I
- Ты… это… отойди…
- Я сказала, ты сейчас развернешься и свалишь отсюда!
Наглое, толстое лицо парня расплылось в противной ухмылке:
- Или что?
- Или получишь по своей жирной роже!
Парень окинул говорящую взглядом и снова ухмыльнулся. Высокая, худая девчонка, по-мальчишески обстриженная, в старых джинсах и довольно потрепанной куртке. Воробей.
- А не пошла бы ты?
Десятиклассник легко оттолкнул ее в сторону и тут же получил кулаком по уху.
- Ах ты, сука!
Завязалась драка. Одноклассники столпились вокруг и глазели на дерущихся. Никто не порывался помочь кому-нибудь из них, все заворожено следили за поворотом события. Это было шоу, а зачем вмешиваться в него, если занятнее наблюдать со стороны. Если повезет, Аринину отправят к завучу и урок сорвется, не отправят – можно будет вдоволь поразвлечься на уроке, доставая ее записками и смешками.
- Аринина! Шабов!
В класс вошла географичка. Худосочная, нервная женщина, для которой было все равно кто здесь прав, а кто нет. Для которой всегда правой была только она сама. Которая просто любила подчинение. Лена поморщилась.
Класс притих.
- Что здесь происходит?!
- Зинаида Петровна, я здесь ни причем! – Протянул парень. Непостижимым образом он тут же оказался за метр от сжавшегося семиклассника, зато поближе к девочке-воробью. – Я никого не трогал, а тут Аринина налетела! Не могу же я просто стоять, когда меня бьют! А Аринина давно не в себе!
В классе заржали. Лена дернулась к Шабову (дрянь! Так врать!), но географичка поймала ее за рукав куртки. Эта импульсивная девчонка ничего кроме раздражения не вызывала.
- К завучу! Оба!
- Это не справедливо! – С задней парты вскочила ярко размалеванная девица. – Ну зачем Женьке лезть к Арининой?
Класс поддержал ее всеобщим гулом.
- Женька просто стоял, болтал с Ромкой. А Аринина как на него накинется!
- Садись, Крицина! И ты, Шабов, садись. Аринина, ты еще долго стоять будешь? К завучу!
- Он бил моего брата! – Сквозь зубы бросила Лена. – Разве я не имею права за него заступиться?
- Врет она все! – Ира Лесовская, первая девчонка в классе соскочила со своего
места. – Кто видел, чтобы Женька бил Аринина?
Класс поддержал ее общими криками.
- Замолчи, Лесовская! – Резко бросила географичка, которой все уже порядком надоело. Ее не слушались, и это злило. Еще тридцать лет назад ученики не могли перебить-то учителя, не то, что превышать на него голос. Тридцать лет назад никто не посмел бы накрасится как последняя проститутка и напялить на себя до неприличия короткие юбки. Тридцать лет назад знали, что учитель всегда прав. Ее воля, она бы и совсем не решала кто из этой парочки виноват. Они нарушали дисциплину, а значит, оба должны были сейчас идти к завучу. Но все же, - Аринин, Шабов тебя трогал?
Взгляды всех, кто находился в классе, устремились на низкого, даже для своего возраста, семиклассника. Мальчик съежился под взглядами остальных. Лицо у него горело, спине, несмотря на духоту в классе и старый теплый свитер, было холодно. Ниточка страха накрепко связала губы, и язык не желал двигаться. Глаза скользнули по лицу Лены, потом переместились на физиономию Шабова. Тот, в свою очередь, внимательно смотрел на Ромку. После уроков к нему обязательно подойдут и назовут стукачом, и скажут, что за стукчество бывает, и поинтересуются, нет ли случайно у него, Ромки, с собой карманных денег, и проверят портфель, и обязательно найдут пятак на обед, и заберут, и скажут, что теперь он прощен, а может спросят почему не дал сразу там, в классе.
- Аринин, у тебя язык отсох?
- Н-нет… н-н-ее бил… - пролепетал мальчик. И отвел глаза. От разочарованного взгляда Лены.
- Аринина. – Раздражение в голосе Зинаиды превысило норму. – Ты собираешься идти к завучу или нет?
- Они все врут! – Голос Лены сорвался на крик. Он взбесилась, ее трясло от бессильной злости. Было огромнейшее желание вцепиться в лицо этой сухой женщине, вцепиться в лицо Шабову и Лесовской и всех двадцати человек, которые сидели сейчас серой массой. А потом просто бежать, бежать, бежать…
- К завучу! Быстро!
На географию Лена уже не вернулась. Завуч говорила долго, нудно. Это был не первый их разговор, и пожилая женщина уже не скрывала своего раздражения. Эта девчонка все время лезла на конфликты. Постоянно прогуливая школу и учась абы как, она еще и постоянно затевала ссоры в классе. Да, она, Надежда Александровна, входила в положение этой семьи. В положение бедной матери, которой приходится сутками вкалывать на заводе, чтобы прокормить двоих детей. Но это переходит все границы! Хорошо, на этот раз она не будет сообщать о случившемся Арининой матери, но это только из уважения к бедной женщине!
От завуча десятиклассница вышла совершенно опустошенной. Злость больше не сотрясала плечи, ей теперь хотелось только одного – чтобы все от нее отстали. Она ненавидит вас всех, она убила бы вас, но сейчас, пожалуйста, отстаньте!
Лена зашла в класс математики настороженно – учителя не было.
- Аринина! – Притворно радостно воскликнул Шабов. – Не прошло и года!
- Отвали!
- Зачем так грубо? А братик у тебя умный! Догадливый!
- Ой, Женя, не зли ее! – Все так же притворно ахнула девица с соседней парты. – А то она сейчас нас всех побьет! Мне уже страшно!
- Отвалите от меня все! Идиоты!
Класс заржал и Аринину словно окатили холодной водой. Опять у нее внутри все взбунтовалось, всколыхнулось и потребовало ответа.
- Лучше бы уткнулись в учебник и попытались хоть что-то понять своими тупыми мозгами! Или это слишком для всех вас трудно?
Это была необычная для нее желчь. Злиться, драться, кричать, но не отравлять ядом. А тут получилось и сразу в точку – кроме нее, получавшей только по алгебре сплошные пятерки (последняя контрольная не в счет), все остальные учились из рук вон плохо. У некоторых (позор!) выходили двойки. На несколько мгновений в классе, словно струна, натянулась злая тишина.
- Воробушек, - Ирочка Лесовская подошла и облокотилась на парту Лены, - ты здесь никто и зовут тебя никак. Если не хочешь неприятностей, сиди тихо и не высовывайся!
- Тебя не спросила!
- Как знаешь, - ослепительно улыбнулась Ира и вернулась на свое место.
Тревога уже прокралась к Лене. Щемящая, пугающая. Что-то будет. Как тучи перед грозой, как неясный гул поезда для лежащего на рельсах… что-то…
В класс зашел учитель. Урок начался.
Олег Александрович листал журнал в поисках собственного предмета. Сегодня надо будет по быстрому объяснить новую тему и провести проверочную работу. Так, ну домашнюю работу проверять, разумеется, бесполезно, все равно никто не готов. Ага, вот и нужная страница…
- Кто это сделал?
На чуть желтоватой бумаге расплылось большое белое пятно, закрыв почти всю графу с оценками.
- Кто это сделал? – Повторил учитель. Скорее всего Радько, у нее за эту четверть должна выйти двойка. Впрочем, может и Соколова, и Лесовских…
Воцарилось молчание. У Лены бешено забилось сердце. Она уже знала, что будет дальше. Послушайте! Я не виновата! Уже заранее не виновата! Пожалуйста! Я никогда бы…
Но когда? Когда они успели? Пока она дралась с Шабовым?
- Покрываете друг друга? Отлично! В таком случае будете пересдавать все самостоятельные и все работы в этой четверти!
- Это что, мы, значит, должны из-за одной Арининой все пересдавать? – Воскликнула Лесовская.
- Я тут не причем! – Лена неосознанно сжала ладонь в кулак и зашелестела смятая тетрадь.
- Конечно не причем! – Протянула соседка Лесовской. – Весь класс видел, как ты корректор на журнал опрокинула! Я из-за тебя не собираюсь переписывать по сто раз все!
- Опрокинула? – Раздался голос с последней парты. – Да она просто весь вылила!
- Вранье! У меня даже корректора нет! – Воскликнула Аринина. Тщетно. Она же сама знает что дальше! Но ведь Олег Александрович… он же не поверит им… правда?
- А ты докажи! Олег Александрович, вы ее сумку проверьте!
- Лена, покажи, пожалуйста, свою сумку! – Мягко попросил учитель. Он не верит, он знает, что она не может! Знает… знает?
Лена молча высыпала содержимое своей сумки на парту. Со стуком выпал и корректор.
Аринина? Лена? Тихая бунтарка, почти отличница, одинокий белый волчонок в черной стае… но зачем? Она же почти отличница по алгебре! Ах, да, последняя контрольная, три. Что ж, здесь все равны…
- Это не мое. – Бесполезно. Ты же знаешь, что будет!
- Аринина, - голос учителя отдавал холодом, в котором скрывалось разочарование, - бери журнал и иди к завучу. Если ты пролила его случайно, - на он очень надеется, - то объяснишь ей как это получилось.
На ватных ногах Лена вышла из класса. Ощетинившийся ежик, загнанный в угол, воробей в углу клетки.
- Аринина, я думаю, что тебе нет смысла продолжать обучение, пока я не поговорю с твоей матерью. – Устало и раздраженно говорила завуч. Девочка, ты сама лезешь на рожон.
- Не надо, пожалуйста. – Лена ненавидела себя за этот подчинительский, рабский тон. – Не надо ее сюда вмешивать.
- Тебе пора бы научиться уживаться в коллективе! – Ясно и просто.
- Я здесь ни причем. Просто они все меня ненавидят. Потому что я не такая же, как они. Потому что я не разрешаю бить Ромку. Потому что я не курю на переменах и не пью водку. Потому что я…
Лена металась по комнате. Она, подходила к окну, садилась в кресло, вскакивала, облокачивалась на дверь, теребила край кофты…
- Замолчи! Так не бывает на свете, чтобы все были не правы, а ты одна права! Я говорила с Ромой, он сказал, что ты сама начала драться с Шабовым.
Светлана Николаевна сидела на прогнувшемся от старости диване. Сидела чуть сгорбившись, устало, несколько раздраженно и горько.
- Да ничего он тебе не скажет! Он их боится! Шабов с него деньги тряс!
С размаху ударила ладонью об стол, на бок упал граненый стакан.
- Перестань! Замолчи и не мели чушь! Ты сама настроена агрессивно! Я говорила с завучем, он объяснила мне все. Завтра после школы сразу домой!
- Ладно. После студии.
Снова села, опустила руки.
- Никакой театральной студии! Домой! Сразу! Тебе итак многое прощается, так что пока не научишься уживаться с классом, ты туда ходить не будешь!
- Я не могу не ходить! Мы готовимся к последнему звонку! У меня уже есть роль в спектакле!
И снова взвилась, соскочила. У них уже все было готово! У нее, Лены, пусть не главная, но значимая роль!
- Можешь! Это не обязательные занятия! У тебя в этой четверти две тройки выходят! Тебе все эти театры не нужны!
- Нужны! Я через год в театральный пойду!
Она знает свое будущее! Она добьется своего будущего! Она…
- В какой театральный? Актриса погорелого театра!
Что? Вспыхнувшие щеки, плотно сжатые губы, блестящие глаза.
- Я не хочу как ты всю жизнь на заводе!…
Громкая пощечина.
Лена приложила руку к щеке, замерла, бросилась в другую комнату. Громко хлопнула дверь.
- В Куйбышевском районе опять самоубийство. Молодая девушка сбросилась с девятого этажа. – Вещал пыльный телевизор из угла.
Распахнутая дверь балкона манила рядом. Девятый этаж, не боли, ничего. Только дешевая сорочка на ветру, да ветер в ершистых волосах. Не земля – небо. Не вниз – вверх. К свободе, освобождению, теплу. И где-то там быть кому-то нужной, и где-то там быть к месту…
Лена подошла и выключила телевизор. И балкон закрыла – а то продует еще.
II
- Кроме Ленки некому! – Вопила худенькая нервная секретарша. – Она утром раньше всех приходит!
- Я не брала денег! Не имею обыкновения шариться по чужим ящикам!
А она действительно не брала! Не брала, но зашла сегодня совсем не вовремя. Оказалась не в том месте не в тот час – увидела как эта миловидная девушка, годившаяся ей если не в дочери, то хотя бы в старшие сестры, доставала купюры из незапертого в спешке ящика стола.
- Вранье! Я уже давно замечала, что вещи иногда в столе разбросаны! Искала чего стащить!
- Докажи, что это брала я, тогда и поговорим. – Как можно спокойнее сказала Елена, стараясь скрыть дрожь в голосе. А тревога просачивалась, подкрадывалась. И женщина сама ждала кульминации, лишь бы не тянуть неприятное чувство, надвигающееся медленно, постепенно, принося панический страх.
- Да вы в ее сумке посмотрите!
Посмотрели. Конечно же, купюры оказались там. Некоторые сотрудницы пожали плечами «этого и следовало ожидать», некоторые разочарованно покачали головой «а с виду приличная женщина».
- Выгнать ее и все! – Бросила сотрудница за соседним столом. – Большое ли дело, новую уборщицу нанять!?
- Леночка, - сухо бросил Николай Васильевич, этот толстый, до противности сладкий с клиентами и вечно злой со служащими. – Боюсь, нам придется расстаться.
- Я не брала денег. – Настойчиво повторила Елена, нервно теребя край блузы. – Ты сама подбросила мне сегодня их утром, потому что я увидела, как ты рылась в столе.
- Что? – Девица ахнула. Глаза ее заслезились, и она обернулась к директору, словно ища защиты.
- Ира работает у меня уже третий год. – Многозначительно произнес Разов и, чуть помолчав, напомнил. – Я хотел бы, чтобы Вы, Аринина, - подчеркнуто вежливо, - покинули нас немедленно. В противном случае я вынужден буду связаться с соответствующими органами.
Елена не вышла – вылетела. Пулей, встрепенувшейся птицей. Взбесившаяся, злая, но до боли беспомощная.
Хорошо, что нет матери в этом диком, чужом городе. Хорошо, что она не видит сейчас ее позора, ее провала. Не видит, что все неимоверно идет наперекосяк. Как хорошо что там, за несколько тысяч километров, она не может почувствовать сигаретный дым в однокомнатной квартирке. Пусть она будет уверенна, что все хорошо. У Елены, у Лены, все получилось. Она всего добилась, можно не волноваться. А вот приезжать не надо. Не стоит. Все нормально, честно, а будет еще лучше.
- Ленка, когда ж ты за ум возьмешься! – Наталья Ивановна качала головой, кутаясь в свой нелепый платок. – О матери бы подумала, ни внуков, ни карьеры. Хоть письма-то ей не пиши – что говорить-то? Что с работы тебя с позором выгнали?
- Это все временно, я уже присмотрела новую. А зачем торопиться с детьми? Я сейчас встречаюсь с очень хорошим человеком…
- Придумываешь ты все, врешь. Ты лучше не сочиняй, а взаправду нашла б себе кого-нибудь. А то, как девчонка…
- Я не вру. – Как-то неуверенно, по-детски. Так ребенок, пытаясь спрятать за спиной двухлитровую банку, убеждает мать, что он не брал варенья.
- Да мне-то что. Твоя жизнь. – Соседка махнула рукой, встала. – По мне так платишь и ладно, а перестанешь, то прости…
Елена кивнула. Тридцать лет. С десятого непонимание, с двадцатого одиночество. Дать объявление в газету? Это глупо и низко! Так поступают совсем уже отчаявшиеся старые девы! А ты кто?
Взъерошенный воробей на одинокой ветке.
Несколько лет назад она провалилась при поступлении в институт. Надо было ловчее, гибче… а с ее вздорным нравом надо было хотя бы выучить, поработать! Она провалилась на актера и не пошла на медика. Она решила найти работу, чтобы можно было жить.
Когда Елена, тогда еще Ленка, совсем подстреленышь, приехала поступать в этот город, у нее не было ничего. Одна лишь гневная уверенность, что она добьется своего, что у нее есть будущее и оно совсем близко. Она приехала покорить этот город, завоевать его. Она действительно какое-то время горела. Были ночи за книгами, непонятная сразу система Станиславского… в какой-то момент появилось что-то вроде друзей – шумная компания с извечными «выйдем, покурим» и «нет десятки на бутылку?». Пошли веселые пьянки, возмущенные соседи… а потом все куда-то сгинуло и Ленка погасла. Провалила институт, пошла в уборщицы, чтобы было чем платить за квартиру. Каждое письмо, написанное матери, было похоже на предыдущее как брат-близнец: «мама, все хорошо».
- Женщина, можно с Вами познакомиться?
Примерно ее же возраста, в темной кожаной куртке и темных джинсах он стоял перед нею. Его короткие светлые волосы ничем не напоминали ее неизменную «воробьиную» стрижку. Это было что-то более аккуратное, чуть беспечное, но не безысходное. А глаза были почему-то карие. Необычно как-то…
- Нет, извините.
Вот он пожимает плечами, разворачивается и уходит.
А ведь у них могли бы быть дети. А потом может и внуки. У него может быть есть трехкомнатная квартира и она, возможно, в скором времени переселилась бы туда. У них бы был большой шкаф и дорогой телевизор, и белые занавески, и еще, если все-таки дети, яркая детская комната с розовыми обоями…
Надо будет написать маме, что она видимо, нашла своего будущего мужа. Вот так они и познакомились – он подошел, они разговорились… а может они уже сейчас живут в гражданском браке? И будут еще долго жить. Долго и счастливо. Проживут долго и счастливо до самой смерти. Смерти… да когда ж она наконец будет?
III
- Да, Аринина, поди, опять опрокинула!
- Ох, больная! Всю посуду скоро перебьет!
- Да в могилу ей давно пора! Ходит-то еле-еле.
- Да она и не живая уже. Внучек вон пришел ко мне разок, так теперь и зайти-то боится. Все «бабку боюсь» плачет. Я его сначала, отругала, конечно.
- Да ведь малой еще!
- Да и ясно, чего боится. Одни ж кости-то! Высохла вся!
- Зато когда мы с вами вкалывали до седьмого пота, она верно в роскоши валялась, ананасы ела!
- Да вот нам-то Господь и воздал! И дети и внуки! Есть кому на могилу-то прийти, будет кому вспомнить! А она все лежит одна, как мертвая!
- Да никому она не нужна! И подохнет-то, ей же лучше!
Переплетаются с ночами дни, издевательски взметается в небо солнце. Ржавеют стальные прутья, гниет на полу солома. Летит, грохоча, дно.
И она, освобожденная, светлая, чистая, святая – в небытие.