Юное солнце, пока еще свежим диском, показалось из-за верхушек Лавры. Солнце отражалось в золоте куполов и разрывалось на сотни кусочков, которые спорили между собой и с самим солнцем в яркости. Свет был настолько ярким, что мне послышался звон колоколов. Какая абсурдная связь света и звука! Как во время грозы: сначала ты видишь молнию, а затем, весь, съежившись, ожидаешь грома. Так и сейчас, смотря на яркие блики куполов, организм ожидает звона колоколов. Хотя возможно мои уши просто завидовали глазам, которые наслаждались таким зрелищем и в этой зависти начинали слышать то, чего не существует. Засмотревшись на купола на том берегу Днепра, я чуть было не прошел мимо своей машины.
Звук мотора моей раздолбанной «копейки» отражался во мне чем-то классическим. Я выехал со двора, похлопывая ладонью по баранке в такт мелодии. «Как в рекламе «Давидофф», - поймал себя на мысли и бросил критический взгляд на салон, в котором был всего один кожаный чехол – чехол для моих очков.
«Там-тарарам-там-там!», - бубнил я. «Там-тарарам-там-там!», - вторила ладонь. «Там-тарарам-там-там!», - зазвенел невесть откуда взявшийся дождь.
Правый берег по-прежнему оставался солнечным, а левый, спальные районы, заволокло тучами. Люди, толпившиеся на автобусной остановке, под проливным дождем стали похожи на беженцев, которые пытаются перебраться на сухую, счастливую сторону реки.
«Как глупо…» – мелькнуло в поддавшейся такой ассоциации, голове, - «через десять минут и там пойдет дождь».
На обочине стояла хрупкая и, по-детски нескладная, женщина. Ее хрупкость подчеркивалась огромным «пузатым» футляром от контрабаса, который она беспомощно держала рядом с собой. Женщина выглядела так, словно шла на пробы фильма про старую деву, которую любовь к музыке лишила личной жизни. Дождь делал этот образ даже несколько утрированным.
На лице уже немолодой музыкантши было написано отчаяние. Еще бы: в автобус с такой то бандурой не полезешь, да и водители такси не в восторге от негабаритного груза. При ее невыразительной внешности, ситуация была патовой.
Памятуя о моей первой школьной любви… да, Катерине, которая сдается мне, тоже играла на чем-то большом и струнном, я остановился.
- Сыграете что-нибудь в дороге? – шутливо спросил я, останавливаясь возле контрабаса.
Женщина, уже существенно промокнув, не воспринимала юмор. Она беспомощно повела рукой и глазами в сторону инструмента, как бы предлагая мне самому представить эту картину. Я понял, что, если бы ее инструмент был немного поменьше или моя машина немного побольше, то она была бы готова играть – лишь бы уехать!
- Но у меня только пять гривен! – наученная горьким опытом общения с таксистами, предупредительно сказала музыкантша.
- У меня есть еще двадцать: можем позавтракать, - весело ответил я и стал пристраивать футляр к багажнику на крыше своих «Жигулей».
Не избалованная мужским вниманием женщина, после длительной паузы покраснела.
Мы ехали из дождя к солнцу по Новому мосту.
Со стороны это выглядело по-шагаловски забавно. На фоне свинцового неба по выгнувшемуся мосту едут, когда-то белые, Жигули с треснувшим лобовым стеклом и одной ярко-желтой дверью. На крыше авто синей изолентой привязан огромный лакированный футляр из-под контрабаса. И машина, и контрабас покрыты водой, которая под силой встречного ветра стелится позади мокрой фатой… Да, и звон колоколов! Обязательно, звон колоколов!
Я вспоминал Катерину. Вспоминалось с трудом. Только ее упрямая челка и сводящие скулы гаммы, которые она выводила специально для меня. Звуки, которые она извлекала из инструмента, выворачивали меня на изнанку. Однако, что-то заставляло меня оставаться на месте и слушать… Наверное ее милые пальчики на широком грифе… Или ее розовый язычок, который смешно высовывался изо рта в наиболее критические минуты игры.
Обстановка роскошного автомобиля похоже была чуждой моей спутнице и она молча сидела на самом краешке сиденья. Весь ее вид говорил, что «я всего на одну минутку и то только по необходимости». Лицо было сухим и строгим, руки – жилистыми, с коротко остриженными ногтями.
Сняв с крыши футляр, я попрощался с пассажиркой. Денег не взял. У нее, почему-то был обиженный вид. «До свидания!» - попрощалась она. Я невольно проводил ее взглядом до резных дверей филармонии. «Спасибо, Дима!», - добавила она и скрылась внутри здания.