Вот позади первые дни моего пребывания на монгольской земле. Мозг переполнен новыми впечатлениями и информацией, море новых понятий, слов и терминов захлестывают разум. “Отнесешь заявку на “погромщик”, а ночь проведешь в “клопе”” – получаю я команду кадровиков. Кто это и где скрывается этот злой “погромщик”? И что такое “клоп”? Быть может какая-то аббревиатура? Но вечно спешащим командирам некогда разъяснять вновь прибывшему лейтенанту всю эту абракадабру. Приходится потихоньку разбираться во всем самому. Смысл приказа начинает потихоньку вырисовываться в моем сознании. Оказывается “погромщик” не что иное, как позывной радиоэфира штаба дивизии военно-транспортной авиации. Так вот куда мне надо отнести заявку на включение в список командированных, отправляемых авиатранспортом в восточные гарнизоны группировки войск! А “клоп” - не что иное, как приклеившееся к гостинице 31-й бригады военных строителей, данное каким-то остряком шутливое название. Правда, в полном варианте оно звучало как “Золотой клоп” и употреблялось в обиходе повсеместно. Справедливости ради надо отметить, что клопов в этой гостинице – деревянном строении барачного типа я никогда не видел, наверное, дезодорация проводилась там регулярно, поскольку клопов в Монголии множество. Самым популярным анекдотом той поры в этих местах, среди командированных, был диалог с всемирно известным своим остроумием Армянским радио, где на вопрос: “А светятся ли ночью клопы?” Радио отвечало: “Конечно нет, а то бы в Монголии были только белые ночи”. Первые лингвистические трудности преодолены, но “погромщик” задал мне новую задачу. Оказывается, добираться до аэродрома надо на машине, отходящей от “клопа” и следующей на “Налайх”, именно так среди русскоязычных тогда произносилось название, располагавшегося в 30-ти километрах от столицы, шахтерского поселка “Налайха”. Рядом с ним и находился наш аэродром. Пытаюсь запомнить новое слово с помощью ассоциативных образов: “Налайх” – это же “на - лай”, то есть предлог “на” и “лай” собаки, ну а “х” из головы то не вылетит. Так думал я, ложась спать. Но обилие впечатлений и нового утомили мозг. Утром на меня все смотрели с удивлением и недоразумением, как будто я собираюсь на Луну, когда я обращался к ожидающим машину пассажирам с вновь реконструированным памятью названием поселка: “А кто тут на “Нагавк?”
Трудно было вникать в эти новые понятия и слова, тем более, что программ адаптации вновь прибывших, куда бы то ни было: и на предприятие, и в коллектив, и в страну у нас, в Советском Союзе, никогда не было и во всем, при перемещениях и освоении нового приходилось надеяться только на свой разум и сообразительность. Но мы быстро осваивались. Вскоре я уже знал, что “сайнбайну” – это “здравствуйте”, в переводе с монгольского на русский, “дарга” – начальник, “шуудан” –почта, “кампаи” – товарищ и тому подобное. Причем, эти слова, часто проскальзывая в разговоре русскоязычных, хорошо вписываясь в реплики, стали какой-то неотъемлемой частью общения среди нас. Образовался какой-то новый язык – смесь русского с отдельными монгольскими словами. Я знаю, на островах Тихого океана такую смесь английского языка с местными словами и фразами называют “пиджин-инглиш”. Так может, и наш коктейль из русской речи и монгольских слов следовало бы уже называть не иначе, как “пиджин-русиш”? Самым же популярным среди нас тогда было монгольское слово “бичиг”, которое произносилось советскими как “бичик”, так оно звонче звучало в радостных устах. Дело в том, что слово “бичиг” обозначает по-монгольски “талон”. А все дефициты социализма тогда доставались по этим самым талонам, которые иначе как “бичик” никто из командированных не называл, радуясь и сияя от счастья, предвкушая покупку очередной обновки. Правда, язык этот часто играл с нами и устраивал злые шутки. Так, при пересечении поездом границы МНР, мой сосед на вопрос таможенника, что находится в его чемодане ответил: “Кухонные принадлежности”. После этого монгол устроил с его чемоданом настоящий шмон. А объяснить это просто: “кухонка” по-монгольски – “женщина” и потому монголу было интересно, что же за женские принадлежности перевозит мужчина. Я тоже в первые месяцы пребывания опростоволосился, при несколько других обстоятельствах. На одном из столичных вернисажей довольно громко заспорил с товарищем о палитре цветов на картине современного монгольского художника, несколько раз повторив слово “пурпур”. Боковым зрением обнаруживаю, что стоящие поблизости посетители из местных жителей с удивлением смотрят на меня. Тогда я не придал этому большого значения, предполагая, что они слышат наш с коллегой диспут и не одобряют мою точку зрения. Много позже я понял свою ошибку. Оказывается, “пур-пур” по-монгольски не что иное, как совокупляться, и в глазах монголов я выглядел как человек, ругающийся в публичном месте матом. Позднее я много раз слышал это выражение в бесстыжих устах местных сутенеров. Правда звучало оно у них как-то колоритней и с добавлением, из-за слабого знания русского языка, для скорейшего объяснения цели визита, слов “джахн-джахн”, что означает быстрей-быстрей.
Конец.