"Да, я хочу тебя, понимаешь, хочу тебя! Ведь ты ожидал это услышать, ну, говори же, ведь я нравлюсь тебе, верно, да? Почему ты молчишь, ты, Странный? Ну же, скажи мне, что ты давно думал об этом, ты хотел этого и все понимал с самого начала... Что ты молчишь, язык проглотил, что ли?! Иди сюда и обними меня, наконец! Прекрати пялиться, как ненормальный! Странный, ты же всегда прикидывался, ведь так? Тебе было интересно казаться непохожим на всех и играть по-своему, ты хотел быть отшельником в людях. Ты, может, хочешь сказать, что никогда не думал о разных там вещах, вроде девчонок в компании и всяком таком? А какого ты тогда делал на квартире у Дэна, когда он был не один, тебе нравилось наблюдать? О, нет, конечно, ты всего лишь переночевал там, просто спал и видел розовые сны! Еще бы, куда тебе до мирских забот! Ты понимаешь, что не тянешь на юродивого, слишком хорош? Не надо строить невинного мальчика, милашка! Смотри же на меня; ты здесь и я здесь, и ты останешься... ты будешь здесь целиком, весь ты, понимаешь, да? Я знаю, что ты пытаешься закрыться, там, внутри. Оставь это, слышишь... Иди ко мне, иди же... Ты видишь, этот мир не такой, каким ты его себе представлял. Ты хоть сам верил в то, что внушал себе и кое-кому еще, а? Ну, не обижайся. Будь со мной, а свои мечтания положи рядом с одеждой, потом заберешь. Ну, давай же! Вот я, с тобой! Зачем было забивать голову о каком-то уединении для ощущения чего-то там... течения бытия? Начитался книжек? Ах, интеллектуал-романтик, ищет истину - да не в вине, не верит, но все ждет... А что говорит Тантра, ведь знаешь, правда? Разве ты обошел вниманием этот вопрос? Ну, признавайся, что притаил за скромненьким обличьем? Сбрось его с себя и иди сюда... и обретешь не только себя, но и меня. Ты хочешь этого, так ведь? Не будь же упрямым ослом, разве в тебе не проснулся инстинкт? О, как он скрытен, это меня еще больше заводит! Не жди, когда я остыну, дорогуша, ведь ты мне нужен сейчас, понимаешь... Сделай же что-нибудь со мной, наконец! Иди же... ну! Неприкаянный ангелочек, я хочу тебя! Не бойся, этот грех простится... ты все равно не сбережешь себя. Хочешь остаться чистым в грязи?! Нет уж, так не выйдет! Что же ты? Ступи на землю, отведай низменных страстей и будь самим собой! Ну, давай же, мой мальчик, у тебя все получится!"
И тогда он побежал.
Пружина, сжатая неимоверным усилием наплывшего неизвестно откуда непонятного, невразумительного, заполонившего все сознательное и бессознательное, пульсирующего неконтролируемого ощущения, неожиданно стремительно и неостановимо распрямилась, прорвавшись сквозь непреодолимую грань, сквозь последний неприступный барьер, отделявший невозможное от возможного, мир представлений от мира воплощений, призрачность и эфемерность мысленного от неустранимо устремленного свершившегося, которое не может не быть уже в силу своей принадлежности к Реальности, где нет границы между одним и другим, и все является только самим собой, в бесформенном, непрерывно изменяющемся подлиннике, что нельзя отвергнуть в его окончательной данности.
Но он не успел осознать все это.
Он видел лицо, знакомое и незнакомое одновременно, склонившееся над ним сверху, хотя он не лежал, а словно висел в какой-то безбрежной самодостаточной пустоте на веревках, выходивших прямо из его головы и тянувшихся куда-то в бесконечную даль, где, как он почему-то знал, находилась эта комната и двое в ней, к одному из которых были необъяснимым образом привязаны веревки, соединявшие и разделявшие самое себя. Он видел лицо, смотревшее на него спокойно и отрешенно, смотревшее в него и из него, и помимо него, корчившегося и дергавшегося, потому что веревки натягивались все сильнее и сильнее, они раздирали его сознание, его душу, его сущность. Он был беспомощной марионеткой, разрываемой на части. Но он видел лицо, изучавшее его с беспристрастностью безгранично постороннего и, в то же время, с участием самого близкого. Нестерпимая боль превратила его в один агонизирующий комок, в единый сгусток энергии, в дрожащий безликий импульс на краю бытия и небытия, в ничто, растворявшееся во всем, в немой окружающей пустоте, готовой проглотить это все, что угодно. Он был мертв, но видел лицо, приблизившееся к нему настолько, что он сумел различить его - самого себя. Тихий, уверенный голос произнес: "Ну, давай же, мой мальчик, у тебя все получится!" И лицо слилось с ним, и что-то моментально, одной мыслью обрезало веревки, державшие его... Он парил, не падая вниз, он ощущал твердость пустоты, налившейся незримым содержанием, он стоял на ногах, он чувствовал прилив сил, как ребенок, который не может устоять на месте, он радовался тому, что он был.
И тогда он побежал.
...Проем двери, которой больше нет, лестничная клетка - он взломал ее диким неудержимым зверем, вырвавшись наружу, в холодный мрак ночи - лишь для него зажегшейся ярким пламенем, пустынная линия улицы, уходящей назад - все быстрее и быстрее, и уже очумевший шофер давит на тормоза, попав в струю реактивного тела, пронесшегося рядом. Прощальные редкие фонари, печальные обиталища жителей, лента дорожной полосы остались внизу, мельчая с каждой секундой, а впереди - только гудящая неукрощенной энергией бесконечность да ионизирующийся поток воздуха, набираемого в новые легкие. Ни крупицы сомнения. Все сделалось ясным и четким, раскрытой страницей на ладони. И это был он, только он. Но его больше не было.
Была девушка, утверждавшая, что это случилось именно так. Однако, как оказалось, она была пьяна в тот вечер и вообще имела обыкновение молоть чепуху, читать мистику и баловаться легкими наркотиками.
Был городок, вскоре позабывший странное происшествие.
Был мир, ставший уже другим, потому что в нем появилась новая часть, которую нельзя было отрицать уже в силу ее принадлежности к Реальности. И то было им - резкий порыв свежего весеннего ветра; трава, идущая от земли к небу; шелест зеленых листьев; ненавязчивые ласкающие лучи солнца; пыль на просохшей дороге; люди, их мысли, чувства, желания, их сны, их жизнь и смерть, их полное отсутствие, их тени; распустившиеся цветы, омытые теплым дождем; облака, плывущие над ними, - белые облака, плывущие в неизведанную даль...