Ядовито-красное зарево скупо освещало скалистые проплешины, погружавшихся в явственную затхлость, заросших, запутанных непроходимой растительностью, давно уже никем из людей не посещаемых, мрачных в своей угрюмости, но чем-то неуловимо притягивающих к себе, гор.
Медленно- медленно, по мере уменьшения освещенности, затихала и дневная жизнь, отдавая свою ежедневную дань наступающим сумеркам в преддверии вступающей в свои права, ночи.
Тишина, изредка прерываемая хохотом, воем или визгливыми криками, наполняющей склоны гор, живности, казалась неотделимым атрибутом данного места.
Пещера, в которой он находился, являясь частью всего этого, возрождала в нем смутные образы прошлого, какие-то тени минувшего, навязывая ощущения вязкости, неподвижности застывшего времени.
Световые блики, перемещаясь по неровностям покрытых, где корнями, где мхом, а где непонятного происхождения слизью, стен, создавали еще большую атмосферу трансцендентности, мистической нереальности происходящего.
Нестерпимое желание вырваться, выскочить, убежать из этой дыры с могильной, удушающей атмосферой, приходилось подавлять, порой нечеловеческими усилиями воли, зная лишь то, что время еще не пришло.
Лишь изредка, отключаясь от окружающего, он позволял себе уноситься мыслями, в те необъятные голубые дали, где небо, соединяясь с морем, практически не ограничивало, а лишь наполняло своей глубиной, поражающий в своей бесконечности, простор. А море, то тихое, то шумное, то бушующее, забрасывало небо мириадами брызг, в искрометной радости бытия…
Но до этого было еще далеко…