А теперь, дорогой читатель я поделюсь своим мнением о нашей Фемиде, вернее, о ее представителях, которые дадут понятие о “компетентных органах” эпохи застоя. По роду службы, а я был финансистом, мне не раз приходилось контактировать с представителями этого племени, и были все следователи, судьи и прокуроры так же различны в своих взглядах и действиях, как и все наше разношерстное общество, членов которого все время пытались причесать под одну гребенку и объявить новым типом людей. У меня были друзья среди представителей юстиции, честные и порядочные люди. Но в целом я не могу не вспоминать о них с чувством отторжения. И причина этого кроется в отношении большинства стражей порядка к нам, обыкновенным людям, пусть иногда заблуждающимся и ошибающимся. Стоило только каким-то образом соприкоснуться с их службой и ты, независимо от того виноват ты или прав, доказана твоя вина или нет и сколь она существенна, становился для каждого из них обыкновенным “мусором”, человеческим отребьем, который надо осудить и перевоспитать. Я до сих пор с брезгливостью вспоминаю их нравоучительные речи и грозные взгляды, сопровождаемые обязательно запугиванием, мол, неплохо бы тебе и немного “посидеть”, чтобы понять все как следует. Я всегда прекрасно понимал, если было бы за что, давно бы посадили, не спрашивая моего согласия, а раз дело ограничивается угрозами, значит, прокуратуре опять что-нибудь понадобилось от нашей строительной организации. Справедливости ради скажу, что сталкивался я по службе только с представителями военной прокуратуры, а посему все вышесказанное к другим органам правопорядка относиться никак не может, к тому же рассказ мой пойдет только о Военной прокуратуре Чойбалсанского гарнизона в 80-х годах 20 века. Рассказ мой простенький, но я думаю, и он раскроет всю подноготную организации прокурорского надзора в застойный период.
Итак, я, молодой финансист строительной организации военно-строительных войск, прибыл к новому месту службы – в гарнизон войсковых частей, расквартированных вблизи города Чойбалсан. Сразу навалилось много забот и хлопот. Не буду подробно описывать свои обязанности. Жена моя, с которой мы разошлись через несколько лет после этого случая, устроилась работать в бухгалтерию квартирно-эксплуатационной части. Это и предопределило дальнейший ход событий. В этом же отделе вместе с ней работала жена военного прокурора гарнизона и жена одного из следователей. Моя бывшая супруга отличалась привлекательностью, но не блистала никогда умом. Увы, она была моей избранницей, а что наша жизнь – выбор и стечение обстоятельств. Между тем у супруги прокурора наступил день рождения. С любовью к своим сотрудницам она приглашает весь коллектив бухгалтерии к себе домой отметить это событие. Прошел праздник на славу, все много смеялись и танцевали, появившийся со службы муж включился в это торжество, приглашая на танец поочередно всех сотрудниц. Особенно ему понравилось ухаживать за моей бывшей женой…. Изрядно выпив, он, несмотря на протесты своей половины, пошел проводить чужую жену до дома. Я не буду строить предположений, скажу лишь, что этот “образец моральной стойкости” очень удивился, когда дверь, вернувшийся домой жене, открыл я. Ушел он, напившись вина, с угодливой улыбкой на устах, но не стало для меня с той поры врага страшнее нашего прокурора. По-видимому, у него везде были осведомители, поскольку следил он за каждым моим шагом. Мы были в разных “весовых” категориях - подполковник и лейтенант, но я не мог уже ничего изменить, история шла к своему фатальному исходу, независимо от моей воли. За работой и заботами незаметно подкрался Новый Год. Командованию части надо было отчитываться за выполненные строительные работы. Проблема возникла из-за одного крупнопанельного дома, в нем не были уложены деревянные полы, по причине несвоевременной поставки доски пола. С одной стороны – он был полностью готов, с другой – заселять в него людей было нельзя, пока не придет состав с досками и их не настелят в каждую квартиру. Вышестоящее руководство, командование забайкальского военного округа, решило этот вопрос для себя сразу. В Москву был отправлен отчет, где дом показывался введенным в эксплуатацию. За ними вслед, показали ввод дома и более низкие ступени иерархии. Дошел черед и до нашей организации представлять отчетность. Я не собирался спорить с генералами округа, это было бы просто смешно. И я подписал отчетность. Правда, в моих действиях был трезвый расчет. Я рассуждал так. Поскольку организация наша за границей не являлась хозрасчетной, то любая приписка не повлечет за собой материального ущерба государству: за ввод дома не предусматривалось премий, заработная плата же на покрытие полов израсходована не была. А поскольку нет материального ущерба, привлечь меня возможно только к дисциплинарной ответственности, что будет сделано генералами быстрее, если я эти бумаги не подпишу. В конце-концов, мой прогноз оправдался, но сколько нервов потратил я, прежде, чем события привели меня к этому итогу. Примерно через месяц после Нового Года последовал вызов в прокуратуру. Я не думаю, что прокурор хуже меня ориентировался в этом вопросе и изначально не предполагал, чем закончится все это дело, но в своих действиях, по-видимому, он руководствовался какими-то другими чувствами. Для меня же начались изматывающие еженедельные допросы. На первом из допросов я наивно сослался на моих вышестоящих начальников, первыми показавших дом, введенным в эксплуатацию, но сразу же получил наставление-отповедь от зампрокурора, ведшего следствие”: “Здесь каждый отвечает сам за себя”. Тогда я понял, цель этой акции – я, кому-то я очень не угодил в этой жизни. Заместителем прокурора тогда был подполковник Черепанов. По натуре это был добрейший и мягкий человек. Часто в перерывах между “заседаниями”, перекуривая, он извинялся: “Вы уж извините, что мы так”. Потом мы заходили в кабинет, и лицо его преображалось. Он словно сочувствовал мне, но должен был до конца выполнить чей-то строгий приказ. Иногда разговор переходил на другие темы. Он подробно расспрашивал меня о правилах и положении удержания алиментов, ценя, как финансиста. Много позднее узнал я, что пришел Черепанов в прокуратуру с понижением в должности за аморальный поступок: бросил жену с тремя детьми и женился на молодой женщине. До этого же он состоял юристом при нашем военном атташе в одной из стран Восточной Европы. Иногда в допросах его подменял капитан Ковалек - старший следователь прокуратуры. Это был быстрый и подвижный человек южных кровей. Его можно было увидеть шагающим по жилзоне городка в любое время суток, если только ночь не окутывала непроглядной тьмой весь гарнизон. В руках у него всегда были какие-то свертки и кульки. То не были “дела” подследственных, то были дефициты, добываемые капитаном именем закона в подсобках военторга. И какое отношение должно было сложиться у меня к моим “судьям”? На следующем допросе, видя некомпетентность Черепанова в финансовых вопросах, я наплел ему разной галиматьи, которая, однако, в глазах несведущего в тонкостях экономики человека выглядела грамотным и обоснованным алиби. “Что ж вы в прошлый раз так не защищались”, - помнится, посочувствовал тогда мне зампрокурора. Но вызовы на допросы не прекратились. Я, видимо, сполна должен был вкусить прелестей подследственного. Подошло время моего очередного отпуска. Поскольку я не давал подписку о невыезде, то полагал, что смогу улизнуть от назойливого следствия. Но не тут-то было, узнав каким-то образом о моем отпуске, прокурор строго-настрого приказал моему командиру не отпускать меня. Травля продолжалась. Сколько бы это продолжалось и чем бы закончилось неизвестно, если бы моя бывшая жена в тайне от меня не сходила на прием к прокурору. О чем они там беседовали и беседовали ли, неизвестно, но преследование прекратилось. Дело еще тлело в топке правосудия года два, вспыхивая, иногда, новыми яркими языками пламени: в часть звонили и требовали каких-либо справок, относительно моей персоны, для доукомплектования собранного материала. Мне же оставалось молиться, чтобы не попасть под проводимые тогда частенько нашей партией компании по борьбе с чем-нибудь, в данном случае – с приписками. Закончилось это дело через три года, раздувшись за это время до нескольких пухлых томов. Закончилось как-то по-будничному. На имя командира моей части пришло письмо из прокуратуры с уведомлением, что дело “по припискам” закрыто за отсутствием состава преступления. Там же рекомендовано командиру части привлечь меня и других должностных лиц, проходивших по этому делу, к административной ответственности “за допущенные упущения по службе”. Ну и какое у меня должно было сложиться отношение к нашему правосудию после первого же знакомства? Прокурор этот уехал потом в Ворошиловград, на прощание, позвонив мне и попросив приказным тоном: “Найди-ка мне обоев на ремонт квартиры”. Квартиру надо было сдавать домоуправлению, а платить за ее ремонт было ему “не по карману”. Он любил повторять, этот прокурор: “Мы взяток не берем”. Они действительно не брали взяток, они по-хозяйски собирали оброк за право на спокойную жизнь.
Я не в обиде на этих людей, представлявших некогда наше правосудие. Я прекрасно понимаю, что их поведение – порождение нашей несовершенной системы, когда каждый мог выжить, лишь имея что-то со своей профессиональной деятельности. Строитель тащил домой или на обмен, отпущенные ему и незаконно списанные стройматериалы, продавец – украденные, у обманутого покупателя продукты, слесарь – ходовые запчасти со своего завода, а труженики Фемиды использовали в тех же целях свою безграничную власть.
Расскажу вам еще об одном эпизоде, связанном с прокуратурой, оставившим в моем сердце кровоточащую рану, которая часто, несмотря на прошедшие годы, болит, вызывая угрызения совести за ложь и предательство. И эти угрызения бывают порой хуже адского пламени, в котором предстоит нам всем замаливать когда-то свои грехи. Для чего расскажу? Быть может и у тебя, читатель, возникнет когда-нибудь необходимость выбора между суровой правдой жизни и собственной совестью. Тогда ты и вспомнишь мои муки!
В 86-м году пришел приказ одному из наших военно-строительных батальонов убыть к новому месту дислокации – в Приморье к озеру Хороль. Вы не можете себе представить, что такое – отправка батальона эшелоном. Только один пример: командир батальона четверо суток не спал, пока наконец-то, не загрузил все имущество в вагоны. Приходилось и мне работать, не поднимая головы, оформляя множество различных бумаг и документов. Работа была в самом разгаре, когда ко мне зашел заведующий продовольственным складом батальона, звали его Коля. “У меня излишек мяса на складе – 40 тонн” - невнятно пробормотал он. Я мог допустить, что на складе части мог образоваться излишек в 40 кг, 400 кг, ну, пусть – 4 тонны, за счет выдачи вместо мяса на солдатскую столовую самозаготовленных дзеренов, но сорок тонн!!! Вагон неучтенного мяса! Такого быть не могло. И я не поверил прапорщику, забыв, что социалистическая система способна и не на такие чудеса. “Иди и проверь всю документацию, приход-расход”, - наказал я ему, - “а потом доложишь”. Но Колю с докладом я более не дождался, я даже забыл о нем в этой суете. Только после убытия эшелона, вечером того же дня, вспомнил я об излишке мяса на складе. Однако то, что ответственное должностное лицо не обратилось ко мне вторично, успокоило меня. “Значит, нашли, наконец-то, ошибку в учете или подсчете”, - успокоил я себя. Эпизод этот быстро стерся из памяти, его заслонили впечатления трудовых будней. Примерно через три месяца после убытия батальона меня вызвали в гарнизонную прокуратуру, где лежало письмо прокурора Дальневосточного военного округа с просьбой допросить меня по факту излишка мяса в эшелоне. Оказывается, прибыв к месту нового расквартирования батальона, начальник продовольственного склада, с ведома командира части, развернул бойкую торговлю тушенкой среди местного населения, наполняя за счет излишков продуктов свои карманы. Но перестройка тогда давала лишь первые ростки, о приватизации никто еще не слышал, зато ОБХСС работала исправно. Предприимчивого прапорщика посадили на скамью подсудимых за расхищение социалистической собственности, вместе с ним был привлечен к уголовной ответственности командир части. Не выясненным для следствия оставался один вопрос: знал ли я об этом излишке и если да, то почему не принял мер. Что я мог ответить? Сказать правду и сесть на скамью подсудимых, как сообщник, рядом с Колей? Я не хотел этого и отрекся от всего.
Не надо строго судить меня за это. Я думаю, Господь уже наказал меня, послав долгие и мучительные угрызения совести. Недаром гласит Библия – Бог, он внутри каждого из нас.
На этом я заканчиваю эту главу. Я думаю, что читателю должно быть понятно: при такой правоохранительной системе не могло существовать правовое государство.
КОНЕЦ