***
Форточка несколько раз скрипнула и захлопнулась от порыва сквозняка. Стоящий у окна повернулся, вытя-нул из пачки последнюю сигарету и закурил. Она не курит – жаль, иначе я бы обязательно подошел бы к ней, разбу-дил бы и дал эту сигарету и, пока она курила, рассказал бы, как ее люблю и что она в моей жизни – она то, что за-ставляет меня жить; она то, что помогает не свихнуться в этом нереальном мире. И если я не сделаю это, то тогда… Что тогда? Что? Тогда придется одеться и идти за сигаретами, ибо без них жить совсем тоскливо.
- Милая, проснись, проснись.
- Ты что, с ума сошел будить в такую рань? Сколько времени…
- Половина четвертого.
- Ложись спать и не кури здесь.
Она как-то неестественно потянулась, повернувшись на другой бок, ловким отработанным движением вы-ключила свет, ставя точку в этом до пошлости нехитром диалоге. Он таким же ловким движением вновь включил бра, переправив точку на запятую.
- Я, кажется, с тобой говорю?
- А ты не мог бы это сделать утром? – послышался сонный ответ.
- Ты знаешь, нам пора расстаться. Все это невыносимо. Мы абсолютно чужие люди, как ты этого не понима-ешь? Ты приходишь сюда, и тобой движет обычная скука, а я оставляю тебя здесь ввиду навязчивого страха быть одному. Мы два труса, боящихся жизни. Ты слышишь меня?
Мирный сап говорил о том, что тот, к кому обращались, был полностью поглощен вниманием к словам собе-седника.
Он встал, накинул безрукавку на кроличьем меху и старые сапоги, змейка которых предательски разошлась тут же, но обратить на это внимание времени не было. Набросив старое кожаное пальто, он выскочил из дома, грох-нув дверью так, что из-под дверной рамы посыпалась штукатурка. Было все равно, куда бежать и зачем. Сам фактор бега уже был каким-то действием – из этой тьмы подъездов, из тьмы дворов, на свет. На искусственный свет улиц, такой же ложный, как и все остальное окружающее. Понять происходящее практически невозможно. Это экстрем экстрем странной урбанистической войны с человеком. Войны, где линия фронта проходит непосредственно по соб-ственной коже. Войны без капитуляций и побед. Войны, входящей в быт. И вот он уже свет, свет ложных фонарей, ложной улицы одного из ложных городов, ложной страны, ложного мира. В снежном тумане мелькнули фары авто-мобиля, отнюдь не ложных. Что подтвердил мощный удар по всей плоскости тела.
«Дорогой, ты не заспался? – послышался в темноте чей-то сипловатый голос. – Кажется, ведь договаривались в полночь у моей кровати.
Винт открыл глаза и, еще ничего не соображая, обратился во тьму.
- Я еще жив.
- Вы явно переоцениваете возможности этого заведения, но если это вас так беспокоит, то да, вы абсолютно живы.
- А вы кто?
- Неужто вам снова отшибло память?
- А-а-а! – громко протянул Винт. – Вы тот самый сумасшедший доктор…
Из темноты высунулась рука и легла Винту на рот.
- Отлично, память к вам возвращается, только, пожалуйста, разговаривайте шепотом, а лучше вообще молчите, ибо говорить буду я. Для начала давайте познакомимся. Сикорский, профессор исторических наук. А что касается сумасшествия, то псих я только в дневное время, а ночью я абсолютно нормален.
- Это как? – задал вопрос Винт, ни на минуту не сомневаясь, что разговаривает с умалишенным.
- Видимо, чтобы убедить вас, что я абсолютно нормален, мне придется рассказать все по порядку, а для начала показать чудо. Задумайте какое-нибудь число.
- Ну, допустим, - ответил Винт.
- Я же вас попросил число, а вы задумали слово, тем более такое простое как «сумасшедший».
- А как это вы вычислили?
- Вот теперь, когда вы усомнились, что я идиот, пришла пора рассказать вам, милостивый государь, всю историю. Началось это давно, когда я заканчивал институт и сдавал последний экзамен. Билет мне попался, разумеется, один из немногих, ответа на который я не знал абсолютно, и, выйдя к доске, я молил об одном: чтобы случилось чудо, и я каким-нибудь дивным способом мог бы «налить воды» на твердый трояк. И чудо, представьте себе, произошло. В какой-то момент я стал рассказывать билет, считывая ответы непосредственно из головы преподавателя. Это было нелегко, так как мой вопрос мешался в его голове со всякими бытовыми проблемами. Но я справился с этим, доконав преподавателя ответом на один из судьбоносных вопросов, доминировавших над всеми остальными, и рассказал ему, где достать лобовое стекло для его «победы». Вышел я оттуда с твердой «пятеркой», и с тех пор моя жизнь покатилась абсолютно в другое русло. Я стал читать мысли людей. Поначалу к этому приходилось прикладывать какие-то усилия, затем все упростилось, и достаточно было лишь взглянуть на человека, чтобы узнать, что он думает, а после прикладывал неимоверные усилия, чтобы не читать их мысли. И вот в один из дней во время лекции я вскочил на стол и стал оживленно рассказывать студентам о месте Великой Октябрьской революции в деле освобождения рабов Рима, затем плавно перешел на изобретение македонской фаланги американскими империалистами для запугивания мира в 1955 году, и лишь когда я стал рассказывать строение Земли, имеющей на самом деле пирамидальную форму, кто-то из студентов вызвал декана, который, в свою очередь, вызвал неотложку.
- Короче, с катушек съехали.
- Как раз наоборот, въехал. Вы даже не представляете, как ужасно читать мысли людей. когда к тебе приходит старый друг, пьет с тобой кофе, разговаривает о литературе и истории, а ты в это время прекрасно понимаешь, что все его мысли направлены на то, как бы улучить момент и влезть в постель к твоей жене. Или видеть декана, постоянно жмущего тебе руку и приглашающего в гости, при этом заполненного мыслями о том, как бы устроить на твое место своего зятя. А общественный транспорт! Вот где ужасно. Вы и не представляет, что люди думают друг о друге. Унижающие человеческое достоинство мысли о женщинах со стороны мужчин и мужчин со стороны женщин – райские цветочки по сравнению со всем остальным. Выбор у меня был один – или сойти с ума или… стать сумасшедшим. Я выбрал второе и уверен, что любой на моем месте поступил бы так же. Вы даже представить себе не можете, в каком я теперь нахожусь комфорте. Их мысли, - сказал лжеврач и махнул рукой куда-то в сторону, - безобидны с психической точки зрения. Они как дети. Этот, например, - указал он на «ученого», - все время думает о славе на неведомой ему планете. Такие образы, такие мысли, фантастического кино не нужно.
- Так вы мысли видите?
- А как же, все в подробных деталях. Например, «Людоед» больше всего боится, что пока его нет, замерзнут его гвоздики в оранжерее. А еще представляет, как радостно его встретят, когда выпустят, дочь и жена. Да-да, жена, он до сих пор подспудно верит, что на самом деле ее только ударил, а не убил и расчленил. А дело ему «пришили» менты, чтобы посадить, и только стараниями жены его удалось временно спрятать здесь. Во какой детектив!
- А как же те двое, что говорят хором?
- Эти вообще прелесть. Они ни о чем не думают, в основном, следят, чтобы движения и слова одного совпадали с другим. Только иногда задумываются, разрешит ли их Бура-Бура, когда придет, заниматься им гомосексуализмом, как раньше, или нет. Так, легкая порнушка. То ли дело вы. Вы абсолютно нормальный человек, поэтому потенциально опасны для меня. Пока вы еще шокированы происходящим, а потом, когда освоитесь, и в вашем мозгу начнут роиться извращенно дикие мысли «нормального» человека, что тогда делать мне, я ведь уши не могу закрывать, не поможет, поэтому мой долг по отношению к вам и к себе – помочь вам как можно скорее выбраться отсюда.
- Вам самому не кажется, что вы немного того…
- Этого, - раздраженно вставил лжеврач. – Ладно, чтобы вы окончательно перестали сомневаться, задумайте число.
- Хорошо, - с улыбкой согласился Винт.
- Это число «единица», причем явно с открытки. Объемная цифра один на красном фоне, а внизу надписи: «Мир, труд, май» на двух языках золотом. Угадал?
- Точно, - заворожено промолвил Винт, приподнимаясь с кровати.
- Это еще хорошо, что первомайская. Другие «нормальные» тоже задумывают единицу, при этом почему-то видя все один доллар США. А у вас, я смотрю, богатая фантазия.
- А почему у всех доллар?
- Ах да, я забыл, вам крупно повезло, у вас амнезия.