм? Лада, проснись – твой рабочий день закончился. – Глянул на обложку книги, что лежала передо мной. – Ах, ну конечно, изверг - Достоевский.
-- Ты откуда взялся?
-- Из НИИ «Жидкий кристалл».
-- Жидких кристаллов не бывает.
-- Вот те раз. Нашелся пробел в образовании. Это ты сегодня Даньке названивала?
-- Так ему, а не тебе.
-- Какая разница?
-- Тебе, может, и не заметно, но со стороны, разница существенная.
-- Слушай, до чего с тобой трудно иметь дело. Ты втравливаешь меня в какие-то идиотские разговоры. Короче, зачем тебе Даня понадобился? Только не говори, что это не мое дело, так мы далеко не уйдем.
-- Это действительно не твое дело, но, положим, я хотела с ним встретиться.
-- Ну, так поедем, встретишься.
-- Это он тебя прислал?
-- Нет, я его сегодня еще не видел.
-- И где сейчас Даня?
-- Найдем.
Кирилл взял трубку моего телефона, сделал несколько звонков, расспрашивая о Пристяжине. Оказалось, что везде он был, и его уже нет, а кое-где и след его еще не остыл. Кирилл вел свой поиск с азартом охотничьей собаки. И Даниил показался мне желанной ускользающей целью, еще более желанной, чем утром. И именно потому, что ускользала от меня эта цель не по своей воле.
-- Сориентируемся на месте, -- сказал Кирилл, оставив в покое телефон. – Едем, в крайнем случае, рано ли поздно, поймаем его дома.
Он подвел меня к уже знакомому синему «Москвичу». На этот раз никакого Карасева не было, Кирилл сам сел за руль, а меня отправил на заднее сидение. Поехали. Мы переглядывались через зеркало заднего вида. Глаза Кирилла метались: то на меня, то на дорогу.
-- Для чего ты приехал за мной?
-- Чтобы сделать Даньке приятное.
-- Трогательная забота о родственнике.
-- Мне послышалась ирония? Что это? Недоверие к моим братским чувствам?
В самом деле. До чего дошло. Я уже ни в грош не ставлю родственные отношения. Может быть, кого-то страдания и очищают, но меня, похоже, они опошляют. И опять-таки, пришедшее когда-то с запада, но давно обрусевшее желание все свалить на среду: заела, дескать, проклятая.
Кирилл свернул к тротуару и остановил машину. Сказал: «Посиди немного», и вышел, точнее, выскользнул, как мышь… очень большая мышь. Кирилл обманул: ждать мне пришлось долго. Но все-таки, он вернулся и не один. Даня сел впереди, даже не бросив на меня взгляд, Кирилл, будто забыв обо мне, не сказал ни слова, завел машину и пустил ее по дороге.
-- Надо было сначала поговорить с Красновым, а потом в архив ехать, -- разъяснял он что-то эльфу.
-- Говорил я с Красновым. Это то же самое, что с кошкой разговаривать. Краснов – большой спец, по «...» он большой спец.
Ну вот, теперь я знаю, как Даня матом ругается. Встретила в зеркале глаза Кирилла – усмехается, говорит эльфу:
-- Правильно тебя прорабатывает Харитонов: ты не контролируешь, что у тебя в тылах делается.
Даниил быстро обернулся. Ах, какой эффект! До чего приятно сыграть роль этакого маленького чуда. Конечно, он был рад, но, отчего-то, прожег Кирилла взглядом убийцы. Похоже, свою задачу – сделать Дане приятое, -- Кирилл не выполнил на все сто. И вот они оба молчат, глядя на дорогу.
-- Ну, ладно-ладно, я все понял, -- тихо сказал Кирилл, похлопав эльфа по колену.
Даниил что-то показал кузену на пальцах.
Кирилл усмехнулся, качнул головой и ответил непонятным жестом.
-- Может, мне выйти, а вы тут отношения повыясняете? – предложила я.
-- Извини, Лада, мы сейчас с тобой вместе выйдем, если ты не против.
Что не понравилось Даниилу? Наверное, то, что Кирилл вмешивается в его дела. Но эти ребята не тратят силы на разборки. Восхитительный минимализм. Разрядка произошла мгновенно, почти ничего не сказали друг дугу. Ссора на уровне высшего пилотажа.
Мы с Даниилом остались на краю тротуара, а синий «москвич» двинул дальше и затерялся среди своих разношерстных братьев.
-- Я к тебе сегодня так и не дозвонилась. Ты оказывается прогульщик. Почему Харитонов тебя не выгоняет?
-- Боится, что я переметнусь в стан противника, займусь разбоем и прибавлю ему работы.
Вечер, не в пример вчерашнему, был теплый… Для осени вполне теплый. Пальто Данила – нараспашку, но воротник стоял, оберегая шею хозяина неизвестно от чего. Эльф взял меня за руку -- уверенный, но мягкий обхват его пальцев. Мы пошли, и я не знала, куда мы идем. И Даниил, наверное, тоже не знал… Нет, он точно не знал. Он шел не куда-то, он шел со мной, как я с ним. И я ничего не говорила, потому, что мне хватало руки Даниила и его плеча, которое иногда касалось моего.
И все-таки, в конце концов, встал вопрос: куда? Даниил признался, что у него есть любимое заведение с хорошей выпивкой и музыкой. Хотите узнать, как расслабляются эти эльфы с самурайскими понятиями?
Любимое заведение называлось «Бомбоубежище». Очень может быть, что когда-то оно таковым и являлось, без кавычек. Мы так долго спускались по крутой навороченной лестнице, что казалось, давно миновали уровень моря. Наконец дверь. И мы вошли… Что вам сказать? Я увидела полумрак и пляску вспышек: на потолке разноцветные лапы мигали и перемигивались. Иногда они дружно гасли, оставляя зал на пару секунд в идеальной, черной темноте. Играла музыка, и ведущим инструментом в данной композиции был барабан. И лампы с азартом блымали в такт его грохоту. Даниил снял пальто, стянул с меня куртку и загрузил работой атлетичного гардеробщика. Сдается мне, он по совместительству работал здесь вышибалой.
Как опытный лоцман Даня провел меня между столиками и бросил якорь в приглянувшимся месте. Я села в широкое низкое мягкое кресло, и мои колени оказались, не то чтобы выше головы, скорее, на уровне груди. В таком положении я чувствовала себя беспомощной. Даниил принес два больших стакана многослойного коктейля, опрокинулся в кресло рядом со мной, закусил трубочку торчащую из стакана и заболтал ногой в такт барабанного боя. И согласно этому такту, в свете беснующихся ламп, лицо эльфа синело, краснело, зеленело… Мое, наверное, тоже. Даниил рассказывал, что впервые попал сюда в день какой-то крупной неудачи и так хорошо снял стресс, что не смог выбраться из хитрого, опрокидывающего кресла. Но его не выкинули из «Бомбоубежища», а оставили отсыпаться. И спалось Даниилу так сладко… «как в утробе матери» -- это он сам так выразился. И еще он рассказал о завязавшейся здесь однажды грандиозной драке, первой и пока последней на его памяти. Вдохновенно рассказывал, и о своем скромном участие тоже упомянул.
Коктейль оказался вкусным, горько-сладким в меру крепкий. Я распробовала и оценила удобство необычного кресла. Мигание огней меня уже не раздражало, в нем чудилось что-то сказочное, фантастическое. Вот и барабанный бой сменился тягучей, переливчатой мелодией. Мне уже нравилось в этом… как его? «Бомбоубежище».
Даниил сидел, склонившись вбок, ближе ко мне, и рассказывал свои истории, иногда прерываясь, чтобы приложиться к трубочке. Надо же, как язык у эльфа развязался. Он стал казаться большим жизнелюбом.
-- Даня, скажи мне честно, ты никогда не пробовал сделать то, чем кончила твоя сестра?
-- Что это ты вдруг? Лад, о таких вещах лучше беседуй с Кириллом, он любитель порассуждать о вечном. А я для этого мелко плаваю… Но если хочешь… Наверное, такой путь никому не заказан. Но я видел, что из этого получается… Это так же грязно, как и убийство.
-- Ну да, ты можешь сравнивать. Только плох тот самурай, который не мечтает о харакири.
Даниил усмехнулся, и его улыбка сказала: ты ничего в этом не понимаешь.
-- У самураев на первом месте вовсе не харакири. Ладно, я признаюсь тебе, что однажды мне взбрела в голову нехорошая мысль… почти на полном серьезе. Но я не спешил браться за дело. Я сказал себе: «Предположим, меня уже нет. Значит мне все равно, что теперь будет. И нет никаких причин расстраиваться, все, что происходит, меня уже не касается. А если я сделаю это завтра. Или после завтра? Все равно, уже сейчас меня ничего не касается, потому, что с этим миром меня уже ничего не связывает. Немного раньше, немного позже. Буду считать, что меня уже нет, и мне на все наплевать». Ну и… жить стало полегче.
-- Что же это получается?
-- А вот и получается, что смерть, действительно, достаточно близка, чтобы можно было не бояться жизни. В конце концов, самоубийство это, все-таки, дешевка. Я могу продать свою жизнь и подороже.
-- В какой то момент, мне показалось, что я слушаю Кирилла.
-- Неужели?-- Даниил прищурил глаз, от чего выражение его лица стало каким-то лисьим. – Так ведь мы с ним родственники.
И тут лисий глаз расширился, и эльф заулыбался кому-то мимо меня. Оказалось «белому медведю». Тот самый друг Миша, блондин в свитере с полярным зверем. Тот самый… на вечеринке… Ну, вы помните. Он встал восклицательным знаком радости от неожиданной встречи.
Миша сел напротив, сел на краешек, не позволяя креслу опрокинуть себя в мягкие объятья, сел, наклонившись вперед, облокотившись о колени, и смотрел на нас, словно картиной любуясь, тянулся, чтобы сквозь музыку расслышать наши слова. Переводил с меня на Даниила золотисто-карие с острыми уголками глаза, а когда говорил, облизывал свои небольшие пухловатые, как атласное сердечко, губы, и поднимал изогнутые тонкие брови. Симпатичный парень. Тогда, на вечеринке, я его совсем не разглядела. Наверное, думает, что знает себе цену, оттого и вел себя так нагло. А может, просто выпил лишнего, бывает. Опять же Даня, не может он дружить с негодяем. Да, он, вроде бы, и вправду, друзья.
Между тем наши с эльфом стаканы опустели, и Даниил отошел к стойке бара. Оказавшись со мной наедине, Миша сразу, без всяких прелюдий, просто и спокойно попросил:
-- Лада, дай мне свой телефончик.
-- Зачем?
-- Найдем зачем. Сходим куда-нибудь.
-- Не по-ня-ла.
-- Все просто. И все ты поняла. Да, я именно о том. Сходим… куда-нибудь.
Цветные блики прыгали по невозмутимому лицу «белого медведя».
-- А чего ждать? – сказала я. -- Давай сейчас и сходим.
Миша замер в нерешительности.
-- А как же Даня? – наконец спросил он.
-- Нет, это я должна спрашивать: «Как же Даня?» Ты ведь ему друг или нет?
-- А разве ты его собственность? У него на тебя не больше прав, чем у меня. Никто никому ничего не должен уступать. Все решаешь только ты.
-- Ну да, правильно. Мне предлагают, я выбираю. Только не за Даниной спиной. Убери его с своей дороги. Неужели ты думаешь, что я сама буду это делать? Вот он сейчас вернется, а я на минутку выйду. Поговори с ним.
-- И?
-- Я уйду с тобой.
Миша не успел мне ничего ответить: пришел Даниил. Бедный эльф. Но ничего не поделаешь, надо все расставить по своим местам. Немного посидев и отпив из своего стакана, я выбралась из кресла. Предупреждая мой вопрос, Даня указал на дверь возле гардероба.
Я потянула время в дамской комнате у зеркала. Интересно, скажет Миша Даниилу или не скажет. Самое главное – реакция эльфа. Что если я приду, а его уже нет? Да я просто уважать его престану. Нет, Даня не уйдет, он не таковский. Не кажется ли мне, что затея моя… В конце концов, даже Бог, испытывая нас, такое попускает… А я… Я просто хочу все расставить по местам. Да и не так уж много я на себя беру.
Вернулась к мужчинам. Та-ак. Здесь что-то было. У Даниила глаза большие и застывшие. Он вынул из своего стакана соломинку и, кажется, уже загрыз ее до смерти. Миша сидел с печатью сдержанного благородства на лице. Я взяла свой стакан, устроилась в кресле, глотнула через трубочку, сказала:
-- Вкусно. На такой вещи спиться можно. Даня, сколько тебе нужно выпить этой штуки, чтобы потерять управление?
Молчок. Оба молчат. Даниил бросил свою соломинку, сцепил руки в замок и уставился на меня. Смотрел внимательно и серьезно. Я прикинулась святой невинностью:
-- Что случилось?
-- Если я сейчас уйду, ты пойдешь со мной? – спросил эльф.
-- Конечно, с тобой пришла, с тобой и уйду.
-- Но может быть, ты хочешь остаться с Мишей?
-- С Мишей? Нет, не хочу.
Даниил решительно встал на ноги и, взяв за руку, вытащил меня из кресла. Через минуту мы были на улице. Даниил брел молча, сунув руки в карманы. Воротник его пальто перекосился: один угол стоял, другой отогнулся. Что будет дальше? Мне показалось, будто меня ведут на расстрел.
-- Лада, ты обещала Мише уйти вместе с ним?
-- Да, обещала.
-- Почему же ушла со мной?
-- Потому, что мне захотелось уйти именно с тобой.
-- Зачем же ты ему обещала?
-- Даня, этот твой друг клеился ко мне втихоря еще на прошлой вечеринке. И сегодня, стоило тебе только отвернуться, сделал то же самое… Конечно, я могла бы тебе просто сказать. Но поверил бы ты мне? Да и зачем? Миша сам справился. Или я и сегодня должна была тихо завернуть его? Тогда мне пришлось бы глотать эту гадость каждый раз, как только мы бы с тобой его встречали. Скажи, что я не права.
-- Много слов... Может ты и права. Только…
И он снова замолчал. А я думала о том, что проболталась. Но, кажется, Даня ничего не понял. А, может, и понял, только ему безразлично? Нет, ничего он не понял, и я его мало волную. Он думал о «белом медведе». Только что его хотел кинуть друг. Может, не стоило делать то, что я сделала?
Тут рука Даниила обхватила меня за плечи:
-- А пошло оно всё… Правда, цветочек? – и вот уже эльф улыбается, щуря глаза кармашками нижних век. – То, что нельзя вылечить, следует вытерпеть… А мы с тобой и терпеть не станем. Мы найдем занятие получше.
Вечер уже загустел и настоялся. Мы с Даниилом шли по улице, уворачиваясь от встречных прохожих. Пальцы эльфа держались за мое плечо. Вышли на набережную. Мутная темная река скупо поблёскивала, лизала косые гранитные берега. У причала дремал невзрачный катерок. «Постой здесь», -- сказал Даня и бросил меня у чугунного витого барьера. Он быстро сбежал по узкой лестнице к реке, взметнув черные полы пальто, вскочил на борт катера и исчез с моих глаз. Через минуту катер, будто разбуженный, осветился огнями. Даниил вернулся ко мне и потянул за собой к лестнице. С катера уже перекинули трап, и мне не пришлось совершать лихих прыжков Даниила. Нас принимали два речника, одному лет пятьдесят, другому за тридцать. Оба в заношенных бушлатах, оба прокурено хрипели, оба называли Даниила начальником, а меня девчонкой.
Мы устроились на носу. Завелся мотор, катер вздрогнул, загудел и пополз, не спеша, разгоняясь, рассекая сырой ветер. На нос вышел пожилой речник, встал рядом, покуривая сигарету, поглядывая по сторонам. Сначала Даниил не обращал на него внимания, потом, всмотревшись в лицо речного волка, спросил:
-- Что?
-- Да приходили ко мне, -- ответил тот, вроде бы, нехотя, не глядя на Даниила.
-- Кто?
Речник только усмехнулся в ответ.
-- Спрашивали? – задал эльф следующий вопрос.
-- Да что им спрашивать, начальник, они и так все знают.
Даниил взял речника за локоть и отвел к рубке. Там они говорили. Сначала лицо у эльфа было тревожно-сосредоточенное, но постепенно оно оттаяло и даже занялось улыбкой. Речник, кажется, не понимал его оптимизма, что-то внушал, наклоняясь к уху Даниила, и ушел, хмуро жуя сигарету.
Эльф сел возле меня, вынул из карманов две банки джин-тоника, бутерброды с ветчиной. Где и когда он успел их отхватить?
Катер шел по реке, город проплывал мимо домами, деревьями и фонарями. Нас обдавало сырым ветерком, джин-тоник горчил, сластил и щекотал язык пузырьками. Запас коктейльного хмеля, придавленного историей с «белым медведем», смешался с джин-тоником, со свежим речным воздухом и зашалил. И у Даниила в глазах заплясал кто-то хвостатый. И на каждом слове меня, почему-то, стал разбирать глупый смех… Остановись мое время, вот сейчас, пока ничего еще не было, пока все впереди и ничего не испорчено…
Когда мы сошли на землю, город уже затих, устало присмирел и начал засыпать.
-- Проводить тебя домой или, может, поедем к нам? – спросил Даниил и улыбнулся как змей-искуситель: -- Давай-ка к нам.
-- Тебе лень тащиться в мой район?
-- Это можно считать ответом?
К ним… Странная прокуренная квартира, бабушка-вамп в черном шарфе, зеленая комната…
-- Ну-у… Давай к вам. Давно я смогом не дышала. Как бабушка?
-- А бабушки нет. Она у мамы: семейный патриарх наносит визиты родственникам. Ревизия семейных дел. Мы устроим тебя без бабушки?
Хотелось бы мне посмотреть на маму Даниила. Похожа ли она на бабушку? Вот Даня, по-моему, нисколько не похож. Хотелось бы мне взглянуть на промежуточное звено.
У подъезда сидел «белый медведь». Это называется – осложнения. Он был пьян, красив и романтичен. Во взгляде глуповатая наглость. Встал на ноги и стоял твердо.
-- Как погуляли? Вижу, что хорошо. Киска, теперь моя очередь.
-- Иди домой и ложись спать, Миша, -- посоветовал Даниил.
-- Сейчас пойду, только как же… Лапочка, ты же сама хотела. Ты же сама говорила: «Чего ждать, давай сейчас. Убери Даню с дороги». Ну, признайся, киса, говорила или нет? Ну-ка, проверка на вшивость. Говорила?
-- Говорила.
-- О! Понял, Данька? Так что, сам иди домой и ложись спать. Лапуля, я покажу тебе небо в алмазах и… И? И мы отдохнем.
-- Даня, иди домой, -- попросила я.
-- Ты хочешь, чтобы я ушел? – Даниил посмотрел на меня… Провалиться бы сквозь землю от таких взглядов. – Лада, воля твоя, но он пьян.
-- Ну и что? Ты считаешь, что он опасен? Но ведь это твой друг. Даня, неужели ты дружишь с мерзавцами?
-- Лада, я тебя не понимаю.
-- Да чего тут понимать, Данечка. Иди, не навязывай даме свое общество, -- вставил «белый медведь».
-- Так мне уйти?
-- Иди, Даня.
Несколько секунд эльф стоял, глядя на меня холодеющим взглядом, и, больше ничего не сказав, медленно вошел в подъезд и прикрыл за собой дверь.
Миша подставил мне локоть, предлагая взять себя под руку. Я взяла, и мы пошли, но как только вышли со двора, я остановилась.
-- Слушай, кукла поролоновая, -- говорю «медведю». – Я не знаю, где были Данькины мозги, когда он зачислил тебя в свои друзья. Мне дела нет до вашей мужской дружбы. Но вот ко мне не смей больше лезть, понял? Если вздумаешь подобраться к Дане с моего края, я придумаю способ наделать тебе неприятностей.
Миша слушал меня улыбаясь, его глаза вдруг поумнели.
-- Скажите пожалуйста, электрический скат, -- ответил он. – А ведь ты садистка, девочка. Зачем ты отправила Даньку? Чтобы произнести передо мной сею благородную речь?
-- Чтобы не устраивать шекспировских сцен. Чтобы вас в ссору не занесло: ты -- пьяный дурак, а у Дани под мышкой кобура болтается.
-- Ха! Не думаешь же ты, что Пристяжин горяч как Тибальт? Я то, положим, и пьяный дурак, а вот у него, что угодно может под мышкой болтаться. Заботишься о Дане? Нет, крошка, тебе просто нравиться его мучить.
Это неправда.
-- Ты принадлежишь к известной стервозной пароде. Я раскусил тебя. Ты все жилы из Даньки вытянешь.
Это неправда.
-- Вот с такими, как я, у вашей сестры ничего не выходит. А Пристяжин вечная потенциальная жертва. У вас, стерв, нюх на таких. А им, бедолагам именно стервы и нравятся. Жаль, обращаться они с вами не умеют. Так вот, киса, я не оставлю Даньку тебе на съедение.
Похоже, что веревку подпалили с обоих концов. Но какое мне дело до этого парня, я его в знакомые не выбирала. А если он захочет сыграть со мной в «Зарницу»… Я даже знаю, где искать союзников. Ну, хватит этих «белых медведей», назад к Даниилу.
Эльф встретил меня с замороженной сдержанностью. Когда он открыл дверь, в его взгляде появилось удивление, не сильное, нет, но все-таки. Неужели он и вправду думал, что я уйду с «медведем»? А самое скверное – я не заметила облегчения в этом взгляде.
-- Есть хочешь? – спросил Даниил.
-- Нет. Пить хочу.
Почти не разговаривая, мы пили чай. Даня хорошо молчал. Это не было молчанием надутого, обиженного мужчины, и не было молчанием ожидания чего-то. Даниил не ждал, кажется, он просто размышлял о чем-то. Мне тоже не хотелось говорить, хотя я знала, что мне нужно поговорить с эльфом, но… И это неправда, что мне нравилось мучить его.
Когда Даниил вышел, и я осталась в кухне одна, мне вспомнился мой последний вечер в этой квартире. И показалось, что сейчас, как тогда, я услышу шум воды в ванной. Вымывшись, Даниил ляжет спать, обняв свою подушку, и я тоже лягу. Утром мы разойдемся: он в свою «приходно-расходную» контору, я в свою библиотеку. Но эльф больше не позвонит и не прейдет ко мне, и я не стану ему звонить. И это значит, что вот сейчас я видела его в последний раз. «Господи, неужели все так и кончиться?.. Нет, Боже, я знаю, ты никогда ничего не делаешь наобум. Вся эта история должна к чему-то привести. Я должна что-то сделать. Или то, что мне хочется, или то, что я считаю нужным…» А ведь на этот раз мое «хочется» и «нужно» совпадают. Дымковские зверьки и человечки улыбались мне с полочек раскрашенными мордашками.
Я подошла к двери комнаты Даниила, не стуча и не спрашивая разрешения, я отворила ее. Даня сидел на полу, обхватив согнутое колено. Он поднял на меня глаза, ставшие вдруг какими-то темными. С чего же начать? Почему мне так трудно стало говорить с ним? Тогда в метро, в вечер нашей первой встречи, мне показалось, что я знаю давно -- теперь Даниил будто незнакомец.
-- Я согласен, -- вдруг произнес он.
-- На что?
-- Сломай меня. Мне все равно.
-- Что ты говоришь?
-- Что я говорю… Не стой так, Лада. Или войди сюда, или уйди и закрой дверь.
Я вошла.
-- Ну, и чего бы тебе хотелось теперь? – продолжал Даниил. – Не стану защищаться.
То, что он говорил, было похоже на бред. Я даже подумала, не принял ли чего Даня. Но конечно, он был чист, как стеклышко. Однако все эти слова… Неужели «белый медведь» был искренним, неужели я, и вправду, выгляжу садисткой?
Я села на пол рядом с Даниилом, напротив, нос к носу, положила руку ему на шею: горячая влажная кожа.
-- Даня… Хороший, теплый Даня. Ты зачем говоришь глупости? Не мужское это дело, чушь пороть. Это мне можно, а тебе нельзя.
Я забралась рукой в его волосы, мягкие, влажные послушные. Даниил смотрел так, будто собирался прыгать в пропасть. Мне и самой показалось, что я где-то на самом краю чего-то. Даниил взял меня за плечо, сжал так крепко, что мне даже стало больно… чуть-чуть.
-- Я ничего не боюсь, - сказала я, сама толком не понимая о чем именно.
-- Давай без всяких игр, Лада, по-честному, -- предложил Даниил.
-- Давай, -- согласилась я, держась за его взгляд, весь остальной мир будто ветром развеяло.
-- Знаешь, где ты у меня? – Даниил коснулся рукой своих глаз, провел по лицу, шее, груди, животу. – Везде. Можно снять одежду, состричь ногти, смыть пот, а от этого не избавиться.
-- А ты хочешь от этого избавиться? Я не хочу. Наоборот, я хочу еще больше. Еще больше тебя. И я ненавижу твою подушку.
-- Подушку?
Рука Даниила заскользила по моему плечу, шее, щеке, волосам. Он всматривался в меня, приоткрыв губы, будто ему хотелось пить. Его рука, теплая сильная, легкая стрела все, что еще могла напоминать о каком-то там мире. Я коснулась груди Даниила: что-то горело у него внутри, грело через рубашку, колотилось о мою ладонь. Я наклонилось к лицу Даниила… Теплый живой запах… странно, теплый, но словно морозный. Потрескавшиеся приоткрытые губы… Кожа блестит испариной, как у больного….
Даня… Да-ня… Он вздохнул глубоко и шумно …
Следующим утром…
Утро было солнечным, слишком солнечным. С тех самых пор я не люблю яркое солнце по утрам: слишком много обещает. Крикливое, лживое солнце. Мы с Даниилом вместе вышли из дома. Я могла не торопиться, я могла поспать еще полчасика, но просто захотелось выйти вместе с Даней, не оставаться одной в большой пустой квартире, а вместе с ним спуститься по лестнице, пройти через двор, проехать в метро… Солнце встретило нас своей глупой радостью. Оно ластилось, заигрывало, слепило. Утренний двор был пуст и тих. Не помню… по-моему, в нем никого не было. Рыжая собака вертелась возле мусорного бака. Даниил свистнул ей и назвал Ерошкой. Пес с надеждой в глазах вскинул голову, но его ничем не угостили.
Мы уже вышли со двора, когда из-за угла соседнего дома показался человек. Человек с черным лицом: маска. Даниил толкнул меня, упав, я разбила колено. Присев, Даня сунул руку за пазуху, что-то хлопнуло, и эльфа опрокинуло на спину. Я поймала взгляд Даниила, спокойный, жутко до чего спокойный. Кажется, Даня пытался приподняться, но закрыл глаза и… все. Он замер и только красное пятно на его груди темнело и расползалось. Даня был еще жив, я это знала. И убийца шел его добивать. Большой черный и неизбежный, он приближался. Я бросилась на Даню… Я сделала это так, как зажмурилась бы, если б на моих глазах резали курицу, зажмурилась, чтобы не видеть ее крови и агонии. Я не могла смотреть на то, как убийца вгонит пулю в голову Даниила. На что я рассчитывала? А вы думаете, я тогда что-нибудь соображала? Я обхватила голову Дани и крепко прижала ее к себе. Убийца схватил меня за шиворот и стал оттаскивать. Я не знаю, почему он меня не застрелил. Он должен был это сделать… Может, пожалел? Решил, что и так справиться? И конечно, справился бы, но мне подвернулся пистолет эльфа. Он лежал на асфальте под боком Даниила, я схватила оружие, не о чем не думая, я даже не почувствовала его тяжести. Резко обернувшись, я вцепилась в ствол «пушки» убийцы, сунула пистолет эльфа в склонившееся надо мной лицо и нажал «собачку». Руку дернуло, грохнул выстрел, в меня брызнуло теплым дождем крови…
Голова Даниила свешивалась с моей руки, казалось, что он смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
-- Даня? Нет, мальчик, так не пойдет. Давай-ка, собери всю свою ментовскую волю… Что же вы такие не живучие у Харитонова… Как же так, Господи?
Продолжение…
Мне всегда хотелось разобраться в причинах и следствиях. Но я знаю, что сделать это почти не возможно уже только потому, что нельзя найти точку отсчета: где именно заканчивается одно событие и начинается другое. Где, то место, на котором можно было бы остановиться и подвести итог? Думаешь: вот она точка, потом выходит, что это всего лишь запятая или вообще начало и до конца еще очень далеко. Иногда, все бывает так запутано…
Но, возвращаясь к тому кошмарному утру… точнее, к тому, что было после. Меня окружало много разных людей, которых я не знала, но почти все они очень хорошо знали Даниила. Какие-то дотошные мужчины меня расспрашивали, разглядывали, копались в моих документах и во всей моей жизни. А за спиной у меня постоянно, как пришитый стоял Кирилл. Он был везде и всегда. Разве что не спал со мной в одной пастели и не ел из моей тарелки.
Увидела я маму Даниила: симпатичная полноватая женщина с тонко выщипанными бровями, голубыми веками и алым ртом. Она было похожа на сладкую карамельку. Но видела я ее только раз: с ней что-то случилось, то ли сердечный приступ, то ли гипертонический криз, -- она легла в больницу. Когда я попыталась расспросить о ней бабушку, та ответила сдержанным тоном и странными словами:
-- Паникеров на тонущем корабле надо отстреливать.
Я ожидала, что бабушка обрушит на голову Даниила обещанные проклятья, но нет – пронесло. Единственное, что она сказала, глядя на опутанного поводами и трубками внука:
-- Даня, я знать ничего не хочу.
Если бы Даня умер, туго бы ему пришлось: никогда бы ему не отмыться и не оправдаться перед бабушкой.
Но Даня не умер, и бабушка взялась варить бульоны, которыми я кормила эльфа с ложки. Он оказался тихим и послушным пациентом. Он ел или, по крайней мере, честно пытался есть все, что ему давали. Он позволял мне себя умывать, стричь ногти и даже брить. В ответ на зубоскальства Кирилла, Даня слабо и медленно складывал пальцы в непонятные мне комбинации. И героически улыбался навещавшим его дотошным мужчинам. И очень скоро Даня стал внятно и громко говорить, спускать ноги с кровати, а там уже и ходить… И однажды, те самые дотошные мужчины пришли к нему с бутылкой водки.