написано в соавторстве с Эли Ройс.
Жила-была в маленьком сельском райцентре колхоза «38 лет без урожая» девушка Клава лет пятидесяти от роду. Выглядела она гораздо моложе. Обитала наша Клавдия в захудалой пятиэтажке с удобствами в лесу. Каждое утро вставала, она на тяжелую работу. Изо дня в день. Много лет. Вот однажды встает она по крику петуха, собирается подоить соседскую корову Балерину, пока хозяева спят (надо же чем-то позавтракать), но тут обнаруживает, что не удастся ей сегодня наварить говяжего холодца. «Умыкнули кормилицу! Сама-то она уйти не могла, попробуй, уйди на трех протезах! Да, помнится, хорошо тогда погуляли на Новый год, »- грустно вздохнула она, припомнив былую молодость и новый 1938. Вся красная от возмущения и негодования, кинулась Клава на поиски скотинки.
Первым делом она решила разбудить соседей и узнать, не девали ли они ее куды-нибудь , чтобы она же и не нашла. Ну, те, конечно, отпирались почем зря. Мол, холили ее и лелеяли, с тех пор, как ее какие-то расхитители собственности трех ног лишили. Поняв, что ничего от них не добьется, кроме причитаний, охов да ахов, госпожа Засыхина поскакала дальше опрашивать свидетелей и друзей потерпевшей, набивая по пути карманы соседскими яблоками и сливами. Запыхавшаяся и странно располневшая от экспроприированных фруктов, она остановилась напротив двери сельсовета. Оправилась, поправив грудь, уставным шагом, отбивая каблуками ритм, она ступила на красную ковровую дорожку, дошла до главной и единственной двери с табличкой, гласящей: «Председатель, Горилко Гэ.Гэ.», и решительно постучала.
- Войдите, - слышался голос изнутри.
Клавдия вошла.
- Здорово, старый абрикос! Ты знаешь, что у тебя среди бела дня коровы пропадают?!
- ОЙ, КЛАВОЧКА!!!
- Я девятнадцать лет уже Клавочка! Ты мне лучше дело говори!!!
- Так что случилось-то? Вы присядьте, расскажите. Вот, хотите чаечку?..
- Делать мне больше нечего, водку с тобой пить!.. а хотя, наливай, - подумав, согласилась мудрая женщина и ловко, жестом фокусника извлекла из складок ситцевого сарафана свою любимую «рюмочку», пол-литровую кружку. Товарищ Горилко, надо отдать ему должное, не менее театрально достал десятилитровый бутыль брюквенного первача.
- Будьмо!
- За товарища Сталина, отца народов!
После нескольких тостов за лидеров и вождей, а так же за загадочного товарища Будьмо, которого Горилко с наводившей на подозрения частотой поминал, Клава начала действовать.
- А скажи-ка мне, дружок, куда ты корову подевал?
- Какую, ик! Ой, извините! Корову?
- Балеринку, какую еще-та!
- Балерину??? ик! Простите. Не знаю никакой балерины я.
- Я, я…цепочка от буя!!! А кто у нас еще до коров-инвалидов опустится?
- Не брал…ик! - донеслось откуда-то из-под стола
«Так. От него ждать нечего,» - пронеслось в сознании Клавдии, и она подалась к выходу. Не забыв запихнуть свою «рюмочку» обратно в складки сарафанчика, туда же последовало все что оказывалось у нее на пути…вплоть до бюста В.И. Ленина. «К чеченцам нада идти.» Сколько те не пытались ее убедить, что те не чеченцы, а цыгане, ей было все равно, и она называла их как придется.
Снова пропел петух, который драл горло вне зависимости от времени суток. Клава бодро вышагивала в сторону табора. Подошла она к самому разгару танцев и плясок. Увидев ее приближение, цыгане в испуге замерли.
- Значит так. Мне нужна корова. Куда дели, признавайтесь, а не то я вам щас тут…
- А ты лучше спой, яхонтовая. И спляши.
- Дай- ка мне балалаечку, касатик, - вырвала у цыганина из рук скрипку и пошла в пляс, перебирая по струнам пятерней на манер игры на балалайке. Пыль взвилась с земли столбом от лихой пляски, и на десять верст вокруг была слышна удалая бабья песня.
- Я в колхозе боевая, боевая, смелая,
Ловко я плясать умею и в работе первая!
Люблю милого за ласки и за то, за веселый разговор,
За походку, и за глазки, и за то, что комбанер!
Как на нашем сельсовете красный флаг алеется,
Так на нас, на молодежь, партия надеется!
Мы Америку догоним, сомневаться нечего,
Если партия сказала, дело обеспеченно!..
- Эх, родные, вступай все в партию!!! Еще пионеров приведу, металлолом собирать.
- Нет, не надо пионеров, бриллиантовая! Они уже приходили, всю траву выкурили, по миру нас пустили - теперь продавать нечего. Теперь видим, что баба ты боевая. Рассказывай, что у тебя там стряслось.
- Дак ведь коровку уперли. Говорите, где ее искать.
- Ну, у нас ее нема. Корова нам не впрок, мы по коням специализируемся. А вот только слышали, что зесь ночью проходили кришнаиты…а ты знаешь их отношение к коровам…Больше ничего не скажем. Разбирайся сама. Нам с ними дружбу портить нельзя: они нам опиумный мак поставляют…
- Ладно. Благодарствую и на том. Бывайте. Аллах акбар. Джихад вам объявлять не буду.
С этими словами покинула Клава славный своей коноплей табор. Путь ее теперь лежал по следам странствующих буддистских монахов.
Нагнала их Клавдия в соседней деревне, где те уже сутки били лбами об землю, встав вокруг Балерины, обвешанной цветами, многие из которых представляли огромный интерес для цыган. Но Клаве была интересна только коровка. В голове было только две мысли: вернуть и отомстить, чтобы не повадно было. Достав прихваченный с утра в сельсовете чугунный бюст вождя мирового пролетариата, и размахивая им как томагавком, она поскакала в наступление на несчастных любителей коров. При этом она испускала кровожадные боевые кличи: « Смерть бледнокожим», и била себя кулаком в тяжелую бабью грудь.
После непродолжительной битвы скотинка была освобождена и резво бежала вслед за своей героиней в сторону родимого хлева, несмотря на то, что хромала на три ноги…