Николай Петрович проснулся в шесть утра от скрежета видавшего виды механического будильника. Дабы освежить лицо после сна,провел по нему, заросшему недельной щетиной, своей мозолистой, давно не мытой ладонью. Прислушался, всматриваясь в темное, незанавешенное окно - по внешнему подоконнику изредка стучала капель. Выпутался из кокона одеяла, нагретого за ночь собственным телом - по причине недавнего ухода жены к зажиточному любовнику, и одеяло, и тело, были теперь в его, Николая Петровича, безраздельном пользовании. Спустил босые ноги на холодный, неприкрытый паркет, потянулся, затем зябко поёжился и с полминуты боролся с соблазном снова укрыться, от неотапливаемого запостелья, под одеялом. Хорошо хоть зима в этом году мягкая! Достал из скрипучего шкафа отсыревшие за ночь одежки. Напялил их на враз распупырившуюся, словно огуречную, кожу. Механически открыл холодильник. Как всегда ничего не видно - за свет не уплочено. Пошарил рукой - как обычно есть нечего. Закрыл холодильник. Все это он знал заранее, но таков ритуал... Сходил в туалет. Облегчился. Поплавок не упруг - бачок конечно же пуст. Надел старое пальтецо и шапку-"петушок". Взял солнцезащитные очки с зеркальными стеклами. Бережно спрятал их в карман. Выбрался на улицу. Темно, слякотно, лужи за ночь подмерзли. Побежал к трамвайной остановке. Не опоздать бы - следующий лишь через полчаса. За опоздание могут выгнать с хоть и давно не оплачиваемой, но работы. И что тогда? Так восемь часов в день хоть какое-то развлечение. Опять же разнообразие - редко когда весь день приходится сверлить отверстия одинакового диаметра. Как правило, раз пять за смену меняешь сверло, и это очень скрашивает трудовые будни. А дома и такой радости нет. Только укутаться и спать. В принципе неплохо, спокойно живется - денег нет, нет и проблем. На работе поел, отоварившись в буфете, на выдаваемые за вредность талоны, дома поспал. Жить можно. И жена не тиранит, и дети не шумят. И совесть не мучает - родня пристроена хорошо, в семью бизнесмена средней руки. Только если б не эта постоянная нервотрепка в трамвае, по дороге на работу! Николай Петрович похлопал по карману - на месте ли солнцезащитные очки. Только они и спасали от облюбовавших этот трамвайный маршрут Чужих.
Как всегда, на остановке, в ожидании трамвая, уже стояли: Седовласый, Мамаша, Математик, Впередсмотрящий и Вечноспящий. Вот-вот должны были подойти Спорщики. Смутьян-Весельчак, в своем репертуаре, заскочит в трамвай уже чуть ли не на ходу. Николай Петрович зашел под плексигласовый навес, кивнул собравшимся. Все, так же равнодушно, закивали ему в ответ. Стояли молча. Ждали. Появились те двое, которых Николай Петрович величал про себя Спорщиками. Тоже кивнули попутчикам, то же получили в ответ. Один из них закурил.
- Раз закурил, значит прямо сейчас подойдет трамвай, - сказал некурящий Спорщик.
- Дурацкая примета, - возразил курильщик.
- Зато всегда так и есть. Пару тяг не успеваешь сделать, и в урну.
- Никогда такого не было. Вполне накуриваюсь.
- Не далее как вчера выбросил, едва подкурив.
- Ты еще вспомни Юрьев день!
- И не жалко тебе сигарет - 5 копеек штука как никак.
- Без фильтра - не жалко.
- А у тебя на с фильтром и денег нет.
- А у тебя вообще ни на какие нет.
- Хм.
- Да уж.
Их вялый спор - разминка перед грядущей схваткой с Чужими, заставил и прочих проверить свое оружие самозащиты. Николай Петрович вновь похлопал себя по карману, в котором были очки. Седовласый - неухоженный пенсионер - открыл потрепанный портфель и заглянул в него. Закрыв, удовлетворенно хмыкнул. Мамаша, охватила нижнюю часть лица своего малыша пятерней, с обкусанными ногтями, покрытыми вместо косметического лака, неотмывшейся после малярных работ краской, - приподняла его лицо, всмотрелась в него, отпустила. Затем, пошарила по карманам своего вылинявшего китайского пальто на синтапонной подкладке. Видимо убедилась, что все в порядке - уверенно схватила ребенка за капюшон затрапезной курточки и застыла. Математик, запустив руку под лацкан серого, купленного в семидесятые годы пальтишка, потрогал то, что у него во внутреннем кармане. Вынул руку, поправил выбившийся облезлый мохеровый шарф. Облегченно вздохнул. Впередсмотрящий помассировал глаза, покрутил головой, разминая мышцы шеи. Не привыкший замечать того, что ближе к нему менее, чем на три метра, он, как всегда, умудрился ступить в единственную натекшую под навес лужу, да так и стоял в ней, в своих полуразползшихся кроссовках, в которых ходил и зимой и летом.
- Едет, - сказал он вслух, как всегда посчитав, что первым заметил трамвай.
Вечноспящий от души зевнул, в очередной раз поразив всех испорченными бесплатной стоматологией зубами.
В салон забрались не суетясь, расселись. Вагоновожатый закрыл дверь, но трогать трамвай с места не спешил.
- Бежит, - объявил Впередсмотрящий. - Подождите!
Вагоновожатый открыл дверь. В салон ввалился Смутьян-Весельчак.
- ЗдорОво, рабочий класс! - поприветствовал он пассажиров.
Ему кивнули.
В отличие от других, он выглядел сытым, был хорошо одет.
- Но-оо! Трогай! - крикнул он вагоновожатому и плюхнулся на сиденье. - Вперед! Гудок зовет! Наша сила в плавках!
Он повернулся к Мамаше:
- Не так ли, товарищ женщина?
Подмигнул, звучно хохотнул.
Женщина привычно улыбнулась.
- Впереди "Перекресток Электромагнитный"! Граждане, освободите карманы от металлических предметов, иначе трамвай сойдет с путей! - в шутку объявил Смутьян-Весельчак, подражая вагоновожатому. Впервые он произнес эту фразу полтора года назад и с тех пор повторял изо дня в день.
Когда трамвай сворачивал с улицы Электрической на улицу Магнитную, его как всегда сильно дернуло, завалило набок, чуть не бросило на расположенное на перекрестке здание какого-то склада. Все схватились за поручни. Через время, со скрипом, вагон выровнялся.
- Граждане! Я ж предупреждал! Надеюсь,жертв и разрушений нет!
И тут же вагоновожатый объявил:
- Остановка "Жмыхи".
Все напряглись. Сейчас войдут Чужие.
Первым вошел мужчина-чужой, горно-восточной породы, в дорогих кожаных куртке и туфлях. Волосы фешенебельно ухоженны. Лицо сытое, но доброе. За ним женщина-чужая, повсеместно-кочевой породы, в разноцветных шелках, густо обвешанная бижутерией. Затем в салоне очутилось двое детишек-чужих,несмотря на чумазость, прилично, небедно одетых и незатравленных на вид. У них был баян.
Все они столпились на передней площадке, лицом к пассажирам. Один из детей, постоянно фальшивя, заиграл на баяне нечто смутно напоминавшее "Варяг", а второй, тоненьким, срывающимся голоском, затянул песню "Ветер с моря дул". На этом фоне, мужчина-чужой, хорошим дикторским голосом, начал вещать: "Люди добрые! Мы сами не местные..." Женщина-чужая приплясывала размахивая целым гардеробом юбок.
Николай Петрович достал солнцезащитные очки. Седовласый извлек из портфеля книгу. Мамаша вынула носовой платок и полуобернулась к своему ребенку. Математик выудил из кармана калькулятор. Впередсмотрящий что-то важное увидал в окне и стал пристально, даже хмыкая, всматриваться. Вечноспящий так захрапел, что мужчина-чужой был вынужден повысить голос: "На вокзале украли все наши вещи!.."
Завелись Спорщики:
- Когда уже мэр ремонт вокзала закончит?
- Лучше б и не начинал!
- Отчего же так?
- Потому, что кто-то на этом наживается!
- Кто же это наживается?
- Он сам и наживается!
- Зато у строителей теперь работа есть!
- Ага! А оплачивается из нашего кармана!
- Да что там в вашем кармане есть!
- Оттого и нет!
- Да прям уж и оттого!
- А от чего ж тогда!
- Работать надо!
- А ты работаешь?
- Я работаю!
- Ну и отчего у тебя денег нет!
- Да уж не от того, что на мне мэр наживается!
- А кто ж на тебе наживается!
- Да вот такое ***ло как ты и наживается!
- Сам ты ***ло!
- А кто мне гривну тридцать за пиво должен?
- Я тебе отдал!
- *** ты мне отдал!
- Отсоси!
- Сам отсоси!
Чужие начали продвигаться по трамваю и останавливаться рядом с пассажирами.
Николай Петрович надел солнцезащитные очки и сделал вид, что не замечает подошедших к нему Чужих.
Мамаша стала вытирать ребенку сопливый нос и сделала вид, что не замечает подошедших к ней Чужих.
Математик углубился в расчеты и сделал вид, что не замечает подошедших к нему Чужих.
Седовласый вперился в книгу, которую достал из портфеля и сделал вид, что не замечает подошедших к нему Чужих.
Впредсмотрящий чуть ли не врос лицом в стекло, всматриваясь в индустриальный пейзаж и сделал вид, что не замечает подошедших к нему Чужих.
Вечноспящий храпел на весь вагон делая вид, что не замечает подошедших к нему Чужих.
Спорщики продолжали спорить делая вид, что не замечают подошедших к ним Чужих.
Смутьян-весельчак откровенно веселился, в который уже раз наблюдая за этим спектаклем.
- Странный у нас народ, - в очередной раз сказал он Чужим, без всякого стеснения принимая предложенные ими, но всеми прочими пассажирами пассивно отвергнутые, деньги. - Не любит ни хлеба, ни зрелищ. Всё что им надо, так только постоянно ощущать себя угнетенными, постоянно жаловаться на это, выискивать виноватых в их нищете. Но не дай бог лишить их этого навязанного ими самим себе страдания! Не нужно им материальное благополучие, которое попросту лишит их того, на чём зиждется их существование. Ведь всё, о чём они мечтают всю жизнь - это богатство, и получи они его - стремится станет не к чему и они зачахнут. Поэтому они, как видим, вполне даже осознанно боятся разбогатеть.
- Дурак ты дядя! - послышалось с пассажирских мест. - Нам просто понравилась их развлекательная программа и мы не посчитали нужным брать у них, в качестве моральной компенсации, деньги. А ты всегда берёшь! Унижаешь артистов!
- Вам дэствытельно нэ понравэлось? - как всегда, с подозрением спросил Смутьяна-весельчака Чужой. - Мы сэгодня особэнно старались.
- Фуф-ло! Меня чуть не стошнило! - сказал Смутьян-весельчак. И получил еще пачку зелененьких банкнот.
- Прыятно имэть дэло, - сказал Чужой. - Очень строгий критика!
- Да он просто бабки из вас выкачивает! Аферист!
- А вы лицемеры! - возразил Смутьян-весельчак.
- Какие ж мы лицемеры? Нам действительно понравилось! Очень высокий уровень исполнения! Как эмоционально! Мы наслаждались!
И люди, чтобы доказать это, наперегонки кинулись к Чужим, чтобы отдать свои последние деньги.