Жучка Плотыша неслась на удивление резво, обгоняя некоторые легковушки и бойко разгоняясь после остановки у редких светофоров. Ландшафт за окном стал взлетать. Начались такие странные и удивительные горы, больше похожие на высокие, поросшие травой, холмы. Дальше на юг открывался вид на огромные острые пики и голубое чистое небо. Дорога сузилась и закрутилась серпантином. Густые деревья укутывали тенями наш путь, из-за резких поворотов выскакивали бешенные иномарки и волги, суля неминуемое столкновение. В одну из таких мы чуть не въехали, на что Гаря отреагировал непривычно спокойно и даже с интересом. «Привык», - подумал я.
Мы снова въехали в гору, где на пологом поле раскинулись сады виноградников, увитых ещё незрелыми кустами и дальше, голые безжизненные бетонные опоры, кладбищенским порядком, выстроенные в ряд. Ещё дальше, маленький посёлок, зацепившийся за склон, вновь виноградники. Одинокая могила с фанерной звездой и выгоревшая, ржавого цвета земля. Она окутывала всё. И окрашивала даже взгляд закрытых глаз. Я наслаждался буйствующим ветром, рвущимся через распахнутые окна машины.
Гаря вставил в магнитолу кассету, салон заполнила шизофреническая аритмичная музыка, я отчётливо различал удары по батарее…
- Что это? – воскликнул я.
- Музыка древних алтайских шаманов, - серьёзно ответил Плотыш, делая громче.
- Древних?
- Да, десять тысяч лет.
- Они её сами записали? – спросил Толик.
- Что?…
Когда, наконец, все горы, какие могли, расступились, машина взметнулась вверх, моему жаждущему взгляду открылось море. Я жадно высматривал открывшийся кусочек, пока машина не нырнула в сторону, и деревья не скрыли вид. К поднебесью мы подъезжали под музыку древних алтайских шаманов…
Я достучался… Сидел на камнях, и голубоватая вода, облизывала пыльные ботинки. Море тихо шипело мне свои песни. Взгляд тонул в бесконечной дали. Легкие волны накатывали на большой, похожий на горб камень. С моей ладони стекала пенистая вода. Я сидел на камнях и думал о море. Море жило, теперь я это видел… Теперь услышал.
- Она солёная, - тихо сказал мне Толик, оглядываясь, - понимаешь?
Я нырнул и открыл глаза. В прозрачном подвешенном мире мне открылась вселенная, красноватые ветви кораллов, маленькие блестящие стайки рыбёшек, раковины, прозрачные лепёшки медуз. Толик с жадностью стал ловить крабов. Я не смог вспомнить, как жил раньше без этого….
На третий день, Плотыш завалился к нам на стоянку с радостной вестью, что собирается в Феодосию по делам и, что мог бы подбросить нас с Толиком, купить билеты на поезд. Я чувствовал, что обратный автостоп для меня будет неподъёмен, я очень рассчитывал на билеты.
Толик приготовил гречневую кашу с кофейной сгущёнкой. Я съел две ложки поплевался и пошёл купаться. В желудке ещё не просели варёные мидии и вчерашнее пиво. Но я знал, что море успокаивает….
Мы не успели обсохнуть, как выехали на узкую крымскую трассу и понеслись в сторону города с нежным женским названием. Я откинулся на сидении и под порывы тёплого ветра наблюдал, как двигаются за окном горы. Всё-таки, за эти дни я привык к дороге и успел по ней заскучать.
Город появился внезапно. Я не успел заметить, даже, таблички. Из сухой земли выросли низкие четырёхэтажные дома, маленькие дворики и садики. Мы понеслись привычной советской улице с невысокими кирпичными зданиями и узкими тротуарами. Людей на улицах было мало, казалось в Феодосии сиеста. Плотыш высадил нас на узком пяточке автовокзала. Под автобусом лежал шофёр и чесал грязной рукой оголённое пузо. У овощного ларька стояла маленькая девочка и озабочено глядела по сторонам. Мы оглянулись и отправились в ту сторону, где по указанию Плотыша был железнодорожный вокзал.
Мы вышли на небольшую вытянутую площадь. Между суровой советской колоннадой, на ступенях массивного дома культуры плясали одетые в русские народные костюмы, бабки, запевали пошлые частушки. Под крышей развивался огромный транспарант «Феодосии – 399 лет» Бабок сменила девка в красной, с откровенным вырезом, блузке, и запела в микрофон под фонограмму. По площади бродили пьяные люди и пучеглазые собиратели бутылок. Одна такая встала у нас над головами, когда мы уселись на газоне за широким пляжем и стали пить пиво. По каменной набережной аллее шли толпы курортников, ходячие бутылочки и кошельки. Через каждые пять метров надрывно и фальшиво гремело уличное караоке. Я хотел полностью лечь на траву, но вспомнил, что не в Москве… Я смотрел, как вечернее солнце отражается в стеклянных лотках с пирожными. На каждом шагу продавали пиво, я путался в людских плечах, и чуть было не потерял Толика. У сувенирного магазина висело яркое объявление о расширенной экспозиции картин Айвазовского, я заметил памятную табличку «Здесь отдыхал и работал великий художник…».
Мы купили ещё по бутылке и направились в сторону вокзала. На сцене под фонограмму играла группа. Три молодых парня яростно били по струнам, а солист, сбиваясь, пытался открывать в такт рот. Мы зашли во внутрь небольшого здания вокзала. В справочную стояла длинная очередь, Толик пошёл занимать очередь в кассу. За окошечком сидела очень красивая девушка и хлопала длинными ресницами. Я спросил о ближайших поездах на Питер. Она неожиданно помрачнела, распахнула глаза и громко закричала, безобразно картавя слова:
- Что? Какой Питег?…
- Санкт- Петербург, - тихо отвечаю.
- Биветов нет! И не будет!
Я смотрел на её ресницы. Она несколько смягчилась и сказала:
- На октябгьский поезд есть.
- Как это? – спрашиваю.
- Ну, в октябге.
- Зачем мне в октябре? – спрашиваю, - Мне желательно в августе, в начале.
- Как зачем, посмотгеть на золотую осень севегной столицы…
Я смотрел на неё долго, пока она снова не закричала, билетов нет, и не хлопнула окном перед моим удивлённым носом. Толик расстроился и задумчиво произнёс: «Мне в октябре нельзя…». Он повернулся и пошёл обратно к кассе, узнать там. Я сел в маленьком зале ожидания. Жара беспощадно клонила в сон, во рту стоял приторный вкус пива.
- А ты из Питера? – сказала она, я оглянулся, - У нас здесь дурацкая система, лучше обходиться без справочного.
- Да, - говорю, - И без билетов…
- …И без поездов… Ты купаться здесь?
- В Крыму?
- Да.
- На концерт приехал, ДДТ, - зачем-то ляпнул я, нечаянно услышав это от Гарика несколько дней назад.
- А где они будут, - заинтересовалась она. У неё были густые, чёрные как смоль волосы. Они сверкали под тусклым светом ламп зала ожидания.
- В Севастополе, двадцать восьмого.
- А где? – Мне хотелось глубже вдохнуть запах её волос. Она говорила, и чуть-чуть прикусывала губу.
- Не знаю, я же Севастополь не знаю. Я вообще в Крыму впервые…
- Наверное, или в «Морячке» или в доме офицеров…
- А ты откуда? - спросил я.
- Я из Ялты…
- Прозрачные крыши… - тихо сказал я.
- Что?
- Нет, ничего, просто мечтал там побывать.
- Я тоже… в Питере, - она улыбнулась. - Я поеду двадцать восьмого в Севастополь… А это точно?
- Да, - соврал я.
Я увидел за окном Толича, поднялся, глубоко вздохнув. Она улыбнулась.
Толик размахивал билетами: «На девятое августа!». Я хмуро кивнул. На площади надували огромный воздушный шар, ветер кидал его в стороны. Потом аэронавтам удалось его выровнять и поднять над верхушками деревьев. Под нарастающий гул, шар полетел далеко в небо. Оно стало похожим на море, только докоснуться до него тяжелее…
Склонялся вечер, мы побрели к автовокзалу в поисках еды для ужина, тушёнки и макарон. Мы свернули на довольно людную улицу, поднялись вверх по склону, свернули ещё раз. Дома резко просели до одноэтажных изб за высокими каменными стенами-заборами. По улице бегали маленькие голые дети и собаки. Магазинов нигде не было. Мы свернули ещё раз, в надежде обойти все эти сады и вновь выйти к автовокзалу, но асфальт неожиданно кончился. И узкая дорожка высохшей земли оборвалась у высокого железного забора. И справа были заборы, и слева за живым колючим буреломом… кладбище. Мы остановились. Я посмотрел на Толика, он пожал плечами.
На автобус мы опоздали. Когда солнце совсем скрылось, мы уселись в маршрутку до Коктебели. Становилось темно.