"На золотом крыльце сидели царь, царевич, король…" - я играла в считалку с кошкой моего двоюродного брата. Кошка была маленькой, с короткими кривыми лапками, и с хвостом-зигзагом. Серая шерстка, которую кошка тщательно пыталась прилизать, несмотря на все усилия, топорщилась смешными вихрами. По бокам головы торчали уши, огромные, как два паруса, и просвечивались тонкими, пульсирующими жилками. Она была непохожа на своих грациозных сородичей, вспарывающих деревенские ночи любовными воплями. Ах, какие глаза имела серая кошка, удивительные! Огромные, оранжевые, с медными полосками, разбегавшимися от зрачка, как солнечные лучи. Я так и прозвала ее - Солнышко. Она прибилась к дому дяди недавно, и особой любовью и расположением в этом доме не пользовалась. Но играла при этом с большой охотой, не затаив на людей ни обиды, ни злости, и мышей ловила исправно.
Брат был старше меня, я боялась его и не любила, потому что однажды он притащил из степи орла, обрезал ему крылья и привязал за ногу. Двор дяди был рядом, и я бегала по утрам кормить Филю, большого, толстого орла, который важно сидел на коряжине посреди широкого двора. Филя всегда начинал есть как бы нехотя, недоверчиво поглядывая на куски сырого мяса, он поворачивал голову то так, то эдак, подбрасывал кусок вверх, хватал его на лету своим изогнутым клювом, проглатывал и замирал. Затем он входил во вкус и заканчивал свою трапезу весьма поспешно.
Как-то ранним утром, когда Филя меланхолично поглядывал на принесенный мною завтрак, откуда-то появился брат, хитро прижимая к груди что-то пушистое. Это были воробьи, маленькие воробьи, только что опушившиеся, с желтыми клювами, они испуганно жались друг к дружке, вытаращив глаза-бусинки. Я сразу поняла, для чего он их притащил. Сжав в руке мокрое холодное мясо, я остолбенело смотрела, как брат подносил воробья на вытянутой руке Филе. Тот, мгновенно оценив ситуацию, выхватывал пискуна своим кривым ртом, подбрасывал вверх и заглатывал, заглатывал. Если бы он мог смеяться, наверное, Филя захохотал бы, столько живости появилось в нем. А воробьи пищали, исчезая в его ненасытной утробе. Что произошло тогда со мной, когда я выхватила оставшихся двух, и с силой швырнула их об асфальт, вдребезги, насмерть, а потом, уже мертвых, кинула этому, с изогнутым клювом, и он рвал их на куски, прижимая когтистой лапой к шершавому бревну. Они уже не пищали.
И еще был случай. Белка, подстрелянная братом и судорожно хватающаяся за ветки. Кровь, бьющая фонтаном из пробитого брюха, и я добила ее палкой. Мне и сейчас страшно оттого, что я не могу вспомнить, что руководило мной тогда - желание прервать страдание и заменить мучительную смерть быстрой, или та звериная сущность, что рождается вместе с любовью и живет в нас с первых минут той темной половиной, которая, вырываясь вперед, ликует и радуется каждой победе. Я не знаю, что это было, потому и мучаюсь, спустя столько лет, теми воробьями и белкой.
"…королевич, сапожник, портной, кто ты…" Брат вышел на крыльцо с тяжелой двустволкой наперевес. Дядина "игрушка" была гордостью их дома. Когда-то он убил из нее волка, шкура которого, изрядно побитая молью, висела на стене, и время от времени сбрасывала с себя клочья порыжевшей шерсти в пропитанный нафталином воздух дядиного дома. С тех самых пор беспатронное ружье горделиво висело над косматым чудовищем в гостинной, напоминая о давних победах своего хозяина.
Брат лихо вскинул тяжелое дуло и прицелился мне между глаз. Кошка на моих коленях сжалась и замерла, потом он резко рванул ружье на проходящую мимо его родную сестру, целясь прямехонько в ее курчавый затылок.
"…будешь такой, говори поскорей…" - Солнышко напружинилась, она не хотела больше играть, - "…не задерживай добрых и честных лю…" - Солнышко вдруг выпустила все свои двадцать острых коготков и рванулась одним красивым прыжком вверх. Зачем? - и ружье, как бы само повернувшись в руках брата, ринулось своими круглыми глазами из двух стволов за ее гибким телом. Мир замер. Казалось, она застыла в своем красивом полете бесконечно долго. И тогда раздался выстрел, звучащий во мне до сих пор. Солнышко разлетелась на несколько частей, ружье оказалось заряженным.
Потом, спустя много дней, я никак не могла вспомнить, откуда и когда именно появилось это таинственное создание, разрешившее своей смертью чужую жизнь. И теперь, спустя много лет, я уверена, что у ангелов глаза не голубые, а такие же, как у той кошки, - два оранжевых солнца с медными лучами вокруг узкого зрачка.