…Раза с пятого сумев набрать код в кромешной темноте, Петр вошел в свой подъезд, кое-где освещенный сорокаватными лампочками. На губах его все еще чувствовался сладковатый запах и привкус губной помады его девушки, Любы, сознание пребывало словно в легком и липком туманце, неуклонно напоминая о раздавленных на двоих двух бутылках шампанского, убедительно подкрепленного водкой. Крутая грязная лестница, истыканный горелыми спичками потолок, заплеванные перила и тщательно исписанные сообщениями об чьих-то анатомических подробностях, имеющими весьма изысканный стиль, стены, по три квартиры, запертых стальными, чуть не сейфовыми дверями, на этаж – вот такой милый видок.
Подниматься на четвертый. Ноги как ватные, хаотические столкновения со стенами и перилами, странноватое интуитивное предчувствие чьего-то присутствия, словно Петр совсем не один здесь, и даже кажется, что он слышал какой-то шорох сразу как вошел, будто кто-то прятался, не желая быть замеченным. Бред, конечно, но все равно странно.
Вот Петр уже на третьем; его этаж в полутьме (шпана, видно, позаботилась о лампочке, или у алкаша дяди Игоря вновь перегорел торшер). Он поднялся на пролет, повернулся и застыл: интуиция не обманула, на верхней ступеньке кто-то сидел, согнувшись и положив голову на колени. Неизвестный сразу же заметил Петра, тут же вскочил, стал его рассматривать, это было очевидно даже при такой концентрации темноты. Незнакомец глядел странно, чуть наклонив голову влево, как то делают псы, внимательно за чем-то наблюдая, словно сверлил Петра глазами, долго, недружелюбно, молча, так что стало отчетливо слышно его возбужденное дыхание. Петру стало не по себе; он, казалось, мгновенно протрезвел, попробовал убедить себя не бояться, не паниковать, но ничего не вышло, более того, даже колени задрожали. «Кто этот тип, что он тут делает в столь позднее время, почему так странно смотрит на меня?» - мучительно думал Петр, сознавая, что лучше не пытаться отвечать на эти вопросы, чтоб не перепугаться еще больше. Но в самом деле, что ж он, словно пятилетний карапуз, запуганный сказками вроде «Кладбище домашних животных», напугался этого чудака? И Петр сделал пару неуверенных шагов вверх по лестнице, навстречу незнакомцу.
-Впусти меня… - зловеще прошептал тот и вытянул вперед руки с растопыренными пальцами. – Впусти меня…
Петр никак не ожидал этого и тут же отпрянул назад, и сердце его бешено заколотилось, словно у воробья, и дыхание застыло на глубоком вдохе, и грудь и живот словно резким и сильным ударом обожгло. А мужик все приближался, медленно переступая со ступеньки на ступеньку на полусогнутых ногах, словно приготовившись к прыжку, эпилептически шевеля растопыренными пальцами, и шепот его стал громче и отчетливее, и вот уже грубый, рычащий, немного булькающий голос требовал впустить куда-то. А еще через мгновение глаза его вдруг загорелись еле заметными ядовито-красными огоньками, хищными, совсем не моргающими. Петр попятился, ударился спиной о стену и ощутил, как по ляжкам его стекает что-то теплое, и стало совсем жутко, так, как никогда еще не было… Петр даже молиться теперь не мог, мог только бежать, как мышь убегает от преследующей ее кошки, и потому повернулся и понесся сломя голову вниз по лестнице, но на третьем этаже зацепился за что-то ногой и покатился, а еще через пару мгновений все кончилось…
Утром соседи нашли труп Петра. Потом стало известно, что он встретился на лестнице со своим другом-наркоманом, находившимся тогда в состоянии ломки, перепугался спьяну, когда тот попросил пустить его переночевать, а когда побежал вниз по лестнице, упал и сломал себе шею…
-Вот так… - сказал Антон друзьям, видимо, закончив рассказывать страшилку.
-Стоящая вещь! – воскликнул Сергей. – Где ты узнал ее?
-Да мне все это в кошмаре приснилось, этот мужик с красными глазами. А про друга-наркомана, так это я сейчас придумал.
-Да, здорово! – подтвердил Степан. – А теперь, пацаны, моя очередь…
И трое зашагали дальше по темному полуночному лесу, всматриваясь в темноту и рассказывая друг другу страшилки…