Вот еду в автобусе. А от меня апельсинами пахнет. Одним, точнее, апельсином. А я вот всегда, когда от людей пахнет апельсинами, думаю, что их предки были апельсинами. Ну вот, ну обычная такая история, купили люди апельсины, на рынке, может, не знаю, может, кто и в магазине, но это вряд ли. Уж поверьте. Так купили они апельсины, килограмм целый. Можно больше. И давай их есть. Ели-ели. Ели-ели. Устали. Один всего остался. А – не лезет. Упирается. Попробуйте-ка целый апельсин – и в рот. Чего делать? На подоконник, конечно, сразу. Больше некуда. Везде корки апельсинные. Оранжевые. Некуда. И лежит на подоконнике. Солнышко там, небко, тучки в снежок крошатся. Апельсины только зимой. И забыли все про него. Лежат, болеют. Аллергия. Через неделю проснулись. Апельсин на подоконнике. И не сгнил, представьте. Даже не собирается. И через месяц. И через год. Вот и дети в школу пошли. Лежит, есть не просит. Ему имя придумали. Член семьи, все такое, пятое-десятое, три-шестнадцать, кедры-выдры. Артирошка. Сын в институте уже учится. На каникулы приезжает – к окну: как там Артирошка? Лежит. Все сто раз помереть успеют. Дом сгнил, ничего нет. Или переехали. Забыли. И вот, когда уж нету никого, он с подоконника-то, прыгнет в траву, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, в этот синий понедельник. И начинаются в нем глубинные изменения. Необратимые. В человека превращается. Это не то, чтобы оборотень, а закономерное развитие. И стал. Сначала смеяться научился. Головку потом держать. Ну и все остальное прочее, не при делах. И зонтики носить. Один, да, куда ему второй? Внукам подарит. А потом – в автобус запрыгивать. И кондуктору пять рублей показывать. Покажет – спрячет, покажет – спрячет. И садится так, аккуратненько. А я уже рядом сижу. И руки пахнут апельсинами. Одним. Не, я на подоконнике не лежала, по крайней мере, не в форме апельсина, хотя и прыгать умею. В траву и на скакалке. Я апельсин чистила. А этот, с зонтиком, тут вот сел, пять рублей показывает. С двумя зонтиками. Так вот в автобусе и еду.