- Ой, дай я посмотрю... - Она склоняется надо мной. - Тебе больно? - В ее глазах светится участие. - Ну, почему? Зачем... - В ее глазах так легко прочесть сожаление.
Впрочем, начну с начала. А началось это чуть больше часа назад.
Познакомились мы с нею в очень "романтичном" месте - на вокзале. Я только что спустился с гор - во всех смыслах этого слова - и сексуальная энергия так и била из меня. И это немудрено, если учесть месяц воздержания в охотничьем домике в горах. Поэтому я сразу обратил внимание на нее, одиноко стоящую на перроне диву - такую соблазнительную в коротком платьице и симпатичных босоножках, охватывающих тонкими ремешками точеные лодыжки невероятно длинных ножек. А какие на этих ножках были пальчики... Многое отдал я бы только за то, чтобы подольше любоваться ими.
Я был очаровательно небрит, даже, можно сказать, бородат. Поэтому лишь с сожалением бросил последний взгляд на эту фею, дернул себя за кучерявую поросль и, решив, что недостаточно привлекателен для знакомства, тяжело вздохнул и впрягся в лямки рюкзака.
- А, знаете, вы похожи на Марлона Брандо. - Раздался сладкий голос у меня за спиной. - Эта невероятная борода, эти выпирающие мышцы...
Я чуть не подпрыгнул - слишком уж неожиданно раздался этот голос, произнеся то, что я мечтал услышать уже давно. С недоверием я повернул голову и увидел ее, ту самую незнакомку, которой я любовался несколько минут назад.
- Вы не пригласите меня на рюмочку кофе? - Проворковала она и кокетливо повела обнаженным плечом. - Я бы даже не отказалась от двух...
У меня резко пересохло в горле, так что я смог только кивнуть. Она же посмотрела на мои внезапно оттопырившиеся штаны и удовлетворенно закивала:
- Да, никак не меньше двух.
От вокзала до моего дома было достаточно далеко. Достаточно для того, чтобы придти в себя. О чем она ворковала мне на ухо, я уже и не помню. Полагаю, что-то обо мне - ее глаза сияли неподдельным интересом и восторгом. И она то и дело норовила легонько потянуть меня за бороду.
Квартира встретила нас прохладой. Я с видимым облегчением сбросил рюкзак, а она блаженно прислонилась к стене и чуть не взвизгнула от наслаждения. Затем, не отходя от стены, она попробовала сбросить босоножки. Пришлось придти на помощь, и я чуть не задохнулся от нахлынувшей волны желания, стоило лишь прикоснуться к ее роскошным ногам. И я не удержался, и прикоснулся губами к одной, а затем и ко второй коленке. Несколько мгновений спустя мы целовались.
Ее губы пахли земляникой, а волосы - сиренью. Ее полуприкрытые глаза метали тихие молнии, вонзавшиеся в меня, и заставлявшие вздрагивать от вожделения. Ее руки бродили по моему лицу, шее, плечам. Она сыграла на моей груди какую-то клавесинную фугу, пальцами, словно по обводам скрипки, быстро провела по моим бокам, спустилась еще ниже и изобразила рукой кораблик, заблудившийся во тьме и кружащий вокруг маяка, одиноко стоящего на мысе моей надежды.
Она была великолепной актрисой, разыгрывая различные сценки - из альпиниста ее рука превращалась в шофера, чтобы затем, став на минуту дирижером, превратиться в умелого флейтиста. Я уже не помню, сколько раз я был на самой грани, но она, словно чувствуя это, на мгновение останавливалась, чтобы сменить роль и пойти по новому кругу.
Ее ласки были разнообразны и неистощимы. Но куда большее наслаждение я получаю, когда ласкаю сам. Мгновение, и она лежит на спине, разметав волосы по подушке, раскинув руки и блаженно закрыв глаза.
Я провожу пальцами по ее шее, изображая серфингиста, взбираюсь на крутую волну ее груди, чтобы затем спуститься парусником на ровную гладь ее живота. Она урчит, словно кошка, когда я, медленно скользя, приближаюсь к ущелью, в которое низвергается море. И я падаю вместе с морем, прорвавшись сквозь шелковое заграждение. И начинается ураган! Ноги-стены ущелья сдвигаются, сжимая мою ладонь, не отпуская, в наслаждении и с намерением это наслаждение продлить. Но я птицей взмываю над ней, опускаясь на бархатную поверхность ног, скольжу по коже все ниже и ниже, изредка прикасаясь губами, словно путник к прохладе ручья. Вот лодыжки, еще недавно скованные ремешками босоножек, а теперь мирно отдыхающие в ласковых объятиях моих ладоней. Очень нежно прикасаюсь к ним губами и скольжу, скольжу ниже, еще ниже... И легонько прикасаюсь кончиком языка к мизинцу, такому крохотному и беззащитному. Перелетаю на следующий пальчик, уже смелее, не раздумывая, а твердо намереваясь охватить его губами, вобрать в себя. И в следующее мгновение получаю в скулу розовой, очаровательной пяточкой. И отлетаю в угол, теряя по пути остатки достоинства и сознания.
Что это? Рыбки? Птички? Звездочки? И чей-то голос, такой знакомый и такой участливый.
Я вжимаюсь в угол и слабо скулю от боли и обиды. Щека начинает заметно распухать, а в душе расползается черное облако обиды на себя, такого неразумного, на нее, такую прекрасную и такую возмущенную.
- Зачем ты сделал это? - Теперь она сидит на софе, поджав губки и ноги и целомудренно накинув на шею полупрозрачный шарфик. - Ну, зачем?
Я восторженно, через накатывающиеся слезы и волны боли, смотрю на нее. Невероятно! Она не понимает!
Она замечает блеск восторга в моих глазах - еще бы, я и не старался скрывать его - и изгибается, словно кошка. Шарфик соскальзывает на софу, и перед моим взором предстает великолепное тело. Эти руки, такие нежные и ласковые. Эти небольшие груди, цвета луны, такие упругие и восхитительно колышущиеся. Эти ноги, длинные и сильные. Эти пальчики, такие ровные и вкусные. Правда, я так и не успел их распробовать, как следует...
- Дай я посмотрю... - Она склоняется надо мной. - Тебе больно?
В ее глазах так легко прочесть сожаление.