«Хотите реализма – идите и смотрите в окно.»
(А.Хичкок)
А все началось с этого рыжего засранца, которого она притащила с помойки. Весь дом моментально провонял кошатиной, по дивану начали дружно скакать стада блох, я был выпизжен моей любезной из дома, с похмела по жаре искать жидкость от блох. Когда вернулся, то застал это чудовище обожравшимся, с распухшим животом, передвигаться он уже не мог, его непрерывно рвало, он жрал свою блевотину и опять блевал... Такого свинства в своем доме я не потерпел, взял питомца за шкиряк и ***нул с балкона. За что получил очередной скандал от ненаглядной, принес Кузю домой и запер в сортире. Не взлюбили мы с Кузьмой друг дружку с самого первого взгляда, ответный удар не заставил себя ждать. Ночью, когда мы с Настенькой затеяли любовь, он тайком забрался к нам под одеяло... ну и насрал нам там, когда я понял что произошло, то был уже по уши в кошачьем дерьме. Немой вопль застыл на моем лице, обращенном к моей любимой, которая журила Кузю пальчиком. Я проводил ее нежным супружеским поцелуем на работу, убедился что она уехала и взялся за дело. Завернул в полотенце пивную бутылку, кропотливо прошелся молоточком, просеял мелкую крошку и тщательно размешал ее с мясными консервами, которыми постоянно блевал от обжорства этот засранец. Рыжая тварь даже не прикоснулась к любимой жратве, зато ночью Кузя притворился, что застрял за холодильником и орал благим матом, до тех пор, пока любимая не заставила меня извлечь его оттуда, за что я и был цапнут за палец. Только жалели почему-то не меня с прокушенным пальцем, а «натерпевшегося страху Кузеньку». Когда, наконец, вопрос был поставлен ребром, то Кузя занял мое место на супружеском ложе рядом с Настенькой, а я его место на помойке на долгие годы...
Сознание вернулось неожиданно, наполняя здравым смыслом пирамиды опрокинутых стаканов, битых бутылок, затушенных в стол окурков, одетое и обутое тело, лежащее в неестественной позе. Впервые за много дней, ночное забытье было прервано не стаканом портвейна, а холодными, бодрящими, душевыми струями. Завтрак состоял не из второго стакана с сигаретой, а из сладкого чая с окаменелой булочкой. Комната была приведена в порядок, пол помыт, битая посуда выброшена, уцелевшая скидана аккуратной горкой в раковину. Выпить на удивление до сих пор не хотелось, кроме этого заняться было решительно нечем, после недолгих, но относительно трезвых раздумий, взгляд упал на давно онемевший телефон. Ни одного номера на уме не было, записная книжка канула в дебрях запоя, единственный оставшийся вариант осмысленного набора – нажать Redial.
Трубка ответила голосом Тимы, фамилия которого здесь не приводится ввиду политкорректности, потому как принадлежит не только Тиме, являясь достоянием всего его семейства, представленного в российской Гос. Думе главой одного из зауральских регионов, которые для москвичей не более чем пустые звуки черных дыр географии. Тима же, избалованный семейным статусом, быстро выпорхнул из родной перди, якобы с целью престижного образования и обосновался в папашиной депутатской квартире в центре Москвы. Об учебе, конечно, речи и не шло, основной интерес депутатского сынка притягивали шышки и ****и, которыми он и барыжил в свободное от их потребление время.
- Алло, - сказала трубка голосом Тимы.
- Алло, - сказала трубка Тиме моим голосом.
Эскалатор завез меня в чрево метрополитена, забитые до отказа кишки поездов разносили многоликую публику по всем конечностям подземного монстра, чтобы выплюнуть пережеванное мясо на Алексеевской, Новогиреево или еще каком московском отхожем месте. Не обращая внимания на нашедших место под солнцем в бесконечных переходах, я запрыгнул в последний вагон в направлении центра. На полу лежал маленький черный блокнотик, я аккуратно стер с него рукавом отпечаток чьей-то ноги и открыл на первой странице: «Творец истины - это я, прописной, с заглавной буквы писаной истины, кровью на высушенной коже еврейского младенца, умерщвленного посредством пуль в материнский живот в Бабьем Яру». Почерк был мелкий, аккуратный, похожий на женский, каждая буква была отделена от предыдущей, над некоторыми стояли маленькие черные точки, чаще две или три, реже одна или четыре. Я закрыл блокнот и положил в задний карман грязных джинс.
Тима, как обычно, был жизнерадостен и многословен. Однажды на спор он сожрал жирного, рыжего таракана, без наебок, широко открыл рот, посадил его на язык, а тот сам забежал ему в глотку. Таракану, конечно, было похуй, но я подумал, что должно быть мерзкие ощущения, когда тебя жрут живьем, интересно, а в какой момент таракан сдох? Скорее всего он вообще не сдох, а поселился у Тимы в башке и теперь вещал оттуда тиминым прокуренным голосом:
- Пойдем я тебе кое-чего покажу. Папирус сюда даже не суется, вот я на досуге одну комнату под оранжерею и приспособил. Вот они мои касатики, только погляди какие красавцы, шышки к лампочкам тянут. А как ты думал, только передовые технологии: флюрисценты, люмисценты, рефлекторы, ***кторы, удобрения, поливалки, дела-волоса, все в интернете заказывал, отдал большие деньги, но не жалею. Вот здесь в углу старички сидят, точнее старушки, мужские особи я без суда и следствия под нож пускаю, а хули с них взять – ботва одна. А тут у меня молоднячок подрастает, каждый день новыми листиками мне машут, капризные до ужаса, чуть чего им не нравится – грустнеют, листики опускают, чахнут, вянут, глаз да глаз за ними. Кстати, если задержишься немного, то могу поделиться с тобой одной дипломированной ****ью... А то и значит, красный диплом МГУ, спортсменка, комсомолка, ****ся виртуозно, как швейная машинка. Спросишь, как она ухитрилась закончить с красным дипломом, а я тебе отвечу, садилась к экзаменатору, одной рукой билет брала, а другой препода за яйца брала и дрочила ему там под столом, делая невинное личико, хлопая козьими глазками и получала заслуженный отл... Я ее вчера вечером отыкзаменовал, по полной программе, устно и ****ьменно. Насосала, говорю, ты сегодня, подруга, на твердую четверку, приходи завтра улучшать результаты.
Тима так и не дал мне вставить ни одного слова, моментально истолковав мое молчание, как согласие на разрекламированную отличницу. Я же пропускал его трескотню мимо ушей, зачарованно глядя на конопляные джунгли московской сталинской квартиры, пока откуда ни возьмись не взялась ****ь. Тима, не дав мне ее как следует разглядеть, сгреб ***** в охапку и поспешно ретировался, предложив мне пить чай, в ожидании своей очереди. Я налил полный чайник воды, включил его, достал из кармана блокнот и открыл на второй странице: «Забавно, от превращения в машину я уже далек, но еще дальше способность чувствовать, воспринимать хоть что-то близко к сердцу, всем что-то нужно, и каждый норовит забраться к тебе в душу, чтоб плюнуть там или насрать, забавно, блять.» ****ские крики заглушали закипающий чайник. И чего это она так орет, может быть притворяется? Чайник призывно щелкнул, я взял его за ручку и зашел в оранжерею, сначала обильно полил молодняк, потом уже старушек в углу. От земли поднимался пар. ***** истерично стонала. Я захлопнул за собой дверь.
По улице без цели, без направления и без мыслей шел я и считал ментов. Один из домов показался знакомым, зашел в знакомый подъезд, нажал на знакомую кнопку лифта, позвонил в знакомую дверь, открыла знакомая Настя. Я молча протянул ей свежесорванный у Тимы цветок, она молча взяла шышку и понесла в микроволновку. Я остановился у книжной полки: Маркес, Мураками, Кундера, Кортасар, Борхес, Мисима, Хармс, Лимонов, Довлатов и прочее, ни разу не открытое говно в твердом переплете вызвало у меня неудержимый позыв к мочеиспусканию. В унитазе одиноко дрейфовала окровавленная прокладка, я безуспешно попытался проссать ее, после чего снова достал черный блокнот: «Шри Чайтанья Махапрабху получал огромное наслаждение, когда вкушал пищу, приготовленную им, а сам Рагхунатха Бхатта обычно принимал остатки пищи Шри Чайтаньи Махапрабху.» Под аккомпанемент унитазных струй я вышел, застегнул ширинку и заглянул этой жидовке в ее моржовые глаза, среди льда я увидел там два моржовых хвоста, по одному хвосту вместо каждого зрачка. Настя, неукротимая бестия, бесстыжая шлюха, жрица любви, рабыня секса с моржовыми хвостами в глазах, по одному вместо каждого зрачка. Пока я все это думал, рот мой непроизвольно выдал следующую тираду: «Дорогая! Твою ****у я впервые увидел в Кисловодске.» Больше нам говорить было не о чем.
Я вернулся домой, сел за стол и открыл блокнот в последний раз. На очередной странице были только два слова «Константин Тимошенко». Имя и фамилия, русские, незатейливые, неброские, могли принадлежать кому угодно, автору блокнота или случайному его знакомому, но принадлежали почему-то именно мне. Следующая страница была чистой, я взял ручку, чтобы написать там, но меня стошнило кровью на бумагу...