Я лежу при коте почти в центре своей широкой постели. В самой середке располагается он. Это с его стороны серьезная уступка. Опыт научил его своевременно отползать от засыпающего члена семьи, пока не придется выдираться из-под его спящего и бесчувственно навалившегося тела. Каким-то локатором кот улавливает, что сегодня со мной рядом лежать безопасно, ночь для меня будет бессонной.
Его повадки я тоже успела изучить за годы совместной жизни. Если он в хорошем расположении духа, он может не только лечь рядом, но и еще включить свой потрясающий моторчик, издающий нежнейшие звуки.
Происходит это обычно так.
Я лежу на кровати, дверь спальни со скрипом распахивается и в светящемся проеме появляется он, постояв с полминуты, он решает войти, не удосуживаясь, естественно, закрыть за собой дверь, и замирает в позе раздумья. Я говорю ему: «Крист, иди ко мне, давай!», он делает вид, что не слышит. После пары повторов, я прекращаю вымогательства, зная на 90%, что после стратегической паузы он среагирует. Дальше остается только ждать.
В лучших традициях Станиславского, он доводит напряжение до кульминации и после этого мягко запрыгивает иногда с коротеньким приветственным контральтовым «МРР!», а иногда с протяжным писком, скорбным и снисходительным одновременно. «Привет тебе привет!» - отвечаю я. Тут он еще раз педагогически замирает, как бы решая, до какой степени нежным и кротким ему надлежит быть, и после этого делает следующий шаг.
Чаще всего он пытается взять меня на слабину и занять самую выигрышную для него и самую неприемлемую для меня позицию: водрузиться всеми своими десятью килограммами на мою хилую в общем-то грудь. Делает он это по старой детской памяти, когда, будучи юным и некастрированным, мог составить счастье всякому, исполняя свою партию животной вибрации непосредственно на грудине, с проникновением сладостного утробного дрожания непосредственно из одного тела в другое.
Теперь такого эффекта можно добиваться только сидя, прижимая его к себе нос к носу, а его горячее жирное брюшко - к собственной груди. Но выносить его вес в лежачем положении решительно не имеет никакого смысла. Он понимает, что требования изменились, но не знает, почему. Чем черт не шутит, думает он, вдруг да удастся, - и пытается взгромоздиться на тебя. Обычно я до этого не довожу и пытаюсь уложить его вдоль своего бока.
Если же момент упущен, и я начинаю возмущаться, обнаружив его уже лежащим на себе, он, якобы исправляя положение, разворачивает корпус так, что на моей шее оказывается его жирный зад, а во рту - пылящий и вылезающий прямо на мой язык – меховой хвост.
Когда это жирное животное, кажется, уже изготовляется к совместному наслаждению, один неточный жест может все погубить, и в ласкающие требовательные руки вопьются острые зубки. Даже мурлыча, бывает, Крист начинает вдруг нервно бить хвостом, и тогда – только и жди одинокой ночи.
Сегодня мне он нужен, как никогда, каждым нервом своего организма я нуждаюсь в живом тепле. Потому моя тактика должна быть беспроигрышной.
Итак, Крист лежит в самом центре моей широкой постели. Пока все было сделано правильно. Он чувствует, что я не засну и не навалюсь на него своей великанской тушей. Я не тискаю его в восторге обладания, наше соприкосновение электрически достаточно, но резьба не сорвана. Остается убедить его включить свой моторчик командой: «Давай мурлыкать!»
Я не знаю, какой котячий гормон поворачивает рукоятку в центре мурлыканья, но мой опыт однозначно подтверждает, что в момент общей морально-физиологической готовности к звуковому выражению наслаждения, вербальная команда обладает волшебной силой. Пусть меня попытаются опровергнуть ученые натуралисты, но мурлыканье начинается ни секундой раньше, ни секундой позже.
Мы замираем в тихом ожидании, кот нежно потягивается, положив лапку мне на шею, и тут я произношу сакраментальное:
КРИСТ, ДАВАЙ МУРЛЫКАТЬ!
И, о, это сладостное чувство, что тебя понимают! – он запевает нежнейшую из песен любви и сочувствия.