Он начался не сразу: сначала тихонько подкрался на мягких пушистых лапках, потом пошуршал негромко в свежей весенней зелени, затем нерешительно постучал острым коготком по стеклу. Он успокоил ветер, принявшийся было поднимать пыль с уставших за день тротуаров, охладил изнемогавшие под ярким, слепящим солнцем серебряные спины крыш, наполнил новыми, нежными звуками помятые временем флейты водосточных труб.
Солнца уже не было видно, последние его лучи ложились золотом на края большой, хмурой, серо-бежевой тучи, закрывшей собою почти все небо и оставившей где-то в уголке маленький колодец в светло-голубую вечернюю бесконечность.
Она сидела на белом, с потрескавшейся кое-где краской, подоконнике и печально смотрела в заплаканное дождем окно. За стенкой бубнил что-то телевизор, а на кухне деловито кипел давно забытый чайник. В комнате было тепло, уютно и немного пыльно, но когда неосторожный ветерок сквозняка доносил вместе со свежестью влажную прохладу улицы, она чуть хмурилась и зябко ежилась.
Они шли по размокшей улице вдвоем под одним темно-синим с черной пластмассовой ручкой зонтом. Лужи пробирались через дырочки в сандалиях и хлюпали там, довольные жизнью, а холодный сырой воздух без всякого смущения забирался под тоненькую кофточку, заставляя каждый раз вздрагивать от столь бесцеремонного поведения.
- Смотри, вон кошечка в окошке…
- Хе… Грустная…
- Почему грустная? Ей тепло и хорошо. Она мечтает…
- Нет, кошечки всегда грустные, когда идет дождь …
Редкие машины спешили домой, оставляя дороге мутную водяную пыль, что сливается с опускающимся туманом где-то там, за перекрестком с мигающим на светофоре желтым. Покачивающиеся фонари уставились широко раскрытыми глазами в мокро-серый асфальт, да запоздавший троллейбус, рыдая в голос на пустой улице, летел только для того, чтобы через секунду матовое окно его скрылось за поворотом.
Она сладко потянулась, показав маленькие беленькие коготки на всех четырех лапках, чуть слышно спрыгнула с подоконника и устроилась в уголке на диване. Посидела немножко, прислушиваясь к тиканью будильника на черной громаде шкафа, потом положила аккуратненькую головку на лапки, обернула вокруг себя шарфик пушистого хвоста и закрыла глаза.
Он, устав к ночи, постукивал рассеянно по карнизу.
Они пили на кухне горячий чай и рассказывали друг другу сны.
Грустная Кошечка, засыпая, надеялась, что когда-нибудь снова услышит его мягкую вкрадчивую походку.
17.05.2002