Она стала приходить в эту церковь, вначале редко, потом все чаще и чаще. Брала с собой огарки свечей и, зажигая трепетный огонек, пыталась получше рассмотреть фрески. Но свеча мало помогала, – росписи были тусклыми и невыразительными. Только лик в куполе светился особым светом. В конце концов, она догадалась, что этот лик был написан гораздо раньше, чем остальное. Очевидно, старые росписи на стенах когда-то решили обновить, а в барабан лезть просто поленились или побоялись. Вот и сохранился там древний образ, написанный золотистыми охристыми красками и яркой лазурью.
В тот день она сидела в церкви с утра, были летние каникулы, было жарко и душно. Только здесь, под каменными сводами сохранялась гулкая прохлада. Она сидела на каменном полу, подобрав под себя ноги, и читала «Таинственный остров» Жюля Верна. Она очень любила читать про тайны и приключения.
Внезапно в церкви потемнело и потянуло резким сквозняком. Тогда она взглянула вверх и в окнах, лишенных стекол, увидела темно-серые, почти черные грозовые тучи. Загрохотал гром, но дождь ещё не начался. Она вскочила и, прижав книгу к груди, выглянула из дверей. Увидела, как ветер гонит по небу тучи, как раскачиваются из стороны в сторону старые сосны, как полыхают в небе росчерки молний.
Потом она заметила двух девчонок, бегущих вдоль реки к церкви, чтобы спрятаться от дождя. Она узнала их, – они учились с ней в одной школе. И поначалу растерялась, ведь никто не знал, что она бывает в этой церкви. Но потом поняла, что бояться нечего, просто скажет, что спряталась тут от дождя. Она хотела крикнуть им что-то приветственное, но так и осталась стоять с раскрытым ртом, – между нею и бегущими уже под струями дождя девочками прямо в воздухе возник огненный шар и стремительно понесся вниз над склоном. Беззвучный взрыв опрокинул две фигурки в мокрых сарафанах, швырнул их на землю. И тогда она бросилась вперед, навстречу сухо дохнувшей ей в лицо волне запаха горячего металла. Она ещё удивилась, что ощутила его посреди хлещущего ливня.
Арина старательно писала, склонившись над очередной историей болезни. Было уже далеко за полночь, и в приемном покое детской больницы царила тишина. Сегодня выдалось спокойное дежурство – ни одного сложного или тяжелого случая. «Скорая» молчала, в отделениях тоже все было тихо. Арина заполнила последний формуляр и сладко потянулась. На кушетке спала Зоя, дежурная медсестра.
Арина включила электрочайник и сунула в микроволновую печь стеклянную мисочку с кашей – нужно поесть, иначе к утру, когда возможны всякие неожиданности, будет противно сосать под ложечкой. Через минуту каша разогрелась и аппетитно запахла. Зоя потянула носом и открыла глаза.
— Сколько уже времени?
— Половина третьего. Вставай, поешь.
— Чем это так пахнет? — сонно пробормотала девушка.
— Гречкой с жареным луком. Липовый чай уже настоялся и печенье ещё осталось.
— Ладно, сейчас. Как есть-то охота!
С этими словами она, зевая, вылезла из-под казенного байкового одеяльца и потянулась к висящему на спинке стула накрахмаленному белому халату. Надев его, пересела к столу. Арина поделила кашу поровну и принялась, не спеша, есть.
— Ты не знаешь, к тому пацанчику, из шестой палаты, кто-нибудь приходил? – спросила она, наливая в чашку золотистую заварку.
— Который плачет все время? – уточнила Зоя. - Нет. Похоже, никто и не придет. Мать – пьет, бабка – пьет, отца нет. Не нужен он никому.
— Надо бы сообщить в службу опеки. Ребенок худой, вшивый, весь в синяках. Ему уже пять лет. А развитие – как у двухлетнего. Нужно забирать его из такой семьи.
— А семья, думаешь, заметит? Больно он им нужен…
— Не пойму я таких женщин никогда. У мальчишки пневмония, а они пьют, — вздохнула Арина. — Хорошо, хоть соседка по коммуналке заметила, что он весь горячий и задыхаться начал, «скорую» вызвала. А мамаша ребенка в больницу не хочет отдавать. «Дайте спирту побольше на растирания, я сама его вылечу!» Но ребята со «скорой» тертые оказались. Говорят: «Только горчичники дадим!» Зачем ей горчичники, с колбасой их есть? Вот и увезли, слава богу. Иначе неделю бы не протянул.
— И все равно – плачет целыми днями…
— Просто он маленький, ему плохо и страшно.
— Я ему вчера яблок и леденцов принесла. Молчал, пока всё не сгрыз. И бабу Маню просила ему сказки читать. Ничего, привыкнет, – вздохнула Зоя и обмакнула в чай овсяное печенье. – Ты бы поспала, а я у телефона посижу.
Но Арина не могла уснуть. Только закрывала глаза – казалось, кто-то плачет за стеной, хнычет тоненьким голоском. Подняла голову с жесткой подушки, села.
— Нет уж, лучше я перетерплю, а то голова потом весь день болеть будет. Что это за сон – три часа.
— Хорошо тебе, Ариша, можешь после дежурства хоть целый день отсыпаться. А я кручусь по дому, как хомяк в колесе, - приготовь, убери, постирай…
— Почему хомяк? Разве хомяки в колесе крутятся? – изумилась Арина.
— Ещё как крутятся. Наш целыми ночами скачет, как заведенный. Шум, скрип. И зачем мы это проклятое колесо ему купили? – рассмеялась Зоя.
После ночного дежурства Арина пришла домой на ватных ногах. Голова все равно разболелась, и отдохнуть удалось очень недолго, – около полудня зазвонил телефон. Арина нащупала трубку на тумбочке.
— Я знаю, Арина Петровна, что вы после дежурства, - дрожал на том конце провода женский голос. – Но Стасику совсем плохо, температура скачет, лежит пластом и ничего не ест.
— Не волнуйтесь, Марина, я приеду через сорок минут, оботрите его пока водой с уксусом, и напоите чаем с лимоном.
Пять минут она посидела на кровати с закрытыми глазами в позе «лотоса», раскрыв ладони вверх. Стряхнула остатки сна и принялась быстро собираться, – ехать было довольно далеко. Тяжелая сумка, набитая баночками, горшочками и мешочками с травой привычно оттянула руку. В углу сумки лежала завернутая в белую тряпицу старинная, слегка облупленная деревянная трубочка с раструбом, а не холодный блестящий стетоскоп. До вечера нужно было успеть навестить четверых больных ребятишек.
Макс опомнился от пережитого разочарования только на следующий день. Ночь он провел в непонятном кабаке, где после полуночи официантки разносили подносы топлесс, то есть без лифчиков, полуголые. Но ему было уже глубоко плевать на их прелести. Он напивался. Вначале пил виски, потом перешел на более дешевую водку. Пьяная меланхолия была отвратительнее трезвой злости, и спасло его только то, что он уснул в уголке. Ему не мешало воркование и звуки поцелуев усевшейся за его столик юной парочки. Они его даже не раздражали – такие идиоты.
Его разбудил метрдотель и сообщил, что ресторан закрывается. За окном плыл нездоровый туманный рассвет. Макс швырнул купюры на заботливо подложенный прямо под нос счет и отправился ловить такси. Во рту было, как в компостной яме. Голова не болела, но как-то неуверенно покачивалась на шее и с трудом поворачивалась в нужном направлении. Плюхнувшись в машину, он хотел было назвать водителю Танькин адрес, но потом вспомнил, что вместо былого уюта и спокойствия его там ждут мокрые пеленки в ванной, Танькины воспаленные от бессонных ночей глаза и вяканье Костика, и велел ехать на Кутузовский проспект. Теперь уют и теплые объятие ждали его там.
Да пошла она, эта Стася! Актриса, актрисочка, актрисулька… Ну, не удалось ему зацепиться за эту стерву, так не одна она в этом городе такая. А пока он не пропадет – Мариночка девочка хоть и простоватая, хоть и глупая до изумления, зато любит его без памяти. Пока сойдет и эта.
Только вернувшись домой, ощутила, что ноги опять налились тяжестью. «Ничего, сейчас отойду…». Заварила себе травки, выпила обжигающий отвар. Подошла к телефону, набрала знакомый номер.
«Ты где?» - отозвался Доктор.
«Дома уже»
«Хорошо, я скоро приеду. Часа через два освобожусь».
«Приезжай. А то мне паршиво что-то».
«Что, опять детёныш неприкаянный?»
«Откуда ты знаешь?»
«А тебе всегда в таких случаях паршиво»
«Странно, что ты заметил. Я как-то не задумывалась»
«А ты задумайся. Все беды мира на себя валишь… И каждый раз сама умираешь, когда помочь не можешь»
«Не могу. Не могу я заставить кого-то любить своё дитя. Вылечить – могу. Боль заговорить могу. Даже оживить получалось. А вот любить, если сердца нет или душа пропита – не в моих силах».
«Ну, успокойся, малыш. Полежи, пока я не приеду».
«Ладно. Только… приезжай скорей».
«Постараюсь. Скучно мне без тебя, малыш».
«И мне тоже, Доктор…»
Не успела она положить трубку, как телефон зазвонил. Рука замерла над аппаратом, словно преодолевая какое-то сопротивление. Больше всего на свете ей хотелось не отвечать, но она не имела на это права.
«Ты все ещё не выполнила мои условия?» - раздался гнусавый, почти нечеловеческий голос на том конце провода.
«Да пошел ты!» - гневно ответила она и швырнула трубку, успев услышать: «Ты об этом пожалеешь, сука».
Она неслась вниз по склону и боялась поверить в то, что случилось. Поскальзываясь на мокрой траве, потеряв по пути книжку, она добежала до лежащих ничком девочек. И оцепенела, не зная, как быть. Потом взяла за плечи и перевернула одну из них лицом вверх. Облепленное мокрыми волосами, оно было бледным и неподвижным, глаза закрыты. «Что делать? Что же делать?…» - беззвучно кричала она. Потом постаралась взять себя в руки и припомнить, что она читал о том, как определить, жив человек или нет. Попыталась нащупать пульс на руке – бесполезно. Вроде бы ещё приподнимают верхнее веко. Ей удалось это сделать только с третьей попытки – в глаз заливалась вода, хлещущая с неба, веко было скользким и холодным. Она прикрыла глаз ладошкой от дождя, а другой рукой потянула веко вверх. И успела заметить, как зрачок быстро сузился. Жива?..
Другую девочку она тоже перевернула. Все лицо её было перепачкано черной грязью. Она упала прямо на сурочью норку, и пришлось клоком травы обтереть ей глаза, нос и рот. Дождь отмывал остальное. Внезапно её взгляд остановился на каком-то камешке или щепке, торчащей изо лба девочки, слева, почти под волосами. Выглядело это так ужасно, что её передернуло, и она схватила и осторожно вытащила этот грязный осколок. Оказалось, что вошел он неглубоко, но из ранки стала сочиться кровь, смешиваясь с дождем. И это зрелище ужаснуло её ещё сильнее. С воплем: «Помогите! Помогите же кто-нибудь!» - она вскочила на ноги и побежала в сторону ближайших домов – через холмы и большой луг.
Стася сидела в парящем над бесконечными облаками самолете и пыталась заставить себя уснуть. Но сон то слегка касался её тщательно покрытых прозрачными тенями век, то снова улетал куда-то к шкафчикам для багажа. Там лежал её ноут-бук. Можно было встать, вытащить его и обеспечить себя работой на все время полета. Но расслабленное тело протестовало против таких планов. Тогда она просто принялась обдумывать продолжение сюжета. Героиня должна была выбрать из двух нравящихся ей мужчин одного. И этот один обязан был оказаться обманщиком и подлецом. Только вот какой – брюнет или шатен? Лично Стасе больше нравился брюнет. Этакий наглый мачо. Значит, сделаем подлецом шатена. А мачо пусть появится в конце и спасет героиню от всех гадостей, организованных шатеном.
Стася была слишком большой реалисткой, чтобы обольщаться в отношении собственных творческих способностей. Написать хорошую, умную прозу она была не в состоянии. Но она так же знала, что через несколько лет, когда её молодость станет не первой и даже не второй свежести, ей придется задуматься о том, как заработать если не на кусок хлеба с маслом, то хотя бы на икру к этому бутерброду. После некоторых размышлений и прикидок, она решила, что вполне способна писать сценарии. Такого вида литературы ей, как всякой популярной актрисе, пришлось прочитать огромное количество. И она была уверена, что у неё получится не хуже, если немного набить руку. Сейчас она «выпекала» свой четвертый или пятый «блин» и уже начинала задумываться, не показать ли это изделие кому-нибудь из приятелей-режиссёров. Специализирующихся на современных мелодрамах. Нет, наверное, стоит подождать. Конечно, написать шедевр ей не грозит, но все-таки лучше, если история будет более динамичной и напряженной. А пока… шатен… брюнет… Может, сделать шатена маньяком или скрытым садистом?.. Или не стоит?
С этой мыслью она задремала, и бессмысленная улыбка ещё долго блуждала по её красиво изогнутым губам, вызывая повышенное внимание лысого субъекта, сидящего через проход от неё.
В первом же доме на её дикие крики и стук кулаками в ворота отозвались люди. Двое мужчин – пожилой и молодой вышли к ней и, выслушав сбивчивый рассказ об огненном шаре и лежащих под дождем девочках, похватали дождевики и, заведя огромный черный мотоцикл с коляской, поехали на нем к церкви. Она хотела бежать следом, но черноволосая девушка не пустила - повела её в дом, стащила насквозь мокрое платье и насухо растерла жестким полотенцем. Потом завернула в старенькое одеяло и усадила пить горячий чай с малиной. Послышался грохот мотоцикла, он промчался мимо ворот и снова удалился. Она сидела на диван-кровати, стуча зубами, отхлебывала терпкий сладкий чай и боялась думать о том, что случилось. Только через полчаса, когда мужчины вернулись, она осмелилась поднять глаза.
— Да живые они, обе живые. В больницу отвезли, там и оставили, - улыбнулся ей тот, что был помоложе. – Ты не знаешь, где они живут? Нужно родителям сообщить.
— Я не знаю, где живут, они из другого класса. Но в школе мне, наверное, скажут, я фамилии помню, - обрадовалась она. – Я побегу? А то школьный секретарь уйти может.
— Дождь уже прошел. Если высохла – беги!
— Поди-ка сюда, — позвала из соседней комнаты девушка, которую мужчины называли Нюрой. – Платье-то я утюгом просушила, а вот сандалии ещё мокрые. На вот, Васькины тапочки обуй, он из них уже вырос, а тебе в самый раз.
Она надела свое платьице, синие матерчатые тапки, схватила газетный сверток с мокрыми сандалиями и вежливо попрощалась. Как она добежала до школы, нашла там сторожиху и припозднившуюся секретаршу, пьющих чай с сушками, объяснила им, что произошло, и они отыскали вместе в классных журналах адреса девочек, она помнила смутно. Потом женщины отправились по этим адресам, а она поплелась домой.
Мать ещё не вернулась с работы. Дома было сумеречно и тихо. В прихожей она вытряхнула из газеты раскисшие от воды сандалии. Что-то со стуком упало рядом с ними. Наклонившись, она отыскала у стены покрытый грязью маленький предмет и сначала не поняла, что это такое. Трехгранный позеленевший осколок с круглым отверстием, забитым землей, с одной стороны и заостренный - с другой. Откуда он взялся? Только через пару минут она сообразила, что это тот самый осколок, который она вытащила из ранки во лбу второй девочки. Вздрогнув, она уронила его на пол. Как же она не потеряла его? Видимо, зажала его в кулаке, когда бежала от церкви к домам, а потом случайно уронила в мокрую сандалию… И надо же, принесла домой. Что же это всё-таки за штука? Она снова подняла осколок и, зажав его между большим и указательным пальцами, принялась разглядывать. Что-то он ей напоминал, но вот что? Это явно не дерево, но и на железо не похоже – из-под грязи просвечивает ярко-зеленый металл. Странно…
Внезапно громко стукнула захлопнувшаяся форточка, она вздрогнула. Рука дернулась, и осколок больно впился острым концом в подушечку указательного пальца. Выступила капелька крови. Осторожно положив непонятный предмет на тумбочку, она сунула палец в рот и почувствовала себя совершенно несчастной – мало ей того, что случилось – ещё и палец поранила. Потом она вспомнила о пропавшей библиотечной книжке и расстроилась окончательно – она никогда не теряла книг и не знала, что за это бывает. Она опустилась прямо на пол, на домотканую дорожку, и разревелась. Такой, плачущей на полу в темной прихожей, её и обнаружила вернувшаяся с работы мать.
Лиза крутилась среди оперативников, которых на Воробьевых горах собралось предостаточно. Одни, сунувшись в «БМВ» и, посозерцав жуткое зрелище, отходили прочь и немедленно закуривали с задумчивым видом. Другие осторожно залезали поглубже и что-то искали в салоне, третьи старательно обмахивали машину кисточками, особенно тщательно – распахнутые дверцы и капот. Потом на многочисленные проявившиеся пятнышки наклеивали кусочки широкого скотча и, осторожно оторвав их, прилепляли на картонки. Сверкал вспышкой деловитый фотограф, в стороне терпеливо дожидался своей очереди дядечка в коротком белом халате, очевидно врач оперативной бригады.
Арцев тоже полез в машину со стороны переднего пассажирского места, спросив предварительно: «Здесь уже всё сняли?» «Сняли, сняли, Петрович! Только осторожней, там прямо море крови, смотри, не утони». Наблюдая за задней половиной Арсения Петровича, торчащей из машины, Лиза обратила внимание на обилие мух, кружащих над «БМВ». Потом она заметила тощего парня в окровавленных кроссовках. Парня терзали вопросами двое молодых оперов. Лиза включила микрофон и подкралась к ним.
—Да ничего я не знаю, блин! – стенал юнец. — Открыл дверцу, думал – дрыхнет дядя… Кроссовки, вон, все измарал, даже внутри хлюпает.
—Рядом с машиной никого не видел? – настырничал оперативник в круглых очочках, чем-то напоминающий мультяшного Знайку.
—Никого, совершенно никого. Я курить хотел, а сигареты, блин, купить забыл. Если бы кто-то тут был, я бы у него попросил, а не в иномарку стал ломиться…
—Ты во сколько сюда пришел? – вторил коллеге верзила в игривой футболочке.
—Да не знаю я точно, но было уже больше половины девятого. На первую пару я, блин, опоздал, а до второй ещё время было. Часов девять или чуть позже… — произнес парень с таким мученическим выражением, что было ясно – больше всего на свете ему хотелось бы в данный момент сидеть в аудитории, а не маячить тут в компании милиционеров и мух, настырно липнущих к нему.
—А ночью где был? – очкарик сурово насупил брови и шмыгнул носом.
—Дома был. Вернее, у девушки своей. Мы вместе живем, у неё предки на год по контракту в Штаты свалили. Так что можете спросить у неё, она дома ещё, — вздохнул парень и пошевелил в траве испачканной кроссовкой без всякой надежды сделать её чище.
—Давай номер телефона девушки, — потребовал верзила, извлекая из кармана сотовый телефон.
Юноша закатил глаза и принялся называть цифры.
Лиза подумала, что от парня ничего нового не добьются, он действительно в эту кровавую историю попал исключительно по собственной дури. Она вновь переключила внимание на машину, из которой как раз выползал задом майор Арцев. В руках он осторожно держал краснокожую паспортину. Приняв вертикальное положение, следователь открыл документ.
—Лисицын Николай Павлович, — с выражением прочитал Арсений Петрович. — Так… живет в Москве, не женат, детей вроде бы нет. Во всяком случае, малолетних. А лет Николаю Павловичу – тридцать пять… было.
— Ну что, шеф, то же самое? — вздохнул отставший, наконец, от бесперспективного свидетеля долговязый опер.
— Так тошно! – горько ухмыльнулся Арцев. — Убиенный — мужчина в расцвете сил, неженатый, бездетный, москвич. И убиен, заметь, опять-таки в дорогой иномарке…
— М-да… сериал с продолжением. Раны тоже похожие – истыкан ножичком раз тридцать-сорок. И все в живот и пониже… Только один удар – в сердце, — опять вздохнул дылда.
— Не иначе, маньяк наш — голубой или импотент, — предположил Арсений Петрович.
— А может, маньячка? Обманутая, брошенная, сексуально неудовлетворенная…
Арцев назидательно потряс перед носом оперативника паспортом убитого Николая Павловича и отчеканил:
— Запомни, Михаил, женщины маньяками не бывают! Ни одной за всю историю криминалистики. Все маньяки – мужики и только мужики!
— А почему, Арсений Петрович? Науке это известно? — сочла возможным влезть в разговор Лиза.
— Видимо, женщины устроены более рационально, чем сильный пол, — неспешно обернулся к ней следователь. — Не бывает у них таких заскоков, чтобы убивать кого попало только из-за красных туфелек или лысины на темечке. Маньяк вычисляется именно по общим признакам жертв и по методам убийств. А вот дамы, даже если замечены в серийных преступлениях, обычно имеют вполне реальные цели и мотивы, что выводит их из рядов маньяков. Есть у нас в управлении один специалист по психологии серийных убийц, он может более подробно вам все объяснить и даже психологический портрет данного конкретного маньяка нарисовать.
— И какой портрет может быть, например, у автора подобного ужастика? — Лиза кивнула на облепленный мухами «ВМВ».
Арсений Петрович хмыкнул и пожал плечами:
— Ну, например, многодетный отец семейства, третируемый стервой-женой, озверевший от хронического безденежья. Он постоянно изводится завистью к богатым беззаботным ловеласам, и однажды в голове у него что-то переклинивает, — Арцев художественно взмахнул рукой, изображая процесс переклинивания. — И вот результат – четвертый труп. Богатенький холеный любитель женщин. Семьей не обременен, в бардачке машины – коллекция презервативов всех форм и расцветок. Упакован, как положено, тачка крутая, одним словом - этакий баловень судьбы…
— А как же этот упакованный ловелас впустил затюканного жизнью мужичка в свою шикарную тачку? — зловредно перебила его Лиза, надеясь, что в диктофоне не закончилась кассета.
— Да, вопрос, конечно, интересный. Но учтите, что как правило, маньяки отличаются изобретательностью и обаянием. Мы же не знаем, какую маску он носит…
Арсений Петрович внезапно глубоко задумался и умолк. Лиза впилась глазами в его лицо, чувствуя, что именно в такие моменты и происходит тот самый дедуктивный процесс, о котором так наслышано человечество. Но процессу помешал натужный рев микроавтобуса, из которого вывалились два небритых субъекта с носилками.
В эту ночь её сон не был кошмаром. Все происходило почти бесшумно и достаточно быстро. Ей нравилось смотреть на все откуда-то изнутри, словно она сама была теми процессами, которые непрерывно сменяли друг друга. Расклеванное тело, обглоданные кости, затягивающиеся удобренной кровью травой. Дожди, снега и жара, выбеливающие то, что осталось на склоне холма и частью скатилось вниз. Твердое становится рыхлым, известковым, разрушается, опадает, заплывает перегноем и медленно поглощается землёй. Там разрушения ещё быстрее – стараются толстые белые корни травы, миллиарды крошечных слепых насекомых. Вот мышь-полевка прорывает ход прямо через ставшую рассыпчатой и податливой лопаточную кость. Мордочка крота с подрагивающим черным носом. Снова корни, словно округлые щупальца ловко вгрызаются в крошащуюся белую массу, смешивая её с черноземом. И вот уже нет ничего. Тысячи лет прошли. Состарились и умерли сосны. Их дети выросли, тоже состарились и рухнули, выворачивая черные трухлявые комли. Она видела сон про то, как смерть становится частью жизни, бессмысленной, но непобедимой и вечной.
Кем или чем была она в этом сне? Она знала ответ на вопрос. Но отвечать было некому.
Лиза, спохватилась, что не успела толком рассмотреть труп и ринулась к «БМВ». Сходу заглянув внутрь, она немедленно пожалела о своей любознательности. Убитый сидел скособочившись и уронив голову на руль. Хорошо была видна темная корка запекшейся крови на белой сорочке и брюках. Лиза успела рассмотреть сбоку каменно-бледное лицо – под полуприкрытым веком светился белок закатившегося глаза, а рот был искажен застывшей попыткой крика. И везде ползали мухи…
Вдохнув пропитанный сладковатым запахом несвежей крови воздух, Лиза судорожно зажала рот и отскочила подальше, подавляя позыв к рвоте. Огромным усилием воли ей удалось справиться с ним и отдышаться. Для этого она спряталась подальше от чужих глаз за кустами, где наткнулась на длинного оперативника.
— А вы молодец, меня и то вывернуло, хотя я и не такое видывал. Наверное, завтрак был ни к черту, как вы считаете?
Лиза вспомнила два съеденных эклера и криво улыбнулась:
— Слава богу, мой завтрак остался при мне.
— Меня зовут Михаилом, — представился он. Лиза протянула ему слегка влажную ладонь:
— Елизавета Русина, корреспондент.
— Ну что, Лизавета, постоим тут, пока клиента увезут?
— Хорошо. Расскажите мне, Миша о других жертвах. Или это – секрет следствия?
— Почему секрет? Петрович же сказал – как под копирку – лет всем от тридцати до сорока, холостые кобели, с бабками, с крутыми тачками. И что интересно – живут все на севере Москвы – Бабушкино, Медведково, Лосиный Остров. А убивали их по ночам в разных местах. Двое – Бульварное кольцо, один – около Третьяковской галереи, а этот здесь, на Воробьевых горах. И ножичек, похоже, один – тоненький такой, длинный.
— Стилет?
— Ого, какие мы слова знаем! Да, похоже на стилет или заточку, — кивнул Михаил. — Нож он не оставляет, с собой уносит.
Лиза торопливо черкала в блокноте. Материал обещал быть интригующим, читатели обожают такие истории. Им подавай побольше ужасов, трупов и крови, крови, крови…
— Выяснили, с кем они общались перед смертью? — задала она следующий вопрос.
— Двое первых ужинали в ресторанах, ели, пили, снимали девиц и с ними уезжали. Третий праздновал день рождения в офисе с подчиненными. Потом отправился домой. Один. В итоге все трое оказались трупами.
— А что за девицы?
— Первая — брюнетка с родинкой, вторая — рыжая-кудрявая. Разные, в общем. Про последнего ещё не выясняли. Вот вскрытие проведем, выясним, что кушал и тогда вперед по злачным местам. Я уже просто знатоком кухонь всех московских ресторанов стал, таскаюсь по ним с выпиской из протокола вскрытия с перечислением съеденных покойным перед смертью экзотических блюд — горько заметил Михаил.
— А девиц этих нашли? – не отставала Лиза, вцепившись в оперативника, словно репей в собачий хвост.
— Да кто ж их найдет? Пришли – ушли… Мало ли девиц по ресторанам ходит. Но не проститутки точно, тогда бы проблем не было. А так, ни одну пока не вычислили, хотя надежду ещё не потеряли.
— Мишенька, — Лиза озарилась одной из своих самых сладких улыбок. — Если я дам вам свой телефон, вы позвоните, когда станет известно что-нибудь новое и интересное?
— Позвоню, — поддался её неотразимому обаянию опер и покосился куда-то вправо. — Если Петрович мне уши не оборвет.
Лиза оглянулась и увидела майора Арцева свирепо наблюдающего за процессом обольщения сотрудника убойного отдела. Она торопливо сунула Михаилу свою визитку и почти вприпрыжку направилась к Арсению Петровичу.
— У вас на редкость серьезные и неразговорчивые сотрудники, — с невинным видом принялась тараторить она.
— Ага, особенно Мишка, балабол несчастный. Вечно хиханьки да хаханьки над трупами. Ладно, хоть родственников убитого тут нет, — раздраженно махнул рукой майор.