Виктор заранее поежился, представив, как промозглый дождь с ветром окружит его со всех сторон . Косые струи будет бить под капюшон, хлестать по щекам, по глазам. А делать нечего, идти все равно надо: влево – вправо от КПП по двести пятьдесят шагов вдоль деревянного забора по узкой тропке.
Вообще-то, идти надо было Саньке Князеву – его очередь, но Виктор проиграл ему свой обход в шашки. Теперь он будет из тепла пялиться на него сквозь мокрое стекло или засядет опять за изучение книжки по шашкам, где описаны лучшие партии белорусских мастеров.
Белов накинул огромный плащ, надвинул капюшон, спрятал на груди автомат, шагнул на порог. Сашка быстро захлопнул за ним дверь, сплющил нос об стекло, вглядываясь, помахал ладошкой.
Струи замолотили по брезенту, дурной ветер набросал в лицо мелких брызг. Спрятав руки вместе с рукавами в широкие прорези по бокам плаща, прижав автомат к груди, Виктор сгорбился, прикрывая лицо от ветра, великодушно дал уговорить себя начать обход с левой стороны. Так хоть ветер будет пока дуть в правый бок и немного в спину. Все равно, пока дойдешь до конца забора, промокнешь, так что обратный путь будет уже не сладким, а пока хоть немного сохранишь тепло.
Быстро перебежав открытое место перед большими зелеными воротами с красными звездами на них, где дождь с ветром дико отплясывали танец на асфальте, Виктор нырнул под кроны высоких берез, здесь хоть не так колотило по капюшону, но воды было тоже с избытком. Не только сверху, но и под ногами. Сапоги скользили по раскисшей тропинке, заезжали в высокие кусты крапивы, сбивая на галифе крупные капли. Деревянный забор части с колючей проволокой наверху почернел, от него от него тянуло мокрым холодом, хотелось держаться от него подальше. Березовый лес вокруг тоже нахохлился, ветки крон обвисли, как мокрые волосы на голове.
Слава Богу, этот забор кончился, свернул влево. Виктор спрятался за углом – дальше уже можно было не ходить, пусть часовой с другого поста меряет эту тропку, закурил, пряча «Памир» в кулаке. Хмыкнул, глядя, как окурок упал рядом с таким же, еще не успевшим расползтись от дождя – Серега Дорофеев не дождался, смылся, промокашка.
Низко нагнув голову, не глядя по сторонам, Виктор поспешил назад. Эх, сейчас бы домой к печке, да к Любаше под мягкий бок. Сильный порыв ветра вбросил с деревьев водопад брызг, ехидно ухмыльнулся: «Ага, щас, жди. Любашу, поди тискает тот хмырь, падла. В капитанских погонах».
Настроение упало – дальше некуда. Три дня назад он все-таки упросил майора Лымаря отпустить его на пару дней домой. Делов-то тут – сорок километров всего! Лымарь долго морщил огромный лоб. Шевелил мозгами, помогал себе пальцами – работы по части много; скоро проверяющие из области припрутся, между грибками и водочкой будут щупать выкрашенные носы ракет, рыскать по тумбочкам солдат и т.д. – но Белов мужик надежный, да и с пустыми руками никогда не возвращается. Пусть слетает до дому, бабу свою проверит, не заржавела ли.
– Добро, но в воскресенье, к вечерней, чтоб как штык! – Лымарь не был вредным служакой, да и Белова нужно как-то поощрить. Почитай, он всем салабонам за старшего брата. Угораздило же парня в двадцать семь лет в армию попасть. Хорошо хоть, почти рядом с домом.
В субботу в обед Виктора подбросили до города, на автобусе, который забирал офицерских детей из интерната. А там уж до родных Кудрешок рейсовый автобус за каких-то пару часов довез до деревни. Полтора километра по деревне от остановки до дома прошли в дружеских похлопываниях по ладоням, коротких разговорах.
Любани дома не было. Виктор переоделся, прошел в огород. Сосед, Юрка Безвинный, лениво тюкал колуном по чуракам многолетней кучи.
– Привет, Иваныч! – поздоровался Виктор, подходя к жерди, символично разделяющий огороды соседей.
– О-о, привет, Витек. На побывку? – раскосые глаза соседа довольно растянулись, – будет с кем погутарить.
– Да, вроде как. А где моя, не знаешь?
– Мои поперлись в Лешково в кино, и она с ними.
Все ясно: туда и обратно час пехом, да кино – два. Виктор наносил воды в баню, затопил, порубил с час дрова, уложил в поленицу, дал сена козе, подкинул дробленого зерна курам. А время еле ползло. Разобрал постель, приготовил чистую сменку в баню. С удовольствием попарился, сто четыре градуса под потолком привели в благодушное состояние.
Попив чайку со смородиновым листком, уселся на крыльце поджидать жену. Попыхивая сигаретой, удивлялся – дома телевизор, смотри, не хочу, чего ради переться за два километра в Лешково? Сама же говорила, что уже месяц задержка, так зачем мотаться зазря, студить задницу?
Уютно было сидеть на ступеньке крыльца, поглядывая поверх перильцев на деревню. Поздняя осень побаловала погожим деньком: оставшиеся листья на тополях и акациях еще не вызывали уныния, суматошные стаи галок оживляли блеклое небо, перекликались привязанные перед домами телята, бегали друг за другом разноцветные куры, пахло дымком от сжигаемой на огородах ботвы. Привалившись к косяку двери, Виктор запахнул плотнее фуфайку, натянул на глаза кепку, вздремнул.
Только нарисовалась в видении Любаня с ее упругой грудью, полными ногами, как за кустами акации раздались голоса. Виктор открыл глаза, пригнулся. Заулыбался, представляя, как напугает сейчас женку, как радостно подхватит ее на руки, бегом понесет в баню отогревать, парить, мять ее ядреное тело.
По тропке прошли соседские Томка и Зинка, с жаром обсуждая индийских Зиту и Гиту. У конопатой Зинки на лбу приклеен листок какой-то травы.
Любани с ними не было. Виктор подождал пару минут, пока скроются за кустами сирени соседки, поднялся, пошел в огород, решив встретить жену за деревней. Мало ли что, может, поругались с девками, другой дорогой пошла? Кудрешки с Лешково соединяют три дороги. Выдернув из стены бани здоровый нож, которым обычно срубал капусту, на ходу подхватил ветку, не спеша пошел по огороду, вырезая из палки какого-то чертика.
Выйдя за огород, вгляделся – по нижней дороге из Лешкова кто-то шел, но уж точно не Любаня – чего бы ей делать крюк? Средняя была пуста, значит, точно, Любаше вздумалось прогуляться верхней дорогой, по лесополосе, тянувшейся от деревни до села.
Виктор свернул с огорода на тропку к верхней дороге, ступил под желтые кроны берез. Лет десять-двенадцать назад он сам сажал их вместе с другими школьниками, помогая колхозу перегородить поле. Чтобы снег зимой держался – так объясняли им. Теперь березы, кое-где осины и акация, уже вымахали за десяток метров, укрывая пешеходов от дождя, ветра, и пурги зимой.
Перед Лешковым посадку завершала грунтовая дорога, дальше шло голое поле, примыкающее вплотную к домам. Виктор решил отлить, чтобы не тащить «добро» до Дворца Культуры. Сойдя с тропинки, далеко просматриваемой взад-вперед, притулился у густых кустов акации, расстегнул ширинку, завертел головой и замер.
Метрах в семи, дальше в кустах, высокий парень или мужик в кожаном черном плаще задирал подол девке. Обняв ее левой рукой, прижав девку к стволу березы, правой щупал ляжку, задирал ладонь выше, тиская голую ягодицу. Девка подняла левую ногу, обвив ей ногу мужика. Затаив дыхание, Виктор ждал, что будет дальше. Парень изогнулся, запуская ладонь за ляжку девки к промежности и нагибая коротко стриженую голову, видимо, целуя ее в шею. Из-за его плеча показалась физиономия девки с закрытыми глазами. Полные губы ее были раскрыты, зубы стиснуты.
Витьке показалось, что за спиной взорвалась вакуумная бомба. Уши заложило, наступила полнейшая тишина, мир сузился до размеров бледного пятна. Пропало все, даже черный плащ, осталась только эта приподнятая верхняя губа. Подвижная, подрагивающая, как у собаки, когда она злится. Любаня всегда так делала, когда чувствовала приближение оргазма.
Оглохший, с пустой головой, он бездумно двинулся на это пятно. Где-то внутри груди больно тикали часы, отмеряя последние мгновения готового взорваться сердца.
Любаня открыла глаза. За краткий миг в них промелькнули мутное наслаждение, узнавание, удивление, дикий страх. Она толкнула от себя мужчину, вывернулась из-под его руки, бросилась к мужу.
– Витенька-а! Не надо!! – испуганно закричала Любаша, глядя почему-то на его руки.
Виктор очнулся. В голове бухало, Люба тянула его за рукав фуфайки, трясла. Он выдернул руку и со всей силы ударил ладонью по уху Любани. Отшатнувшись, она упала спиной на пыльные кусты акации, в безмолвном крике открывая рот.
– Пошли домой, – враз усталым голосом сказал ей Виктор.
– Эй, козел, ты что делаешь?! – раздался за спиной голос мужика.
Виктор обернулся, пошел на голос, чувствуя, как болят намертво склеенные пальцы на ручке ножа. «Если бы этот урод сказал, – прости, мол, мужик, не знал, что она замужняя, то какой с него спрос? А так – все… все… тварь», - колотилось в мозгу.
– Стой, падла, где стоишь!
Высокий мужик распахнул плащ, под которым оказался офицерский китель, сунул руку в грудной карман, выхватил пистолет.
– Еще шаг, козел, и ты труп! – черная дыра ствола тряслась на уровне лица. – И курву твою туда же придется. Стой, я говорю!
Виктор остановился – прыгать на пять метров он не умел, не Бэтмэн. Испуганно злые глаза следили за ним поверх черного пистолета. Чисто выбритое покрасневшее лицо с твердыми губами не выглядело решительным, скорее обескураженным. Левой рукой мужик поправил плащ, мелькнули звездочки на погоне.
Белов отвернулся, пошел за женой. Любаня, не оглядываясь, шла по тропке меж берез. Джинсовая куртка то приближалась, то удалялась.
Мужчина проводил их взглядом, облегченно вздохнул, скривил губы. Покачав головой, хмыкнул, достал из кармана сигарету. Поднес ствол пистолета, нажал спуск. Длинное шипящее пламя зажигалки подчеркнуло твердый изгиб губ, багрянец быстро проходящего смущения. Он пожал плечами и пошел в обратную сторону.
Виктор спрятал тесак в рукав – увидит кто, мало ли что подумают, – прибавил шагу. К огороду подошли почти одновременно. Закрыв калитку, пошел след в след за женой. Любаня шла, чуть втянув голову в плечи, видимо ожидая новой оплеухи.
Сбросив в сенях фуфайку, Виктор вошел в комнату. Любаня стояла, не раздеваясь, у окна и смотрела на улицу. Сев за стол, Виктор задумался, не зная, что делать. Глянув на жену, зло ударил кулаком по столу.
– Жрать давай! – как можно тверже сказал он. Хотел добавить – «сука», но не решился. Любаня вздрогнула, как ему показалось – облегченно, кинулась к вешалке, сняла куртку, метнулась на кухню.
Звуки посуды показались Виктору скрябанием железа по стеклу. Встав, он включил телевизор, сел в кресло.
Любаня вышла из кухни с тарелками, поставила на стол. Не поднимая глаз, опять скрылась на кухне, вернулась еще с одной тарелкой. Нагнулась над столом, ставя жареную картошку на Витькино любимое место и раскладывая вилки.
Не веря своим глазам, смотрел он, как юбка заголила голую ногу, круто переходящую в ягодицу. Виктор резко встал, подошел сзади к жене, задрал подол. Любаня вздрогнула, хотела выпрямиться. Виктор грубо толкнул ее ладонью между лопаток, и она послушно замерла, оперевшись локтями на стол.
Одни из тех новомодных кружевных трусов, которые Виктор видел только в кино и которые выставляют напоказ ягодицы, были на его жене. Подсунув пальцы под узкую полоску, Виктор рывком разодрал их. Между белых ног стали видны такие знакомые складки с темными волосками, что он заскрипел зубами. Грубо, так что с шатающегося стола упала тарелка с солеными огурцами, Виктор овладел женой.
Застегнув брюки, ушел в баню, долго с ожесточением парился, полосуя тело истрепавшимся веником. «Ну ведь не трахнул же…», – вертелось в голове одна – единственная спасительная мысль. Виктор нарочно цепко удерживал ее, не давая возможности влезать в мозг другим, паскудным видениям.
Уже по темноте вернулся в дом. В комнате громко говорил телевизор. На столе стояла тарелка с остывшей картошкой, огурцы, нарезанный хлеб, стакан чая. Любаша тихо лежала лицом к стене – спала или притворялась.
Виктор приглушил у телевизора звук, поел, залпом выпил холодный чай, отнес посуду на кухню. Разделся, выключил телевизор, боком лег на кровать, стараясь не касаться Любаши.
Перед глазами скакали бледные картинки: лицо Любаши с закрытыми глазами, ее приподнятая верхняя губа с мелкими бисеринками пота, полная нога с выглядывающей белой ягодицей. Чувствуя, что ни на чем, кроме как Любашиного тела он не может сосредоточиться, Виктор откинул одеяло, встал с кровати. Ухватив ладонями за щиколотки Любаню, наполовину стянул с кровати, поставив ее на колени, так как больше всего сейчас боялся посмотреть в ее лицо. В свете уличного фонаря тело жены казалось незнакомым. Раздвинув податливые ягодицы, Виктор, преодолевая сопротивление сухого тела, утолил вспыхнувшее желание, накинул на тело куртку и вышел на крыльцо.
Утром он встал первым, произошедшее вчера уже казалось полузабытым сном. Дорубил дрова, хозяйским глазом оглядел, что нужно еще сделать – не каждую неделю Лымарь отпускает домой. Жена держалась рядом, но глаз не поднимала, молчала. Старательно собирала опавшие яблоки, рыла морковь. Виктор, занятый делами, также не рвался к разговору, полагая, что ни к чему хорошему он не приведет.
В обед нарубил с десяток кочанов капусты, утолкал в мешок – салагам на точку – переоделся в солдатское и молча ушел на рейсовый автобус. К вечеру с дежурной машиной, привезшей детей в интернат, был в части. Забросив мешок с капустой на кухню, отметился у майора Лымаря и вернулся в казарму. Салаги, посмеиваясь, выложили новости: утром приехали с соседней части проверяющие, само собой – торжественный полдник, перетекший в обед; что завтра их начнут гонять по точке, как тараканов. «На нас и так по офицеру приходится, а тут еще три приехали», - бурчали они.
Но с утра лейтенант Раковский забрал Виктора и еще одного в город по хозяйственным делам – нагруженные гвоздями, краской, ящиками с маслом, мешками с крупами вернулись под дождь только к вечеру. А в двадцать ноль-ноль Виктор с Сашкой заступил в наряд. И вот теперь он собирал плащом воду с деревьев.
Прошмыгивая мимо КПП, Виктор стукнул в окно, пальцем показал Сашке, чтобы он расставлял шашки. Галопом проскакав вдоль забора до его конца. Виктор снова закурил, присел, прислонившись спиной к забору. Рядом зияла раздвинутыми досками дыра, через которую удобно было слинять в ближайшую деревню и вернуться почти незаметно. Да и офицеры частенько пользовались ей – удобно, раз и в городке, возле домиков – настолько часто, что через редкий березовый лес пролегла тропка от шоссейной дороги прямо к забору. Сто раз заколачивали дыру, и сто раз нижние гвозди кто-то выдирал, хотя от трассы до точки шла асфальтовая дорога, правда, в два раза длиннее тропки. Виктор поправил доски, чтобы не бросалась в глаза дыра.
Со стороны города, желтея фарами, промчалась легковушка, остановилась за придорожными кустами, понеслась обратно. Напрягая глаза, Виктор вгляделся, увидал, как через поле к лесу бежит человек. Добежав до берез, человек перешел на шаг, петляя по тропе среди берез.
Виктор похвалил себя за усердие – если это офицер, то вполне можно заработать еще пару деньков на увольнение за образцовое несение службы. Не салага же на такси раскатывает!
Мужчина уже перешагнул оборванную колючую проволоку, до которой от забора было с десяток метров, ступил в слабый свет от «кобры» в офицерском городке.
Виктор оттолкнулся от забора, распахнул плащ.
– Стой, кто идет? – громко крикнул он.
Мужчина остановился на миг, шагнул.
– Свои! – раздался голос.
Виктор вздрогнул, еще не поняв отчего.
– Стой! Кто? – снова крикнул он. Сполох молнии на мгновение ослепил его, но крик погас в ударе грома, – стрелять буду!
– Эй, салабон – я капитан Гурьев.
– Стоять!! – заорал Виктор, передернув затвор и чувствуя, как волосы дыбом встают на загривке.
Мужчина, остановился метрах в семи. Качающийся свет слабо выхватил мокрое злое лицо. Черный кожаный плащ отсвечивал вороненым блеском.
– Ты что, козел, охерел?! – затрясся Гурьев от гнева. – Да я ж тебя… да я… на «губе» сгною! Сучонок!
Виктор отвел ствол автомата в сторону, нажал спусковой крючок. Короткая вспышка осветила брызнувшую кору, маленькое лохматое отверстие в стволе березы. Сорок седьмой Калашников снова смотрел в кожаный плащ.
– Ах ты падла! – Гурьев остановился. – Ты у меня говно хлебалом будешь черпать, щенок! Сейчас Лымарь придет, ты меня узнаешь.
Он сунул трясущуюся руку в карман, вытянул сигарету, скомкал ее, отбросил в сторону, правой рукой вынул из грудного кармана пистолет.
Перед глазами Виктора мелькнуло видение капризно изогнутых губ, сзади белел ствол березы. «Что же никто не идет, оглохли что ли?» – удивленно подумал он и нажал спусковой крючок.